Литмир - Электронная Библиотека

А для начала можно бы выполнить, что обещала Лиззи, той девчонке, которая ждет меня в трейлер-ном парке по соседству с Дэлом. Не знаю, понравится ли ей то, что я могу предложить. Она-то думает, я подкачу на роскошном розовом «кадиллаке» и увезу в жизнь, где все легко дается. А выйдет совсем по-другому. Я наверняка сумею честно заработать себе на жизнь – черт побери, сколько лет подрабатывала программированием, – даром, что ли, меня Гектор учил.

Вполне справлюсь, если буду весь день проводить за компьютером. И Лиззи могу тому же научить.

Конечно, неизвестно, захочет ли она жить своим трудом, но ведь пока не спросишь, не узнаешь. По крайней мере, это будет честное начало – я сдержу слово, а не оставлю ее ждать меня, как я ждала сестру, которая так за мной и не вернулась, – или, может, я ее не дождалась.

У меня только и была Рози, благослови ее бог, а Рози была не сильна по части честной жизни.

Ох, Рози…

Вот теперь я плачу, выплакиваю все, что копила в себе целую вечность. Плачу по Рози, по себе и по всему, что мы с ней натворили.

Я долго-долго сижу там, пока не высыхают слезы.

Я возвращаюсь к закрытию, чтобы помочь Уильяму прибраться. Мы не разговариваем, пока не заканчиваем работу и не усаживаемся за стол выпить чаю. И я ни того ни с сего выкладываю ему историю всей своей жизни, уже второй раз за пару недель – сначала сестре, а теперь вот ему.

– Всем случается ошибаться, – говорит он, когда я замолкаю.

– Ага, только не все повторяют ошибки из раза в раз, как я.

Он кивает:

– Верно, не повторяют, если понимают, что ошиблись. Ты не суди себя слишком строго. Не так уж много у тебя было времени задуматься.

– Я не вправе ни от кого ждать сочувствия, – говорю я ему.

– Для начала можно самой себе малость посочувствовать.

– Не поможет, – говорю я.

Хотя откуда мне знать? Я всегда была слишком занята, чтобы оглянуться на себя, – кроме того периода депрессии, в которой пребывала, пока не нанялась в копировалку.

– Пока не попробуешь, не узнаешь, – отвечает Уильям.

– Пожалуй. Только если я себя простить не могу – другие уж наверняка не простят.

– А ты об этом не думай, – говорит он. – Просто будь такой, какой хочешь быть. Начинай понемножку. Дай себе время накопить правильные поступки.

– Начинай с малого…

Он кивает.

Мы еще немножко сидим, я допиваю чай. Пора идти.

– Я вот думала, не знаешь ли ты, как мне попасть домой? – спрашиваю я. – То есть обратно в мир по ту сторону этого.

Он объясняет, как пользоваться аркой, – надо сосредоточиться на том, куда хочешь попасть, и тогда, пройдя сквозь нее, там и окажешься.

– И обратно так же, – добавляет он.

– Я обратно не вернусь.

– Заранее никогда не известно.

– Мне известно, – говорю я ему. – Встретился мне в лесу один старый дух и сказал, что если уж я покину страну снов, так обратного хода не будет.

Некоторое время он молчит.

– Я рад, что ты у меня погостила, – говорит он в конце концов. – Неплохое начало – быть такой, какой ты была здесь.

– Хоть я и пыталась перерезать горло посетителю, – уточняю я.

– Хоть и пыталась, – соглашается он.

Я встаю и протягиваю ему руку, но он руку не принимает, а вместо этого обнимает меня. Странное дело: я всегда старалась никого к себе не подпускать, а на него вовсе не злюсь и даже обнимаю его в ответ. Оказывается, это даже внушает спокойствие, как будто держишь в руках что-то существенное и утешительное.

– Давай принесу твои вещи, – предлагает он.

Я качаю головой:

– Мне ничего не нужно, особенно пистолет. – Вынимаю из кармана нож и пытаюсь вручить ему. – Он мне тоже не понадобится.

Но Уильям не берет.

– Если ты начинаешь новую жизнь, – говорит он, – это еще не значит, что никто в ней не захочет воспользоваться твоей слабостью. Оружие может тебе понадобиться. Запомни, вовсе не стыдно драться, если правда на твоей стороне.

