– Ну как, удалось тебе разыскать свою бабушку? – спрашивает она.

Нокомис мне не бабушка. Просто Народ ее так называет. Но не стоит поправлять Касси.

– Пока нет, – говорю я, – так что мне понадобится твоя помощь.

– Принесу карты, – говорит она.

На вид в ней ничего особенного, в этой колоде, подаренной чернокожей старушкой из хижины под бутылочным деревом. У Касси есть другая – затейливая колода Таро, которую она держит для обычного гадания: например, когда мы подрабатываем уличными гадальщиками. Но эти особенные. Потрепанные карты с синим цветочным орнаментом на рубашке, стянутые резинкой. Лицевая сторона у всех абсолютно чистая, белая.

Мы садимся по разные стороны кофейного столика, и Касси стягивает с колоды резинку. Она разворачивает карты веером и протягивает мне рубашками вверх. Что делать, мне известно. Я позволяю своему вопросу наполнить меня. Настраиваюсь на него и на духов, заполняющих комнату: своего, духа Касси и того, что перетекает от нее ко мне. Потом вытягиваю три карты, одну за другой.

Белый прямоугольник первой карты начинает мерцать, и на нем проступает картинка: пес, больше похожий на койота, с бурой шкурой, покрытой рыжими и желтоватыми пятнышками. Голова у него воронья, и он рысцой бежит через заросли, будто по следу добычи.

– Пожалуй, я? – говорю я.

– А место узнаешь? – спрашивает Касси.

Я качаю головой:

– Похоже на манидо-аки.

– Прошлое или настоящее?

– Какая разница? – хмыкаю я. – Я бывал там раньше, буду и впредь. Мне нужно указание места, куда направиться.

Касси кивает, и мы рассматриваем следующую карту. Картинка показывает стаю волков, терзающих добычу, – кажется, ляжку белого коня. Нам виден только круп мертвого животного. Рядом вороны и черные вороны ждут своей очереди.

Я поднимаю глаза на Касси:

– Что-нибудь понимаешь?

– Родичи? – гадает она. – Может быть, они направят тебя?

– А конь?

Она качает головой:

– Может, он ничего особенного не означает: просто те, кто тебе нужен, только что настигли добычу. Ты же знаешь, как скрупулезно карты воспроизводят картины.

– Пожалуй…

Мне не нравится эта карта, но чем – я не знаю. Может быть, во мне просто говорит собака. Собаки и лошади были спутниками человека, и от этого между нами тоже возникло родство. Вряд ли хорошо питаться родственниками.

Я еще минуту рассматриваю вторую карту, а потом беру третью. На ней полная луна отражается в темной воде стоячего озерца, застывшего на горной вершине среди красных скал. Разглядывая изображение, я вижу, как внизу на склонах течет время, сменяются времена года. Такое можно увидеть только в одном месте.

– Текучие земли, – говорю я.

– А отражение луны?

– Никто не привязан к земле больше Нокомис, но ей всегда нравился лунный образ. Наверно, это от ее близости с Дедушкой Громом.

Касси выпрямляется и через столик смотрит на меня.

– Хоть что-то помогло? – спрашивает она.

– Отчасти. Я так и думал, что она в глубине диких земель. Карты только подтвердили это.

– Ты же знаешь карты, – вздыхает Касси. – Они требуют, чтобы ты помог сам себе не меньше, чем они тебе помогают. – Она тасует колоду, замешав в нее и три мои карты. – Можно попробовать еще раз.

– Нет, – возражаю я. – Я получил самый ясный ответ, на какой мог надеяться. Похоже, меня ждет трудное путешествие. Текучие земли тянутся чуть ли не до бесконечности.

Касси стягивает колоду резинкой и кладет на стол. Я любуюсь ее ловкими, проворными пальцами.

– Может занять порядочно времени, – предупреждаю я. – Ты точно не хочешь пойти со мной?

Она мотает головой:

– Я помогаю Лауре в хосписе. У них все еще не хватает рук.

– Я думал, к вам поступили новые волонтеры.

– Верно, но они слишком слабы, чтобы всерьез работать, а остальные, похоже, боятся заразиться, работая с раковыми больными.

– Идиоты.

– Мм. Тебе собрать еды?

Я смотрю, как она сидит с другой стороны столика. Не знаю, на сколько мне придется уйти, но даже минута покажется слишком долгой.

