Да, всего-то. А ком давит.

«Зайти, поклониться, прощения, – повторяет под нос себе он. – Ао, соберись. Если ты не сделаешь этого, то утратишь… Эм, что это было?»

С замиранием внутрь заглядывает, натыкаясь на спину Теда и разбросанным по ней черным волосам. Тот у кровати, но… что? Мелькнувшие из-за спины мужа золотистые космы заставляют сердце забиться чаще. Руфи. Оголенное бедро, ручка тонкая под рубашку забирается. Недвусмысленные движения. Хлюпки. Запахи.

Их глаза пересеклись.

– Да, еще. Так хорошо… – Руфи заваливается на кровать, потянув за собою Теда.

Ао отскочил назад, как ужаленный. На стену наткнулся. Рот руками зажать, чтобы вскрик подавить.

Нет.

Нет.

Не-е-ет.

Что-то невесомое обрушивается градом внутри с каждым новым стоном.

Прочь.

Уйти.

Скрыться.

Не слышать, не слышать, не слышать.

Не видеть.

Ао не понимает, как оказывается в комнате на другом конце дома. Не помнит, как шел. Его колотит. Трясет так сильно, что он не видит стул перед собою: натыкается, отшвырнув его в сторону. Звук эхом, но в ушах гул.

Забыть, забыть, не помнить.

Показалось.

Мираж.

Эта комната, куда он забрел когда-то по ошибке… тут все началось. Клавиши инструмента ровными рядами.

Не правда.

Нет.

Он задыхается. Горло сковано.

Тихо, тихо.

Это был спектакль.

Это был…

Спектакль.

Инструмент глушит боль? Он кладет руки, но должного облегчения нет. Кулаками по клавишам. Еще, снова. Он лупит со всей силы, звук громкий, режет слух, он громче стука в голове, сильнее, но не настолько, чтобы заглушить его крик.

Струны лопают от напряжения с тонким писком. Ровно как и струны в душе. Одна за другой – обрываются. Все-равно. Он продолжает колотить, пальцы в кровь.

– Почему?! – воет, не сдерживая голос. Плевать, если кто услышит. Плевать, плевать, плевать. – Почему-у-у?..

Застывает. Последняя струна внутри треснула, приступом боли. Не дышать. Лбом в клавиши – звук противный. Слезы с кончика носа и разбиваются оземь. Ао видит капли, но расплывчато. Рыдает, не сдерживая всхлипы. Вот вот задохнется – невозможно вдохнуть. Горло распирает. Жжет. Легкие огнем наполнены.

Остатки разума заставляют карабкаться руками, двигаться. Спасение в движении. Прекратит – проигрыш. И он цепляется за скользкие клавиши, но руки съезжают, он все пытается зацепиться, встать. Свет. Нужен свет.

Нужно тепло.

Джейми.

Он шатается, нетвердые ноги вот-вот подогнутся, тело слабо. Дрожь так же сильна. Болит, болит, болит. Бесконечно.

Тед… как он мог? Как. Он. Мог?

Не думать.

Забыть.

Очистить память.

Вот почти комната Джейми. Еще чуть-чуть. Тепло, его малыш, его солнце, отрада, радость, свет. Обнять. Но его останавливает кто-то, не давая пройти дальше. «…Что с вами?» – доноситься еле-еле, волнами. Юта. Ао не слушает бету, рвется вперед с одной целью. Заглушить.

– Нельзя вам к детям, сначала успокойтесь, боюсь, то в вашем состоянии вы глупостей наде…

– А я тебя спрашивал, что мне можно, а что нельзя?! – кричит, рывками, не чувствуя себя. – Ты всего лишь слуга, а значит, исполняй! Я кому говорю?!

– Что здесь происходит? – голос за спиною. Пожар в груди взрывается вспышкой, вулкану подобно. Топит раскаленной лавой. Жжет. Тед. Тед! Стоит перед ним, глаза щурит, недовольный. Накувыркался?!

Кулаки сжать, ногтями в ладони. Обуздать себя он не в силах. Мысли отрывками, об одном и том же. Отомстить. Отомстить. Сделать больно.

– Уведите его, – Тед холоден, отворачивается в сторону. Злой, но злость его не волнует Ао. Как и феромон.

– Ты… – запнулся Ао, пошатнувшись. Говорить невозможно. Словами его переполненную пламенем душу не передать.

– Ты!

