Гримнир смотрел на огонь, словно читая будущее в его языках.

– На эту зиму. Я иду на юг от Сконе, ищу старого врага – слизняка, задолжавшего мне вергельд.

Его слова достигли ушей почти уже заснувшего Ньяла. Он открыл один глаз.

– И сказал Господь: «Мне отмщение, и аз воздам».

Волчье лицо Гримнира превратилось в гневную маску. Он ощерился и презрительно прорычал:

– Пусть ваш жалкий божок даже не пытается тянуть руки к чужой добыче. Особенно к этой. Мерзкий выродок зовет себя Бьярки. Бьярки Полудан! Чтоб ему Змей кишки в узел завязал! Прячется от меня – но я его найду. А когда найду… Nár! Грязный клятвопреступник заплатит.

– Бьярки Полудан, да?

Гримнир поморгал.

– Ты о нем слышал?

Ньял уселся удобнее.

– Больше скажу – я с ним знаком. Тот еще подонок, и слишком хитрый к тому же. Прежде чем вверить жизнь Богу, я ходил по китовому пути с сыном Олафа Трюггва. И с Бьярки.

Ньял рассказал Гримниру о набегах, в которых ему довелось участвовать под предводительством Олафа – того самого, который правил теперь Норвегией. Многие годы Ньял Рыжий резал людей, грабил и торговал в землях от Фризии до Гебридских островов и побережья английского Уэссекса, где предал богатый Вэрхэм огню, а его повелителя принца Эотреда – мечу. Эйдан слышал, что этот Бьярки сражался плечом к плечу с Ньялом и покинул викингов лишь на Корнуолльских островах Силли.

– Там-то Олаф отринул старую веру и принял христианство, – сказал Ньял. – А Бьярки считал себя нашим годи, жрецом, и Олафу он этого не простил. Они давали клятву Одину. Бьярки считал, что Олаф нарушил ее, когда присягнул Вседержителю. Мы все пытались их помирить – но от резких слов недалеко до резких ударов. Однажды в предрассветный час Бьярки напал на Олафа и тяжело его ранил. Мы не успели его остановить, и он каким-то чудом сбежал, прихватив еще несколько человек. Было это… – дан быстро посчитал на пальцах, – четыре года или, может быть, пять лет назад. С тех пор его на Севере не видели; король Олаф затаил обиду, – Ньял зевнул. – В прошлом году, после резни в Эксетере, я оставил китовый путь и тоже принял христианство. Насколько я знаю, Бьярки до сих пор бороздит воды у английских берегов где-то между севером Корнуолла и устьем Темзы.

– Грабит, да? – Гримнир сплюнул в костер. – Я его найду.

Взгляд его красных глаз впился в Эйдана.

– Ты из Англии. Ты лучше меня знаешь их обычаи и язык. Ты пойдешь со мной.

При мысли о возвращении на родину Эйдан напрягся, он поднял на Гримнира голубые глаза холоднее инея.

– Скорее еврей сядет на трон Святого Петра, чем я вновь ступлю на английскую землю. Может быть, ты отыщешь себе проводника в Роскилле.

Гримнир скрипнул зубами и растянул в усмешке губы.

– Роскилле? Пф!

– Тогда благослови Господь твой путь, – произнес Эйдан. Он взглянул на задремавшего Ньяла. – Уже ночь. Нам завтра рано подниматься в дорогу. Спасибо тебе за твое гостеприимство.

Гримнир заворчал, закутался плотнее в волчий плащ и повернулся спиной к огню. Эйдан пожал плечами, скормил пламени еще одну вязанку сухих веток и вытянулся, подложив руку под голову. Через несколько минут он уже провалился в сон, и к храпу огромного дана добавилось его мерное дыхание.

Когда оба уснули, скрелинг поднял голову. Он взглянул на Эйдана и Ньяла, потом поднялся ко входу в пещеру, где рвался и бил копытом осел. Гримнир кивнул самому себе. Спустившись, он еще побуравил жестоким взглядом видневшееся в трещине усыпанное звездами небо и глубоко задышал, притворяясь, что спит.

Звук скребущих по камню железных когтей будит Эйдана. Он неподвижно лежит в темноте; тусклый свет, пробивающийся в сердце пещеры, сер и холоден. Эйдан вновь слышит, как что-то тяжелое с трудом волочется по земле, и приподнимает голову. Неясная в сумраке фигура движется вглубь пещеры. Кривая, мрачная, цепляющаяся черными когтями за камни в поисках опоры. Гнилостная вонь опережает ее, как легкий ветерок – бурю. Не смея вздохнуть, Эйдан наблюдает сквозь полуопущенные веки, как фигура выползает на свет – невероятное существо, подобных которому не должно быть на свете: шишковатые конечности и раздутый живот, из спутанной бороды, всей в колючках боярышника и ежевики, выглядывают клыки; в глазах его нет жизни, они пустые, жестокие. Они прошивают Эйдана насквозь.

