Вейсс удивленно посмотрела на него, но я мог заметить, что ей приятно это слышать.

- Мой водитель… - сказал я.

Вейсс кивнула.

- Я прослежу, чтобы о ней хорошо позаботились.

- Спасибо.

Когда Зандер и я подъехали к вершине холма, на котором стоял Мальвейль, мы увидели Катрин, которая шла последний отрезок пути к Мальвейлю пешком. Контраст между моими детьми в этот момент был болезненно заметным. Избалованный советник разъезжал по городу на роскошной машине с личным водителем. Катрин пришлось ехать на поезде до ближайшей к Мальвейлю остановки, находившейся примерно в двух милях от подножия холма, и от этой остановки идти пешком. Дождь со снегом хлестал по ее черному пальто и фуражке инструктора Схолы Прогениум. Катрин выглядела так, словно направлялась в траншеи на войну. Зандер же выглядел так, будто в его вселенной не было слова «война».

Но сейчас он выглядел злым и потрясенным. Это позволяло мне надеяться, что он еще не потерян для меня.

- Ты слышала? – спросил он у Катрин, когда мы вошли в вестибюль.

- Да. Это была попытка убийства?

- Я в этом не сомневаюсь, - сказал я. – Но мы не сможем доказать это. Моя смерть выглядела бы просто несчастным случаем.

- И Монфор могла бы победить так легко?

- Нет, не могла бы. Потому что я здесь не один. У меня есть наследники.

- Думаешь, она снова попытается? – спросил Зандер.

- Конечно. Но ей придется аккуратнее выбирать подходящий момент. Второй «несчастный случай» слишком быстро после этого будет подозрителен.

- Она может попытаться убить кого-то из нас, - сказал он.

- И? – спросила Катрин. – Ты боишься?

- Да, боюсь. Я не хочу умирать за…

- За что? За Солус? За Императора? Или может быть, ты хотел сказать за ничто?

Зандер не ответил, лишь покачав головой.

- Мы ведем войну, - сказал я ему. – И в этой войне не может быть нейтральных сторон, как бы нам этого ни хотелось. Солус должен сражаться за Императора, а мы должны сражаться за Солус.

Зандер вздохнул.

- Я был счастлив, пока ты не вернулся сюда. Понимаешь? Моя жизнь была прекрасной.

- Ты тратил ее напрасно, - сказала Катрин.

- Пусть так, но я тратил ее с удовольствием. Мне не приходилось ожидать, что Монфор подошлет ко мне убийц.

- Но у тебя и не было возможности уничтожить ее, - возразила Катрин. Когда Зандер не смог ответить сразу, она продолжила, - Или ты будешь притворяться, что всегда хотел подчиниться ей?

- Все, что я должен был делать – лишь не мешать ей.

- Нет, для нее этого никогда не было бы достаточно.

- Эта война – твое спасение, - сказал я Зандеру. – Тебе не придется платить цену, назначенную Монфор.

- Уж это точно, - произнес он с меньшей горечью, чем я ожидал.

- Я не хотел подвергать вас опасности, - вздохнул я. – Но мой долг неизбежно связан с ней.

- Рано или поздно она использовала бы Зандера, а потом избавилась бы от него, - сказала Катрин. – А если бы он сопротивлялся, ее целью бы стала я. Ты лишь ускорил то, что неизбежно должно было случиться.

- Вам будет безопаснее здесь, чем в Вальгаасте, - сказал я.

- Тебе тоже, отец, - ответил Зандер. – Ты вернулся к нам, и я хотел бы, чтобы ты остался с нами, желательно живым. Так что да. Я буду жить здесь.

- Я тоже, - подтвердила Катрин.

Я улыбнулся, чувствуя благодарность и новую решимость.

- Спасибо вам обоим. Я очень рад. Вместе мы сильнее. Мы семья, мы одной крови. И если Монфор нанесет удар по кому-то из нас, она не получит шанса ударить снова.

- Чтобы ее остановить, возможно, понадобится убить ее, - заметила Катрин.

- Возможно, - согласился я.

- Если ты так кровожадно настроен, что не позволяет тебе убить ее сейчас? – спросил Зандер.

- Волнения, которые это может вызвать. Я здесь, чтобы восстановить порядок на Солусе, а не ввергать его в гражданскую войну. Если Монфор перестарается и прольет первую кровь, она обречена.