– И какая же это правда? – спрашиваю.

– Что люди имеют право быть такими, какими хотят быть. Всегда найдется кто-нибудь, кто попытается лишить их этого права, – что в этом мире, что в другом. Нельзя им этого позволять.

– Значит, ты одобряешь насилие?

Он качает головой:

– Нет, но мы вправе защищать себя от насилия.

Он меня совсем запутал.

– Тогда чем же мы лучше их? – спрашиваю я.

– Подставить другую щеку – значит отдать им победу.

– Да? А я думала, хороший человек должен уметь прощать.

– Чтобы прощать, надо остаться в живых, – говорит он мне.

Я забираю эту мысль с собой, в мир по другую сторону этого мира.

Джилли

Ньюфорд, август

Я думала, стоит параличу пройти и я сразу вернусь к нормальной жизни, а вышло не так. Чувствительность и в руке и в ноге восстановилась, но в них по-прежнему полно колючих мурашек, а настоящей силы и точности движений нет.

Лучше всего было, когда с плеча сняли гипс. От полной беспомощности – мгновенный переход ко всему, что мы считаем само собой разумеющимся: к способности самой поесть, самой причесаться да просто поднять что-нибудь. Иногда я беру карандаш и катаю его между большим и указательным пальцами – просто удовольствия ради. Но рисовать пока не пробую.

Зато я уже разъезжаю в кресле-каталке. Попросила убрать подножку с левой стороны, так что здоровой рукой могу крутить колесо, а ногой немного править и отталкиваться. Двигаюсь не быстрее улитки и ужасно быстро устаю, но даже не стану пытаться объяснить, что значит для меня возможность передвигаться, пусть и ограниченная.

Правая нога не торопится набирать силу, как надеялся мой врач, но я каждый день над ней работаю.

Приступы головной боли еще не прошли, но стали реже, и куски памяти перестали проваливаться в черные дыры, хотя, боюсь, те, что провалились, уже не вернешь. И странная дисгармония между логикой и интуицией сохранилась. Не могу решить самую простую арифметическую задачу.

Синяков и ссадин, конечно, давно нет, и волосы справа отросли почти на дюйм. Но мне все равно, как я выгляжу. Так и не позволила им подстричь остальные до той же длины. Мне почему-то кажется, что, срезав волосы, я отдам что-то важное. Я имею в виду не сами волосы, а что-то в себе.

Не могу объяснить, что именно боюсь потерять и откуда это чувство. Просто оно есть, и все тут.

Венди, благослови ее бог, говорит, получилось очень здорово.

Мы теперь живем у профессора – я и Софи. Я пыталась ее отговорить, но она только взглянула на меня и говорит:

– Куда ты денешься?

Хорошо, она хоть работать продолжает. Перебралась в старую студию в бывшей оранжерее – когда-то мы с Изабель пользовались ею и прозвали студией-теплицей Старого Ворчуна в честь ворчливого домоправителя, Олафа Гунасекара. Мы с Софи и теперь ее так называем, когда Гун не слышит. Он и без того вечно всем недоволен, так что не стоит давать ему лишний повод для брюзжания.

Хорошо, что Софи поселилась со мной, а то я оказалась бы один на один с Гуном. Не то чтобы он меня обижал, да и гостей у нас хватает, но его постоянная мрачность меня бы с ума свела. Профессор уходит с головой в работу, так что, бывает, мы его целыми днями не видим, и, если бы не Софи, мне почти все время пришлось бы проводить наедине с Гуном.

Я как-то спросила у профессора, как он умудряется столько лет терпеть дурной характер своего управляющего, но он, по-моему, не понял, о чем я говорю. То ли в самом деле не замечает, то ли давно привык.

От тюдоровского особняка профессора в старом квартале Нижнего Кроуси до реабилитационного центра не слишком далеко, так что в рабочие дни по утрам Софи отвозит меня туда в кресле-каталке. Вечера я провожу с друзьями, а Софи часто уходит погулять, особенно если в гости заглядывает Дэниель. А с обеда до вечера я смотрю, как Софи работает.

114
{"b":"6747","o":1}