Сын покраснел. Все же наполовину он был Сидоров, и причуды половины с фамилией Раппопорт нервировали его не меньше, чем Сидорова-старшего. Стоя плечом к плечу с отцом, он встрял в разговор:

– Мама, уймись. Может, папа не виноват.

К родительнице сын обращался уважительно, но на ты – в этом он тоже был больше Сидоровым, чем Раппопортом.

– Ой, я тебя умоляю, – принеслось из окна. – Пусть он такие дешевые мансы бабушке рассказывает.

– Не лезь, сынок, – тихо сказал Сидоров-старший, – мама у нас Паганини скандалов, ей не интересно, что другие говорят, ей интересно самой говорить.

У Паганини оказался отличный слух.

– Ты посмотри на него, открыл свой фирменный рот на ширину плеч. Так ты скажи, если найдешь, что сказать за этот случай, и будешь иметь, что послушать.

Сидоров-старший не отказался:

– Не думала, что твоя находка от старых хозяев осталась?

Зрители воодушевились и зашумели: хорошая версия, машина куплена как бывшая в употреблении, и мало ли, в каком качестве ее употребляли.

Поднявшийся рейтинг мужа заставил Розу Марковну грозно переставить руки на бока.

– Слушай сюда, выпускник школы номер семьдесят пять. Последний раз я там смотрела, когда ихние кинды трусили ковры, – последовал кивок на соседскую жилую часть, – это было в понедельник, и кроме киндов, ковров и понедельника в тот день таки ничего не было. Хватит морочить мою полуспину, одень глаза на морду и думай теперь за свое светлое будущее.

Налившуюся злостью речь перебил голос Сидорова-младшего:

– Мама, перестань ругаться на папу, он вполне может быть не при чем. Тогда ты будешь выглядеть глупо.

– Ой, я тебя прошу, – отмахнулась Роза Марковна. – Не делай мне смешно.

Зрители ждали развития интриги. Серьезность обвинений давно разрушила бы любую другую семью, однако здесь главный посыл речи – «что мне за это будет?» – четко угадывался всеми: Роза Марковна привычно «делала гешефт». Каждый концерт в итоге давал ей что-то в материальном или бытовом плане. Сын исправлялся отметками и уборкой квартиры, муж – покупками вещей и походами в ресторан.

Сегодняшние обвинения вышли за рамки прежних, что теперь казались наивными и по-детски безобидными. Среди зрителей начались споры: что Роза Марковна потребует за невероятный прокол? Раньше грозилась выгнать, теперь самое время выгонять, но тогда в чем смысл закатывать сцену перед посторонними?

Сидоров-старший опустил лицо, кусание губ и играющие желваки сопровождали работу мысли.

И тут произошло невозможное. Сын-старшеклассник опустил взгляд и тихо процедил:

– Мама, хватит. Под сиденьем было мое.

В телерепортажах это называют эффектом разорвавшейся бомбы. Двор погрузился в тишину. Только на соседней улице кто-то стучал молотком, и где-то лаяла собака.

Роза Марковна сокрушенно опустила руки.

– Э-э… да? Масик, кто ж знал? – Она с минуту помолчала, что явилось событием одного ряда с Тунгусским метеоритом и зарождением жизни на Земле. – Вот так, мальчик вырос, а родная мама не заметила. Одно слово – сын своего отца. Чего встали, когда на улице такой зусман, идите ужинать, жидкое стынет.

Окно захлопнулось.

Бурно обсуждая новости, зрители потянулись по домам. Сидоров-старший, прежде чем двинуться, шепнул младшему:

– Спасибо.

Сын на миг замер, его глаза расчетливо сощурились.

– Сочтемся, пап. – Сидоров-младший любовно погладил блестящий борт источника конфликта. – Надеюсь, в этой м-о-е-й машине такого больше не повторится?

Рассказ. Современная проза, мистика, фантастика.

Такси летело сквозь вечерний город, в ногах терся о штанину портфель со старинной книгой. Вениамин Аркадьевич откинул начавший седеть затылок на подголовник. «Поймать полуночника», – прочно сидело в мозгу.

