В один из дней, когда я был предоставлен сам себе (а таких было большинство), мне захотелось прогуляться с единственным другом по дому. Для исследования территории была избрана самая длинная из комнат (метров 10 или около того), казавшаяся мне в те годы просто бесконечной. Ходить я тогда уже умел, но не слишком виртуозно. Периодически присаживался на пятую точку передохнуть. Всё же, шаг за шагом, я завершал этот спринт. Но когда я только собрался сформулировать своим пока ещё не совсем развитым мозгом мысль «Петушка, мы сделали это!», как случился сюрприз. Поэтому и запомнился не сам факт «похода» от одного дверного проёма до другого.

Мебель в комнате была установлена так, что шифоньер прилегал к стене, которая служила символом моей финишной черты. Между ними был промежуток шириной в человеческий корпус. Там скапливалась пыль, а ещё там было идеальное пристанище для нашего кота. Когда я проходил мимо, грязный уголок стал объектом моего внимания. Там лежал наш Рыжик, да не просто лежал, а красовался перед случайными зрителями «уловом». Четвероногий слепил подобие натюрморта из мышей, выложенных в форме вопросительного знака. На мой звонкий смех и зов, чтобы все посмотрели на сие чудо, никто не отозвался. Рассказывал через несколько лет – тоже не верили. Пока в один из дней рыжий проказник не повторил тот финт.

Мозаика из грызунов – это ярко, но второе воспоминание я помню ещё чётче. Это был промозглый будний день. На улице только и делай, что считай оттенки серого. За окном дождь и гроза, солнце едва пробивается из-за облаков. В одной из комнат у нас никогда не было света из-за проблем с проводкой, и всегда были закрыты ставни. Во всём доме было электричество, а в этой части темень 24/7.

Когда я стал чуть взрослее, меня туда не пускали, ведь комната была отведена для плотских утех – не только моих родителей, но и всех, кто приходил в гости и желал уединиться. По какой-то причине, в тот самый день, 2 марта 1995 года, я проснулся в этой кромешной мгле вместе с мамой. Только мы начали обсуждать, чем займёмся сегодня, как забегает бабушка с криком: «Наташа, Влада Листьева убили!». Раньше я слышал глагол «убили» только применительно к тараканам и мышам. Но не к людям. До конца не понимая смысла слова «убить», я смотрел на своих плачущих родственников и не мог уразуметь происходящего. Листьев не был членом нашей семьи, так откуда столько эмоций?.. Тогда меня впервые в жизни охватил страх. Его ощущение только усилилось после включения телевизора: на доброй половине каналов значилась надпись «Владислав Листьев убит». И тишина. Могу ошибаться, но подобного не было в истории нашего телевидения – ни до, ни после. В день, когда ублюдки застрелили прославленного журналиста, человеческая смерть обрела для меня образ. Последующие полгода прошли как в тумане. То событие выбило меня из колеи.

Примерно двумя годами раньше разум зафиксировал самое приятное из моих первых воспоминаний. Оно связано с одним очень хорошим человеком. Но сначала – немного предыстории.

Дед Саша, который повстречал бабушку Аню уже после её развода с Володей, был мировым человеком. Примерно таким же, как прабабушка Лида. Со всеми умел найти общий язык. Постоянно шутил, улыбался – был настоящим рубаха-парнем. На фотографиях со свадьбы моих родителей он уже присутствует, а значит, появился в нашей семье ещё до моего рождения.

Меня дед Саша обожал. Был у него один приём, который работал безотказно, а потому был повторен не единожды. Принесёт с собой кучу всяких сладостей и даёт мне по одной, приговаривая: «Это тебе от зайчика»… «от белочки»… «от лисички». Я безумно радовался, что добрым лесным зверям есть до меня какое-то дело, хотя не до конца в это верил. Но доказательства у хитреца были неопровержимые – любитель поохотиться, он вместе с мясом приносил в дом, например, волчью шкуру, натянутую на лист фанеры или картона. Так можно было понять, что дед правда был в лесу и виделся со всеми, кто «передавал» мне угощения.

