– Мудрые слова, достойные Короля.

– Это не мои слова, дорогая Ингрид. Это слова моей покойной супруги. Да, да… Рассмотрим другие проблемы.

– Атлантический флот понёс большие потери от эскадры Пацифиды в океанических водах. В Элесийских островах, после смерти предшественника избрали нового консула из Эвемонитов, его пока официально не назначили Ваши Величества на пост вице-протектора Конфедерации, хотя прошёл год его правления. Со стороны республиканской Агартии происходят регулярные воздушные атаки на Золотой континент, противовоздушные сооружения, выстроенные по периметру побережья Гранд-Му, требуют срочного ремонта. Как я уже говорила, в Гиперборее, после нападения Бархии произошла гражданская война, страна раскололась на северных роялистов и континентальных республиканцев, называющие себя лукоморцами, боюсь, Гиперборея утеряла связь с Восточным континентом, ровно, как и мы. Ряд островов по обе стороны Геркуланского мыса не принял ни одну сторону и отделился, сам Геркуланск подвергается регулярным морским атакам с Салтанова моря, однако верховная ставка и царский двор отказались переезжать вглубь Северных просторов. Ханборг по-прежнему вынужден в одиночку поддерживать восточный фронт, вице-герцогиня Мирела просила у вас немедленной аудиенции.

– Нет, нет, нет, мы… я так… нет, не думаю, что сейчас подходящее время для аудиенций с главами государств, я устал. Да, да, да… Но я вас прошу, как Консула, огласите список моих требований и координаций в Совете. Я его составлю. Позже. Кхм… Да, да, да… Это… это все?

– К сожалению, нет. В Конфедерации начались массовые волнения по поводу распада Конфедерации.

– Сепаратизм? Измена?

– Пока нет, но, если не предпринять меры, это может стать результатом в лучшем случае. В худшем, наши головы покатятся по мостовым Карлеона, а Федерация будет господствовать в мире.

– Да, да… ладно, благодарю вас за доклад, ваше величество… Боюсь, у нас меньше времени, чем все думают.

Две недели долгих ожиданий накаляли обстановку. Требования Короля вызвали противоречивую реакцию в правящих кругах. «Титул Короля Конфедерации вовсе не формален и не должен передаваться путем выборов!» – утверждали старорежимники. Многие не поняли концепцию не готового до конца проекта союза, исполненного в кратчайшие сроки, грозились выйти из альянса. Единственной причиной, объединяющей эту кучку стран, являлся непреодолимый страх перед участью Офира и Шамбалы, где республиканские настроения привели к расхищению священных гробниц древних: полуразложившиеся тела лам, почётных хранителей и императоров выбрасывали из искусных нефритовых пещер, как ненужный хлам, рвали их на части, вырывали украшения, а потом топтали. Этот страх двигал Верховным Советом. Наследной главой альянса сторонники старого режима видели молодую принцессу Анну, которая, по мнению остальных, не смогла бы управлять сверхдержавой. Тем не менее, обе стороны ждали подтверждения требований дворца по вариантам исполнения этого безумного плана.

Ранним весенним утром, несколько фигур промелькнуло за окном Элеоноринского дворца. Прислуга была уже на ногах и спешно суетилась внизу, но бо́льшую же часть штата распустили в связи с нехваткой средств. Из ворот дворца выехал экипаж и направился в Замок Совета. Тёмно-синее небо постепенно озарялось ярко-розовым светом, стёкла домов, дороги и деревья отражали кровавые оттенки лучи грядущего жаркого дня, последнего в этом году. Лёгкий ветер постепенно приобретал агрессивный характер, намекая на скорое похолодание. Экипаж проехал по главной улице столицы, усыпанной золотыми листьями с Королевского парка, стуча колёсами по брусчатке.

