Фотограф установил на штативе деревянный аппарат, запечатлел проход Врангеля с Деникиным мимо выстроившихся частей.

Спустя неделю в Царицын прибыли иностранные миссии, чиновники Саратовского, Астраханского губернаторства, ростовский миллионщик Парамонов, черносотенец из созданного им «Союза русского народа» Пуришкевич[24] и прочие сметенные Гражданской войной с насиженных мест.

Полковник Секринский не скрывал крайнее раздражение – руки нервно перебирали на столе бумаги. Лоб начальника контрразведки Кавказской армии покрыла испарина, но причиной была не духота, а разговор с командующим, точнее, разнос, который пришлось выслушать от барона. Полученную нахлобучку полковник переадресовал подчиненным офицерам.

Не зная о причине скверного настроения начальника, Сигизмунд Эрлих решил (и, как оказалось, был недалек от истины), что с фронта поступили неутешительные сведения. «Даже при отступлении я бы на его месте не распускал нервы, держал себя в рамках приличия. Где хваленая выдержка?»

– Вынужден повториться, чтобы сказанное дошло до каждого. Минули считанные дни, как мы взяли город под свой контроль, а большевики стали вести себя крайне дерзко. Под самым носом контрразведки смеют клеить листовки, призывающие к неповиновению, забастовкам. Что ждать спустя месяц? Открытого бунта, диверсий на орудийном заводе, в порту, поджогов, убийств из-за угла офицеров, покушений на командующего, взрывов железнодорожных путей, мостов, что бывало прежде? Подполье большевиков вышло из нор, показывает свое истинное нутро. Наша обязанность предотвращать любые действия подпольщиков! Преступно почивать на лаврах, поплевывать в потолок, заливать глотки спиртным, когда причин для успокоения нет. Кстати, согласно приказу барона за чрезмерное употребление в общественных мечтах алкоголя, дебош в ресторане расстрелян хорунжий, дабы другим стало неповадно вести себя таким образом!

Эрлих слушал и продолжал размышлять: «Напрасно паникует. Кроме прокламаций на заборах красные ничем себя не проявили. Начальник разошелся, вряд ли удастся остановить, впрочем, это и не нужно, пусть выпустит пар».

– Занимаетесь черт знает чем, только не выявлением большевистского подполья, агентов ЧК, которые оставлены при отступлении. Забили тюрьму швалью из числа карманников, шулеров, тогда как настоящие враги преспокойно гуляют у нас под носом, готовят удар в спину. – Секринский потряс прокламацией. – В подпольной деятельности враги съели собаку, получили богатую практику в предреволюционные годы. Лично я заработал язву желудка в поисках типографий, конспиративных квартир, мастерских по производству бомб.

«Весьма самокритичен, – отметил Эрлих. – Не боится признаться, что до переворота служил в охранке, поражений имел больше побед. Впрочем, ни к чему скрывать свое прошлое, всем нам оно известно, к тому же методы работы, речь с головой выдают жандарма».

Прибыв в Царицын, штабс-капитан побродил по улицам, площадям, которые впервые увидел в 1910 году, затем представился начальству, выслушал его напутственную речь, понял, что с Секринским нельзя вступать в спор, следует во всем соглашаться, а лучше помалкивать, иначе служба станет адом. Всего этого не осознал самый молодой сотрудник контрразведки поручик Грум-Гримайло, переживающий, что к девятнадцати годам не может отрастить усы с бородкой, которые скрывали бы возраст, не получил ни единой награды.

– Смею заметить, – волнуясь и поэтому заикаясь, начал поручик. – Именно на сегодня назначен обыск квартир ряда совслужащих. Надеемся, что операция пройдет успешно, сумеем…

Секринский не позволил закончить фразу:

– Не мелите чушь! Лишь полнейший глупец, круглый дурак надеется, что работники советских учреждений не покинули город с семьями, остались проживать по старым адресам. С вашими способностями служить не в сыске, а коновязом!

Лицо Грум-Гримайло покрылось пятнами, левая щека задергалась.

– Я попросил бы…

– Это я попрошу, нет, прикажу перестать быть наивным! Недооценка противника, как правило, приводит к поражению. Как профессионалу мне льстит, что имею дело с сильным, хитрым врагом – чем труднее борьба, тем дороже победа.

«Если вовремя не остановить полковника, разнос продлится целый день, – решил Эрлих. – Его хлебом не корми, дай продемонстрировать красноречие и собственную власть над теми, кто согласно субординации вынужден подчиняться, во всем безропотно соглашаться со старшим по званию».

Когда офицеры получили задания для немедленного их исполнения и покинули кабинет, Эрлих с удовольствием расстегнул на воротнике френча крючки и верхнюю пуговицу, вытер шею платком. Примеру штабс-капитана последовали и другие, за исключением по-детски надувшего губы Грум-Гримайло. Эрлиху стало жаль молодого человека.

– Учитесь любой нагоняй воспринимать спокойно. Кстати, как удалось раздобыть адреса совслужащих?

Грум-Гримайло хмуро объяснил:

– Все было элементарно просто. В облаве задержали некого Никифорова. У красных непродолжительное время служил в транспортной ЧК. Показалось странным, что не удрал. Приперли к стене, настращали, и признался, что оставлен с приказом содержать явочную квартиру, точнее, дом, ожидать прибытия из-за линии фронта курьера, предоставить ему крышу над головой, помочь с возвращением. Мелкая сошка, к тому же патологический трус.

– Единожды предавший – предаст еще. Я бы подобному не слишком доверял. Можно взглянуть?

– Пожалуйста.

Поручик привел в полуподвал, где у железной двери с ноги на ногу переминался казак. Грум-Гримайло не успел приказать открыть дверь камеры, как появился щеголеватый ротмистр в английских бриджах, до блеска начищенных сапогах, во френче, портупее, в фуражке с высокой тульей. Ротмистр небрежно козырнул, похлопал по голенищу стеком, огляделся, понял, что зашел не туда, и вернулся к лестнице.

– Кто такой? Одет с иголочки, как на картинке, точно сейчас вышел из первоклассного ателье мод. Надушен, как парижская кокотка, – с брезгливой гримасой отметил Эрлих.

– Синицын. Переводчик британской военной миссии, личный порученец полковника Холмэна. Типичный тыловик, не нюхал пороха, благодаря связям получил тепленькое местечко у союзников.

– Знакомы?

– Случай свел за карточной игрой. Хвастался, будто везет и в любви, и в игре, но продулся в пух и прах. Проиграй я такую сумму, тут же бы застрелился. Болтают, что получил весьма большое наследство, имеет счет в Швейцарском банке и посему сорит деньгами.

– С кем еще метали банк?

– С князем Джуриным, атаманом Калмыцких войск Тундуковым.