Ао подскочил вмиг и со всей силы ударил его по лицу, но Тед не пошатнулся. Скривился только, зверея на глазах. Ладонь печет, но боль не ощутима почти. Пульсация. Слишком стучит и плавится мир вокруг. Миг – и спиною к твердой поверхности. Тед сдавил ему шею, перекрывая воздух. Сначала едва, после сильнее, прямо в глаза смотрит, и не отпускает. Темный-темный, злой-злой. Ао не чувствует земли под ногами, все пытаясь отцепить руки Теда от шеи. Не выходит. Нет. Цветные пятна пляшут, он судорожно хочет вдохнуть. Вырваться, сбежать, выжить.

– Смилуйтесь, прошу вас, отпустите Аори! – крик Юты, где-то на задворках сознания.

Резкий вдох – его отпустили. Он съехал на пол, тело ломит от слабости. Пятна перед глазами, рябью-кругами расходятся. Кашляет. За горло руками, а кашель надрывный, бесконечный, кажется, вот-вот легкие выплюнет.

Снова пальцы на подбородке, задирают голову кверху. Ао смотрит в лицо напротив. Видит расплывчато из-за слез, отвернуться пытается, кашель душит.

– Ни один омега. Никогда. Не поднимал на меня руку. Я не потерплю подобных выходок, – шипит Тед. Отпускает резко, уходит, оставляя хрипящего Ао на полу.

***

– Я умер.

– Вы живы, – голос Юты.

– Нет, я мертв.

– Мой бедный мальчик… – Юта всхлипывает, а Ао не в силах перевести взгляд с потолка на бету. Позволяет Юте себя обнимать, позволяет ему поплакать. И сам себе удивляется, как дышит. Выдох, вдох. Все. Он пустой механизм, запущенный по системе. Ао не чувствует ничего.

Пальцы Юты, сжимающие его безвольную руку, кажутся чужими, инородными. Он лежит и смотрит в потолок. А внутри пустота. Выгорело все, дотла сгорело. С постели его заставил встать Юта. Слабость, горло болит. Ао пытается сказать что-то, но становится еще больнее, держится руками за шею, но прикосновения к ней неприятны. После приближенные слуги наложили ему мази и повязки. Ао лишь после заметил, что поранил руки о поломанные клавиши – но это он помнил смутно. Не с ним было. Или с ним? Сновидение… Однако же, раны на пальцах реальны, как и синяки. На предплечье гематома, хоть вспомнить, где ударился он не может. Он вообще старается не вспоминать.

К вечеру пустая голова наливается тягучей болью и ни один из чаев не спасает. Ему бы успокаивающую магию Ареса… но альфы нет. Кажется, с позавчера. Ао все прижимает к себе дитя, аккуратно, но слез нет. Он весь опустошен. Совершенно ничего не хочет. Отмахивается от заботы Юты, ни разу так и не посмотрев ему в глаза. Что он увидит там? Жалость? И так понятно.

Иен рядом, развеселить его пытается, игрушки показывает, карикатуры с него рисует, прямо на стене. Ао не реагирует. Ни злости, ни радости. Пус-то-та.

Юта все накормить его пытается. Ао обещает, что потом, а бета обещает, что если «потом» не наступит через пять минут, он насильно вскормит ему еду. Все, на что соглашается Ао, это чай. Сколько успокоительного он выпил за сегодня? Ощущение, что тело его размякло, кости, как из пластилина, стали. Но голова болит. Он смотрит на стопку листов, берет один. Карандаш зажать между пальцев, вот так, так. Рисование всегда умиротворяло. Но… Будто ритуал этот чем-то да поможет.

Рисует неровные линии, петляет, бесцельно выводит карандашом. Тихий скрип грифеля теряется на фоне детского лепета, треска поленьев и ворчания старого беты.

– Так продолжаться не может, вы в могилу себя загоните, – Юта умоляюще смотрит на него. А Ао все понять не может, почему бета тут. Он же вчера всякого наговорил ему на эмоциях.

– Кто тогда о детях позаботится? – продолжил Юта, наклоняясь чуть вперед. Чай остыл давно. – Аори, дорогой, давайте начистоту поговорим. Выскажите все, покричите, – бета остановился, выжидая реакцию, но Ао продолжил водить карандашом. – Ох, я понимаю ваше состояние. Но ваш муж всегда таким был, а то, что вы узнали об этом сейчас…

– То есть, это не в первый раз?..

– Я не хотел расстраивать вас. Но рано или поздно вы бы догадались. Для сильных мира сего, как муж ваш, не существует понятия верности. У Теда всегда было много омег. И до вас… и при вас. Он соблюдал приличия и не показывал публично. Поймите, для него это в норме вещей.

– Но это не норма.