Карета остановилась на пустынной площади Памяти, из неё неспешно вышел Король. Поднявшись по лестнице, он миновал Триумфальную арку, где огромными золотыми буквами было высечено «NOS MEMENTO»[4]. От арки по обе стороны Замка Совета расходилась высокая Стена Памяти, одно из чудес мира, возникшее за одну ночь в день первых жертв этой войны. С каждым днём неизвестной силой высекались имена воинов, что пали в боях. Вдоль подножья стены горело авалонское холодное пламя, освещавшее надписи и напоминающее основополагающий закон жизни, особенно во время войны, Memento mori[5]. Медленной поступью Король подошёл к тому заветному месту, где три года назад, вместе с тысячами других, появилось это имя, Элеонора Дарлинг. Единственное упоминание о её существовании, так просто, без излишних титулов и приставок, даже без даты, среди других имён неизвестных людей, мимо которых столичные горожане проходят каждый день.

– Прости меня, если я неправильно тебя понял – тихо сказал Франклин.

Принцесса Катарина сидела в своих покоях, продолжая разбирать бумаги, до которых сестра не успела добраться. Огонь весело потрескивал в камине, превращая пожелтевшие страницы бумаги в свернувшиеся серые трубочки. Личная переписка, старые приглашения на балы и приёмы. Некоторые она отправляла в камин, а некоторые бережно складывала в ящики. На письменном столе лежала приличная стопка различных бумаг, ждущих праведного суда. В этой стопке Катарина обнаружила маленькое старое изображение, обрамлённое в плотное бумажное паспарту, отголосок прошлого. На ней сидели бабушка Бесс, отец, мать и две маленькие девочки: она с Анной. Катарина помнила, как огромную картину писал какой-то старый зарубежный художник, а эти маленькие графические копии заказал им, ей и Анне, отец. Оригинальная картина была утеряна, как и те далёкие, мирные и беззаботные времена, когда семья была целой, когда все они дружно бегали по дворцу, как отец с хохотом догонял маму и Катарину с Анной, увлеченный игрой, а бабушка Бесс наблюдала за всеми и иногда смеялась над безобидной неуклюжестью внучек. Тогда не было ни пышных платьев, ни воинских инсигний, ни каких-либо знаков отличия друг от друга. Катарина вглядывалась в веселые молодые глаза матери, на не покрытое морщинами лицо отца.

Она побежала по тем же анфиладам, как бегала в детстве, звук ее каблуков гулким эхом отдавался по коридорам и залам, полы платья разлетались по полу тихим шорохом накрахмаленного шёлка. Ярким светом счастливого лица озарялись давно заброшенные, тёмные коридоры, они опустели и помрачнели, завешенные окна не пропускали воздуха. Она бежала в кабинет к отцу, сжимая в руках эту крохотную гравюрку, в надежде поддержать его в эти трудные времена, напомнить о поддержке семьи, чтобы посмеяться, а может, и поплакать вместе.

Обшарпанные двери преградили ей путь. Двери кабинета. Она постучала. Этот звук пронёсся по коридорам и был поглощён тишиной. Катарина медленно отворила дверь. В комнате царил мрак. Тихо хрустел ворс пыльного ковра под ногами, Катарина позвала отца, но тот не ответил. Она подошла к окну и резко отдёрнула тяжелую пыльную портьеру с окна. Облако пыли поднялось и отразило свет жаркого дня, последнего в этом году. Когда оно рассеялось, свет озарил выражение лица Катарины, на котором отразился беззвучный ужас. Также свет озарил кованную позолоченную люстру и свисающий с неё тёмный продолговатый силуэт. Король повесился.

Политика – это прекрасное чудовище, заставляющее нас произносить то, чего не хочется произносить, улыбаться, когда этого совсем не хочется и делать то, за что тебя в любом случае осудят. Так сказала моя почтенная тетушка, королева Бесс на смертном одре. Жизнь может показаться многим волшебной сказкой, полной беззаботного смеха и счастливых солнечных дней, но это далеко не так. Можно веселиться и радоваться тому, что дано свыше. Увы, я так не умею.