========== Прологъ. События происходят через пару месяцев после дела о достойном наследнике. ==========
Санкт-Петербургъ
Дождь, на коий так щедра воспетая солнцем русской поэзии Северная Пальмира, печально барабанил в окна, заунывный вой ветра временами совпадал с безутешными рыданиями лежащей поперёк широкой кровати пышнотелой растрёпанной девицы, на коей из одеяния были лишь обшитые кружевом панталончики да тончайшего батиста нижняя рубашка. Вокруг кровати хлопотали старая, как злые языки уверяли, ещё Мамая поганого во младенчестве видевшая, нянька, тощая с глупым рябым лицом девка в простом платье и сбившейся набок наколке горничной и дородная дама, мать девицы, в дорогом, но начисто лишённом вкуса туалете. В кресле подле камина прикорнул седоволосый мужчина, хозяин дома, участвующий в царящей в комнате суете редким угуканьем да звучными зевками, ведь часы на каминной полке непреклонно показывали четверть первого ночи.
- Душечка, - восклицала маменька густым голосом, от коего печально звенела брошенная на столик кофейная чашка, - успокойся, не плачь, не рви нам с батюшкой сердец!
- Угы, - отозвался хозяин дома, в очередной раз с тоской посмотрев на часы и широко зевнув.
- Оставьте меня, - выкрикнула девица и заголосила пуще прежнего, уткнувшись лицом в подушку и дрыгая ногой.
- Душечка! – всплеснула руками маменька и змеёй зашипела на горничную. – Что стоишь, дура, оботри барышне лицо, али ослепла, не видишь, что у неё от слёз великих глазки заплывать стали?!
Девка потянулась было обтереть барышне лицо, да так негораздо, что перевернула фарфоровый расписанный крупными розами таз, выплеснув на молодую госпожу прохладную ароматическую воду. Барышня взвизгнула, точно попавший под нож поросёнок, подскочила на кровати, отвесила служанке звучную оплеуху и рявкнула:
- Что творишь, дура, смерти моей хочешь?! А и правда, скорей бы смертынька за мной пришла, нет больше мочи так му-у-у-учиться!!!
- Угу, - некстати откликнулся папенька, за что удостоился мощного шлепка по плечу от своей властной и вспыльчивой супруги.
- А-а-а-а, - самозабвенно голосила барышня, и на её вой откликнулся дворовый пёс Шарик, коего хозяину продал какой-то ушлый молодец под видом заграничного охотничьего кобелька.
- Цыц, - рыкнула доведённая до крайности маменька, да так, что даже часы на каминной полке замерли, стрелки испуганно подтянув. – Душечка, успокойся, поведай матушке, об чём сердынько печалится.
Барышня кулаками размазала по лицу слёзы, повернула к матушке покрасневшее заплывшее лицо с распухшим сизым носом и красными воистину поросячьими глазками и прохныкала:
- Ах, матушка, на бале нонеча поручик Иваницкий всё возле этой Глашки проклятой увивался, а на меня даже и смотреть не возжелал.
- Тьфу ты, прости Господи, я думала, что серьёзное, - в сердцах сплюнула матушка и рыкнула замершим у стеночки слугам. – Ну, что встали, кулёмы, уши развесили, али заняться нечем?! Пошли вон отсюда, никакой от вас пользы, вред сплошной. Да и Вы, Поликарп Петрович, шли бы почивать. Дела девичьи мужским разумением не осилить.
- И то правда, матушка, - засуетился хозяин дома, с кряхтением выбираясь из глубокого кресла, - ты-то Ульяшеньку лучше утешишь, мне с тобой не сравниться.
- Да где уж тебе, старому борову, - пробурчала чуть слышно женщина и тут же расплылась в притворной сладкой улыбке. – Ступай, голубь мой сизокрылый, я опосля приду.
Когда за супругом закрылась дверь, матушка присела к дочери на кровать, приобняла всё ещё всхлипывающую Ульяну за плечи и пытливо заглянула в глаза:
- Ну, а теперь всё обстоятельно сказывай да без утайки.
Барышня опять носом захлюпала и поведала маменьке, как пришёлся ей по сердцу бравый гусар поручик Иваницкий, роду старинного да известного, как на память легли ей очи его синие, стать его молодецкая, голос его звучный, а пуще того тридцать тысяч капиталу, коий он от тётки своей наследовал.