Это стало привычным кошмаром. Стоило закрыть глаза – два слова горели перед внутренним взором. Однажды приснилось, что кто-то нашептывает ненавистную фразу. Тогда он спросонья вскочил и почти поймал шептуна… Естественно, почудилось. Еще немного, и – здравствуй психушка, клиент готов.

Повод стать параноиком имелся, все говорило о том, что «полуночник» существует. Среди ночи в квартире происходили вещи, которые не должны происходить. Вещи обнаруживались не на своих местах. Кто-то выпил пиво из холодильника, и это не дочь, у нее непереносимость. Бывало, исчезала одежда, чтобы на следующий день появиться на том же месте. Иногда из комнаты Риты неслись приглушенные звуки, которые свидетельствовали, что она не одна. Вламываться, чтоб выяснить, чем занимались за дверью, Вениамину Аркадьевичу не позволяло воспитание.

Причина странностей банальна и жестока. Несовершеннолетняя дочка обзавелась богатым покровителем. Последний класс школы, об экзаменах думать надо, а Рита гоняла по городу на алом Порше с номерами, от которых дорожная инспекция брала под козырек. Владельцем числилась она, документы нашлись в комнате. Откуда машина? Спрашивать было противно. В досмотренной по случаю сумочке обнаружились липовые права, в семнадцать настоящих водительских прав не бывает. Также Вениамин Аркадьевич краем уха услышал, как дочь хвастается подружкам: «Теперь я все могу». Подростковый максимализм, бунтарство, завышенное самомнение – это понятно, но в свои годы и при высоте положения в научном сообществе о себе Вениамин Аркадьевич такого сказать не мог.

Ох, Рита, Рита… Недавно – девочка-конфеточка, милое создание с пухлыми щечками и звонким голосом. Сейчас – огрызавшийся зверек, который в каждом видел врага. Проверка личных страниц и виртуальных друзей не выдала секретов, пришлось заняться банальной слежкой.

Прямое наблюдение тоже ничего не дало, богатый ухажер умело шифровался. Телефон и компьютер дочери оказались запаролены, привлечение Гриши – компьютерного гения с работы – не помогло.

– Я уже взрослая! – наорала Рита, обнаружив, что в вещах рылись.

– Сначала школу закончи.

– Не лезь, это моя жизнь! Не-е-ет, я так больше не могу, пора съезжать.

– К нему?

Рита скривила губки:

– К себе.

Разговоры с дочерью «за жизнь» стабильно не удавались, а таинственный благодетель никак не проявился. Вениамин Аркадьевич сделал ставку на другое. Не зря подсознание твердило день и ночь «поймать полуночника». Это произойдет сегодня.

Таксист вел машину ровно и, главное, молча. Мысли перекинулись на книгу.

Опять отказ. Ученые, оказывается, тоже бывают суеверными. Семейная реликвия вновь пришлась не ко двору, даже старый друг, доцент кафедры, не помог.

Книга, в соответствии с анекдотической традицией, обладала двумя качествами – приятным и наоборот. Первое – возраст, который определению не поддавался. На вид – нечто древнее и бесценное, а внутри – черт знает что. Словно знакомые буквы рассыпали по страницам, не озаботившись смыслом. Но вдруг что-то ценное? Чтобы расшифровать, специалистам нужно занести текст в компьютер, а с этим – проблемы. Вступало в действие качество номер два: у книги выявился дурной характер. Она отказывалась копироваться. Переписчики заболевали, а техника – от фотокамеры в телефоне до лабораторного сканера – ломалась. Совпадения, конечно, но в ученой среде прошел слушок о «нехорошей книге», и от анализа постепенно отказались как серьезные учреждения, так и частные исследователи. Сегодня умерла последняя надежда.

Сверток с книгой передала бабушка перед смертью:

– Вручаю тебе и твоим потомкам, возьми и спрячь.

Бабушке раритет достался от предков. Будучи воцерковленной, Евдокия Степановна одновременно верила и в Бога, и в науку, и в нечистую силу. Зная, что умирает, она ждала ангела, в последний миг жизни улыбнулась, словно кого-то увидела, и хоронили ее с той самой улыбкой на устах.

Супруга Вениамина Аркадьевича, пока была жива, книги просто боялась.

– Ненавижу ее! – кричала Нинель, воспринимая невероятный артефакт как соперницу, забравшую внимание любимого.