– Тебе не спрятаться, – шипит существо знакомым голосом. Голосом ненавистного человека из Эксетера, человека, который уже больше года как мертв. Годвин. – Тебе не спрятаться, моя милая шлюшка. Иди ко мне.

Пальцы с крепкими когтями тянутся к лодыжке Эйдана, и он кричит…

Юноша резко выдохнул и проснулся.

– О Боже! – то ли позвал, то ли взмолился он. Лежа теперь с широко распахнутыми глазами, он думал о преследовавшем его кошмаре.

Эйдан сел на ледяном полу пещеры. От его дыхания в воздухе шел пар, сквозь трещину в потолке пробивался и играл на поверхности озерца свет утреннего солнца. Болела спина, лодыжка все еще горела в том месте, где до нее дотронулось чудовище из кошмара. Юноша провел рукой по коротким медным волосам. От костра остались одни лишь тлеющие угли. По другую сторону все еще тихо похрапывал под одеялом Ньял. Эйдан поборол желание закутаться в свое и тоже подремать еще хотя бы час. Уже точно было время вставать. Он потянулся, повернулся… и увидел, как из тени на него смотрит Гримнир. Невероятное существо, подобных которому не должно быть на свете, – он вытащил сакс и водил по испещренному рунами металлу точильным камнем.

– Давно рассвело? – пробормотал Эйдан.

Гримнир провел камнем вдоль лезвия меча, медленно, с отчетливым скрежетом – словно звук скребущих по камню железных когтей; когда нечеловеческие глаза остановились на Эйдане, юноша почувствовал, как встают дыбом волосы на затылке. Вчерашние узы добрососедства исчезли. Теперь во взгляде Гримнира царила необъятная ненависть.

– Час назад, – прошипел он. – Может, меньше.

Эйдан нервно фыркнул.

– Вот мы лежебоки! Я разведу огонь и приготовлю нам завтрак, разбужу Ньяла. Горячая еда…

– Лучше сначала поймай своего осла, – Гримнир указал острием сакса на выход. Осел исчез. – Он перегрыз веревку и понесся на дорогу.

Эйдан ударил себя по лбу.

– Боже милосердный! Эта животина меня в могилу сведет! – он вскочил и побежал по ступеням. Тут ему в голову пришла нехорошая мысль, он остановился. – Ты что, не мог его остановить?

– Мог, – пожал плечами Гримнир.

– Так почему же, Бога ради, не остановил?

Скрелинг улыбнулся; на его лице отразилось веселье – недоброе, коварное. Эйдану показалось, что он решил зло пошутить над путниками.

– Болтай, болтай, маленький тупица. Твой осел вперед тебя в Роскилле прискачет.

Он рассмеялся и вновь вернулся к своему саксу; Эйдан проглотил ответные слова и поспешил к выходу из пещеры. Не обратив внимания на длину оставшейся привязи, он протиснулся сквозь стену боярышника к холодному утреннему свету.

Гримнир слышал, как он подзывает осла; когда сопливый дурак спустился с холма на дорогу, его голос затих. Тогда Гримнир в последний раз провел камнем по лезвию и поднялся; он вытер клинок о ткань килта, убрал его в ножны и смерил спящего Ньяла взглядом, от которого и молоко бы скисло.

Он подошел ближе и пнул дана по ноге.

– Эй, жалкий ты лентяй. Поднимайся! У меня есть к тебе дело. – Ньял невнятно выругался. Гримнир пнул его снова. – Вставай, чтоб тебя.

– Чтоб тебе пусто было, скрелинг! – пробормотал Ньял. – Еще раз меня тронешь – я откручу твою рябую башку!

– Ну попробуй, толстозадый христовер. Вставай, ничтожество!

Ньял с усилием сел, он потер глаза, огляделся. И вдруг замер.

– Где Эйдан?

Гримнир рассмеялся – словно кто-то скинул в могилу несколько камней.

– Я отослал твою шлюшку подальше. А ты хитрый ублюдок. Очень умно – отрезал ей волосы, и заставляешь ее таскаться в одежке бедного сына Христа. Ты почти меня провел. Куда вы на самом деле идете? Везешь ее на Восточный рынок рабов или к себе домой? Она хоть знает, что ты для нее припас?