К вечеру в бригаду вернулся из Сталинграда майор П. Г. Данилов, посланный отыскать штаб 62-й армии. Но он нигде его в городе не нашел, никто не знает, где находится штаб, а на старом месте его нет. Он рассказал об огромном разрушении Сталинграда, о горе людей, потерявших своих близких и родных во время бомбардировки города, и о той неукротимой ненависти, с которой сталинградцы хотят отомстить фашистам за их зверства. Сталинградцы массами записываются добровольцами в воинские части, идут на заводы делать танки и другое оружие, на строительство укреплений и другие объекты оборонного значения.

О Сталинграде я еще скажу ниже. Надо вернуться в Калач.

В этот день все части 62-й армии справа и слева от Калача отошли на следующий рубеж обороны: Орловка, западный берег реки Россошка, Червленая — 36 километров от Сталинграда. А 20-я мотострелковая бригада и 175-й батальон укрепленного района остались одни в Калаче, не получив никакого распоряжения.

К вечеру огневой бой батарей через Дон возобновился. Гулко рвались немецкие снаряды. Азартно били наши пушкари по крутым склонам и пригоркам, где продолжали спускаться немецкие колонны к Дону.

На рассвете мы с заместителем начальника оперативного отдела штаба бригады капитаном Павлом Великжаниным поехали проверять боевое охранение и наблюдателей южнее хутора Камыши. За малым исключением службу бойцы несли исправно. Через некоторое время зарделся восток, из-за горизонта медленно и осторожно выглянуло солнце. Жаркий день вставал. И снова, как и вчера, мы услышали приближающийся гул моторов.

С наблюдательного пункта командир артиллерийского дивизиона капитан В. Узянов заметил скопление гитлеровцев на западном берегу Дона. На моторных лодках и разных переправочных средствах они пытались начать переправу под прикрытием своего артиллерийского и минометного огня и бомбардировки с воздуха. Узянов немедленно по телефону приказал батарее лейтенанта Яковлева открыть огонь по скоплению врага. Мигом была выполнена команда по давно пристрелянному ориентиру, и сразу несколько снарядов угодило в цель. Было уничтожено много фашистов, две моторные лодки.

Но тут часами висевшая над Калачом немецкая «рама» моментально появилась над батареей Яковлева и, повиснув над ней, сбросила вертикально ракету. Буквально через пять минут батарея Яковлева была накрыта ураганным огнем из тяжелых 155-мм орудий. Один из снарядов попал в блиндаж, в котором погиб весь расчет орудия вместе с лейтенантом Хазовым. Артиллеристы дивизиона переживали гибель товарищей. Но горем делу не поможешь. Следовало действовать. И капитан Узянов немедленно сменил огневые позиции орудий, поставив их ближе к Калачу и Дону.

В этот день ко мне на НП пришли начальник политотдела бригады майор Роман Алексеевич Михайленко и начальник особого отдела майор Петр Матвеевич Ковган. Мы разговорились. Чувствую, что они чем-то взволнованы, загадочно поглядывают друг на друга. Наконец первым на откровенность пошел Михайленко:

— Товарищ полковник, вы же знаете, все наши соседи — справа 131-я, а слева 112-я стрелковые — а также все дивизии и части 62-й армии давно уже отошли от Дона. Чего же мы здесь сидим и ждем в Калаче? Давайте отходить на Сталинград.

Не успел я и сообразить, что к чему, как Ковган выпалил скороговоркой:

— Я с ним согласен, надо уходить, пока не поздно.

Ну что я мог сказать им убедительного? Есть приказ Верховного Главнокомандующего Советской Армии товарища Сталина № 227, который мы только что проработали со всем личным составом бригады, в котором ясно сказано, что без приказа вышестоящего начальника отходить с занимаемой позиции нельзя. Я приказа об отходе бригады от Калача от Военного совета 62-й армии не получил и не имею права отдать приказ частям оставить оборону переправы и Калача. А, может быть, Военный совет армии 20-ю мотострелковую бригаду специально оставил на этом узловом направлении, чтобы сдерживать противника в интересах армии.

Вот так приблизительно ответил я своим товарищам. Но отчетливо помню, когда они неловко и смущенно уходили от меня, я подумал: «Поймите вы, не смерть страшит меня, а позор не выполнить приказ Родины».