– Пожалуй, я останусь до завтра, – говорю я.

Улыбка медленно проступает у нее на губах и заливает все лицо. Она не говорит ни слова. Просто берет меня за руку и ведет в спальню.

Наутро я готовлю жареный хлеб с бобами и наливаю две большие кружки кофе к тому времени, когда Касси выползает из спальни. Она протирает сонные глаза и одобрительно смотрит на кофе.

– Вот за что я тебя терплю, – бормочет она.

– А я думал, за то, что я непревзойденный танцор.

– Ты и вправду хорошо танцуешь.

– Йа-ха-хей! – напеваю я и, пританцовывая, ставлю перед ней тарелку с завтраком.

Вместо ночной рубашки на ней просторная длинная футболка, такая яркая, что у меня слезятся глаза. Я моргаю, и под веками у меня вместо звезд узор из стеклянных бусинок. Касси с удовольствием потягивает кофе и смотрит на меня поверх края чашки.

– Джилли с тобой не говорила о своих картинах? – спрашивает она.

– Почти нет. Я знаю, ее сводит с ума, что пока ей даже карандаша в руке не удержать.

– Кто-то вломился к ней в студию и уничтожил все фантастические картины.

Мое беспокойство за Джилли возрастает на пару делений. Чего-то в этом роде только и не хватало, чтобы навсегда увести ее страну снов.

– Как она это пережила? – спрашиваю я.

– Пока ей никто не сказал.

– Вот и хорошо.

– Может, хорошо, а может, не очень, – возражает Касси. – По-моему, ей лучше бы узнать. Будет больно, но все равно всегда гораздо лучше знать правду. И может быть, она тверже решит выздороветь.

– Или уйдет еще глубже в манидо-аки.

– Она сильнее, чем ты думаешь.

Я медленно киваю:

– Надеюсь, ты права.

– Но с ее студией еще одна странность, – продолжает Касси. – Я вчера взяла у Софи ключ и зашла туда вечерком. Понимаешь, хотела проверить, не удастся ли мне заметить какой-нибудь след вандала.

Касси не просто хорошая гадалка. Когда она говорит о следах, она имеет в виду след духа, который для большинства людей невидим. Никто из моей родни не чувствует людей и места так, как их чувствует Касси.

– И что ты нашла? – спрашиваю я.

Касси медлит с ответом. Я знаю: мысленно она возвращается в студию, подыскивает точные слова, объясняющие, что она там ощутила.

– Ты ведь знаешь, как светится Джилли, – говорит она наконец.

– Иногда ярче звезды, – говорю я, – хотя я так и не понял, откуда этот свет. Должно быть, сияние большой души. Большой и сильной.

Касси кивает:

– В том, кто разгромил ее студию, не меньше силы, но вместо света в ней – я почти уверена, что это была женщина, – так вот, вместо света в ней горит тьма. Но самое странное, что след, оставленный ею, мог бы принадлежать Джилли.

– Только не светлой, а темной…

– Если я понятно выражаюсь.

– Так что ты хочешь сказать? – спрашиваю я, хотя уже понял, к чему она клонит.

Касси отвечает не сразу, вертит перед собой на столе кружку.

– Похоже, будто Джилли сама погубила свои картины, – наконец говорит она.

– Только вот она тогда была в больнице, верно? Я имею в виду, по времени это…

– Нет, Лу говорит, когда это случилось, она еще была в коме. – Касси отрывает взгляд от стола и смотрит на меня. – Не мог ее дух вернуться из страны снов и сделать это? Понимаешь, так, что она сама не знает?..

– Когда речь идет о манидо-аки, – говорю я, – возможно все. Ее неспроста называли Изменчивой страной. Только это нелепо. С какой стати ей такое делать?

– Не знаю, – отзывается Касси. – Но только чем скорее ты найдешь эту свою бабушку, тем лучше.

Мне не нравится оставлять все это за спиной, не разобравшись. Потому что, если послушать Касси, это чересчур походит на темного двойника: отброшенный кусочек личности, который, случается, обретает свободу. Слишком много преданий рассказывают в нашем народе о темных двойниках и о бедах, которые они могут натворить. Их словно наполняет черный ветер, и они способны на все. А чаще всего они обращаются против человека, который их когда-то отбросил.