- Трон Святой, - вздохнул Зандер. – Дай Император, чтобы до этого не дошло.

- Не думаю, что до этого дойдет, - я улыбнулся. Мои дети собирались жить здесь. Моя семья снова была единой. Когда нас укроют могучие руки Мальвейля, внешний мир не сможет причинить нам вред.

А ночь и сны еще далеко.

Я больна уже несколько дней. Я не знаю, что в точности со мной не так, и даже медик, которая приходила ко мне, не смогла этого сказать. Она дала мне какие-то ампулы, которые должны устранить летаргическую апатию, овладевающую мной, но, кажется, они не очень помогают. Каждое утро я чувствую, словно мне уже лучше, и я снова могу приступить к своим обязанностям в Администратуме. И каждое утро, даже когда я уже еду на службу, то не могу преодолеть более половины пути с холма, после чего поворачиваю назад. Мне повезло, что в Администратуме у меня есть надежные помощники, которым я могу временно поручить дела. Они способные администраторы, дисциплинированны и верны мне. Кроме того, они люди бесстрастные и не слишком амбициозные. Это хорошо. Я не хочу, чтобы подчиненные давали волю своим амбициям в мое отсутствие.

А теперь я смотрю на эти слова, смотрю уже несколько минут. И пытаюсь понять, правдивы ли они. Когда я писала их, то была убеждена, что это правда. Я хотела верить в них. Только, кажется, я в них не верю. Это физическое недомогание держит меня дома? Почему-то я в этом сомневаюсь.

Надо быть честной. Я не собираюсь лгать себе на этих страницах. Если я намерена восстановить правду о Штроках, я опозорю семью Мейсона, если буду лгать себе.

Итак. Я написала, что испыт ываю непреодолимую усталость и апатию , что-то вроде летаргии. Иногда это правда. Но не всегда. Это не так даже большую часть времени, когда я в Мальвейле. Мои конечности тяжелеют, когда я собираюсь поехать в Вальгааст. Вот это правда. Но это слишком избирательный симптом – подозрительно, что он поражает меня будто специально, чтобы помешать мне исполнять свой долг.

Слишком сосредоточившись на усталости, я забыла о других симптомах. Из них прежде всего следует упомянуть страх, или чувство, похожее на него. Прежде чем меня охватывает усталость, хотя все, что я делаю в это время – лишь собираюсь ехать на службу, со мной случается приступ необъяснимой нервозности. Сердцебиение учащается, во рту пересыхает. Я смотрю в окно, словно ожидаю некоей катастрофы, чего-то ужасного, нависшего над горизонтом. И последнее, чего я хочу в этот момент – покинуть дом. Когда же я возвращаюсь в Мальвейль, отказавшись от безуспешных попыток поехать в город, я испытываю странное чувство облегчения.

В свете всего этого приступы усталости выглядят как подходящий повод не покидать дом.

Да, сказать так будет более честно. Но при этом я испытываю чувство вины, потому что, кажется, не могу ничего сделать, чтобы изменить это. Наверное, это все-таки какая-то болезнь. Я не могу покинуть дом. Просто не могу. Это выше моих сил.

По крайней мере, я занята делом, пока сижу дома. Я значительно продвинулась в своей работе по исследованию семейных архивов. Работа долгая и трудная, но с помощью Кароффа и слуг дело пошло гораздо быстрее. Карофф организовал вывоз всего, что не представляет ценности. Глядя, как бесконечный поток вещей покидает Мальвейль, я могла бы подумать, что мы куда быстрее очистим комнаты от хлама, но его так много, что, кажется, мы почти не приблизились к этой цели. Бремя прошлого в Мальвейле слишком тяжело, и так просто от него не избавиться.

Это тоже угнетает меня, потому что, несмотря на мою занятость и нездоровое состояние (чем бы оно ни было) я пытаюсь привнести в Мальвейль настоящее. Я полагаю, дом должен нести на себе признаки тех, кто живет в нем здесь и сейчас. Мы тоже часть его истории и тоже имеем значение. И я живу в надежде, что однажды здесь действительно будет жить вся наша семья. Поэтому я пригласила в Мальвейль мастеров и торговцев, чтобы они приносили сюда свои товары и идеи, как добавить дому наши штрихи. Хорошо, пока только мои штрихи. Я оставлю свой след в Мальвейле, хотя для этого придется многое купить и изрядно потратиться.