- Тридцать тысяч? – ахнула матушка и даже губами зачмокала. – Да, что и говорить, добрый молодец, красавец мужчина. И что же?
- А ничего, - скуксилась Ульяна, - он как на аменинах моих Глашку эту сухорёбрую увидел, так с тех пор на меня и смотреть не желает. Всё вокруг неё вертится, а что в ней хорошего-то? Только рожей и вышла, ни тела, ни стати, ни состояния приличного. Мамка одна воспитывает, батьки никто и не видывал, нагулянная, поди.
- Твоя правда, доченька, - женщина поцеловала дочь в красную круглую щёку, - ну да ты не печалься, беду твою поправить можно.
- Как?! – капризно скривила губы Ульяна. – Рази их теперь друг от друга оторвёшь, она его словно приворожила, ведьма сухорёбрая!
- А на любой приворот другой найти можно, посильнее, - маменька обняла дочку, зашелестела ласково, - есть у меня знакомица, она любое зелье сварить сможет. Я к ней приду, две скляницы возьму: одну для Глашки проклятущей, чтобы красу её свесть, а другую для гусара, дабы приворожить его к тебе, чтобы никого, кроме тебя, он и видеть не замог.
Ульяна притихла, носом шмыгнула:
- Боязно, мамынька. Вон, госпожа Погодина-то, сказывают, следователя опоить пыталась приворотом, так потом рехнулась и в камере удавиться хотела на поясе, да тот лопнул.
- Госпожа Погодина, моя милая, дурой была, - усмехнулась матушка, приглаживая всклокоченные волосы дочери, - она дерзнула покуситься на человека, у коего жена самая настоящая ведьма, с покойниками, тьфу, мерзость, словно с живыми общается. Поручик же неженат, а значит, ведьмы-заступницы у него нет.
- А коли найдётся? – опасливо спросила Ульяна, в глубине души мечтая, чтобы маменька её разуверила.
- Откуда?! Глашка сухорёбрая с колдовством не знается, никто за неё на суд нас не потащит, так что, доченька, не об чем тебе плакать. Месяца не пройдёт, как станешь ты женой поручика Иваницкого. Верь мне, сердынько, маменька знает, что говорит.
========== Дело № 1.1 О благих намеренияхъ, приворотном зелье и том, к чему приводят шалости Купидона ==========
Купец первой гильдии Ерофей Петрович Белозеров в торговых кругах считался человеком обстоятельным, слов на ветер не бросающим и любое, даже самое незначительное дело вершащим основательно, без суеты. Был он в той самой поре, когда сердечные порывы юности уже прошли, а отягощающие всевозможными недугами дни старческой немощи ещё не наступили, проживал в доме добротном, без лишней роскоши, кою считал развращающей и для души весьма пагубной.
Из всех родственников были у него дочь Капитолина, племянница Варвара да воспитанница Ксения, которую злые языки также называли дочерью, только рождённой вне брака. Девиц Ерофей Петрович содержал в строгости, искренне считая, что ежели бабью дурость в узде не удержишь, то приведёт она непременно к сраму и разорению. На балы и прочие торжества барышни выезжали не чаще одного раза в месяц, визиты наносили исключительно к родственникам, а в присутствии неженатого молодого человека уподоблялись соляным столпам.
Представьте же себе безграничное удивление сих барышень, когда в один хмурый и дождливый день Варенька обнаружила в забытой намедни в гостях и переданной со слугой перчатке пламенное послание: «Сударыня, если Вы так же великодушны, как и прекрасны, то не откажете в моей нижайшей просьбе и подарите мне шанс увидеть Вас хотя бы мельком в толпе. Молю Вас приехать сегодня в час пополудни в торговые ряды, дабы я смог узреть ту, что стала Владычицей моего сердца».
Подписи к великой досаде барышни не было.
- Что бы это значило? – Варвара недоверчиво вертела записку в руках, испытывая равносильные желания сохранить сие послание и уничтожить, пока оно не навлекло беды.
- Ну-ка, ну-ка, - Ксения проворно вытянула записку из пальчиков подруженьки, близоруко прищурилась, вчитываясь в строки и мечтательно закатила глаза, - ах, это же послание любовное!