С этими мыслями я даже не заметил, как подошел к рации. Здесь находился заместитель начальника штаба бригады подполковник Ф. И. Луговской и радист комсомолец П. Г. Гудзенко. На мой вопрос, не нащупали ли они связь со штабом армии, ответ был отрицательный.

Так в заботах и бою прошел и день 24 августа. Погасли зори. И я думал, что снова увижу спокойный, радостный рассвет, но коварный враг перед рассветом тихо, по-шакальи, пробрался через рощу и кусты к северной и северо-восточной окраинам Калача, окружил и уничтожил боевое охранение 3-го мотострелкового батальона. А затем, пройдя по коридорам минного поля, неожиданно атаковал двумя пехотными полками при поддержке 20 танков наши два неполнокровных батальона.

Захваченные врасплох в блиндажах, красноармейцы и командиры схватились за оружие и смело бросились на врага. Заработали автоматы и ручные пулеметы. Десятки гранат полетели в фашистские скопища. В траншеях и возле них начались рукопашные схватки. Артиллеристы капитана В. Узянова прямой наводкой из орудий, картечью били по врагу. Минометчики старшего лейтенанта В. Ерхова уничтожали пехоту, бойцы роты ПТР — танки и пулеметы противника.

Но враг при поддержке танков, не считаясь с огромными потерями, все больше нажимал, и через час схватки с противником бои шли уже на улицах северной части Калача. Гитлеровцы навалились и на 2-й мотострелковый батальон старшего политрука Михаила Михайловича Ковалева. Бой разгорелся уже не только в городе, но и на северо-восточной окраине. От огня раскалялись жерла пушек. Подбиты были и взорвались на минах около десятка танков.

Без устали строчили наши раскаленные докрасна пулеметы. Сражение за город шло уже несколько часов, а бой не утихал, а нарастал.

В этот момент мне позвонил с переправы командир 1-го мотострелкового батальона капитан Пинаев и сообщил, что немцы открыли сильный огонь из артиллерии и минометов по его батальону и под прикрытием огня направили к нашему берегу 12 моторных лодок с автоматчиками.

Стало ясно, что сражение развернулось и за переправу. В долине Дона с шипением и треском падали вражьи снаряды и мины у наших траншей и дзотов, поднимая в воздух столбы дыма, пыли и огня. Некоторые из них не долетали до берега и падали в Дон, вздымая в небо фонтаны воды. Но пулеметчики и артиллеристы ПТО батальона, прильнув к прицелам, не открывая огня, зорко следили за приближающимися лодками фашистов. Они давали им возможность ближе подойти к берегу, чтобы бить наверняка. И когда была подана команда открыть огонь, смерчем забурлила вода вокруг немецких лодок. Падали в Дон скошенные огнем гитлеровцы, пошли ко дну одна за другой сразу три разбитые лодки. Барахтались в воде раненые десантники. А многие из них уже захлебнулись донской водичкой и больше не пройдут по калачевской земле к Сталинграду.

За участок переправы, где находился мой заместитель подполковник Гаврилов, я меньше всего волновался и был уверен, что гитлеровцам не удастся захватить плацдарм. Красноармейцы и командиры ни на один шаг не отойдут назад, хотя бы смерть стояла перед ними. Но в городе дела сложились трудные. Противник, несмотря на большие потери, все лез и лез в атаки, подбрасывая резервы, тесня наши подразделения по улицам Калача к центру. И к 14 часам ему удалось захватить половину города (старый Калач). Но дальше у противника не хватило сил двигаться вперед, так как он понес раза в четыре больше нас потерь.

Закрепились и наши части на этом рубеже, приводя себя в порядок, хотя бой еще кипел в тылу у врага на островке севернее моста. Фашисты буквально засыпали осколками снарядов и мин каждый сантиметр островка. Защитников островка осталось уже немного, погибли все командиры, но этот кипящий огнем клочок земли жил и наводил страх на гитлеровцев. А командовал небольшой кучкой бойцов ранее посланный мною местный милиционер Кривоножкин. Он с честью выполнил задание и удержал островок до нашего прихода.