В перечислении памятных мгновений шоколадки из леса идут после Влада Листьева по трагической причине. Смерть, которая, несмотря на новости о гибели журналиста, всё ещё оставалась далёким от меня понятием, внезапно появилась слишком близко. Когда мне было уже шесть, и я начал более-менее запоминать происходящее, деда Саши не стало. Он умер безболезненно, во сне, от остановки сердца. Те вкусности и то, как его тело выносили сквозь специально выбитое окно (до сих пор не понимаю, почему не через двери), – два моих крохотных воспоминания о ещё одном большом человеке.

Завершает логическую цепочку событий пяти первых лет моей жизни инцидент, который мог закончить вообще всё. Когда я учился в школе, была распространённой одна шутка – в ответ на феерическую тупость собеседника принято было спрашивать у него: «Тебя в детстве случайно не роняли?». Меня так не подкалывали, ведь я всегда был сообразительным малым. Но если бы всё-таки подкололи – я бы со всей честностью ответил утвердительно.

Однажды, когда мне было года 2-3, то ли в рамках игры, то ли во время каких-то других обычных бытовых действий батяня уронил меня с высоты своего почти двухметрового роста вниз головой. Кровь, крики, испуг, Скорая… Говорят, при рождении каждый младенец испытывает сильнейшую боль, а вот следующее воспоминание об этом чувстве у всех разное – в силу различий жизненного опыта. Моё было мощным. Врачи тогда спасли мне жизнь, но предупредили, что лучше бы после такого пройти психологическое обследование и всё тщательно проверить: не нарушена ли моторика, реакция, рефлексы. Родители отказались – понадеялись на авось, как и всегда. А мне тогда сильно повезло, потому что вырос я вполне нормальным человеком. Из отклонений – только отвратительный смех. Спустя годы отец в полушутку мне заявлял, что я так ужасно смеюсь именно из-за того падения.

* * *

С осени 95-го события начали откладываться в моей памяти более плотным образом.

Ощущая дома переизбыток негатива, я возжелал, чтобы меня приютила улица. Моё самочувствие редко кого заботило, и этим надо было пользоваться. Будучи предоставленным сам себе, я постоянно сбегал. С ранних лет обзавёлся статусом вечного беспризорника. Друзья и новые увлечения – всё, что мне было нужно тогда. С первым были определённые проблемы, от меня не зависящие. Я не понимал, что мои родители – конченые люди. А ребята постарше оскорбляли и их, и меня. Приходилось драться и получать по морде, поскольку по комплекции я уступал практически всем.

С главным же пристрастием определились быстро. Неподалёку от моего дома располагалась миниатюрная площадка с подобием травяного покрова. Рядом с ней, на пересечении моей улицы и той, на которой размещалась в километре школа, жил человек по имени Гоша. Он был намного старше и вдруг увидел во мне потенциал, начав обучать футбольному мастерству: какой частью стопы правильно отдавать пас, какой бить, как закручивать мяч… Как только появились какие-то минимальные успехи, образовался «спортивный» распорядок дня. Пункт первый – проснуться, найти что-то съестное, запихнуть в себя. Пункт второй – под любым предлогом смыться на свежий воздух. Пункт третий – дождаться Гошу и внимать каждому его слову. Или же втереться в доверие к малознакомым ребятам и постоять хотя бы на воротах. Своего-то мяча у меня тогда не было. Пункт четвёртый – вернуться домой, найти что-то съестное, запихнуть в себя. Пункт пятый – удивитесь – поспать, поскольку пункт четвёртый обычно заканчивался глубоко затемно. Даже самая отвратительная погода не могла убить во мне желания играть в футбол и любовь к этому виду спорта. Надо ли говорить, что я до сих пор преданный фанат этой игры.

Футбольной площадке, которой обычно служила расчерченная земля с парой деревьев по бокам (перекладину собственноручно прибивали из срубленного дерева), всегда были альтернативы.

Мы жили в привлекательной местности, эдаком природном уголке мегаполиса. В пяти минутах ходьбы от моего дома был пруд. Относительно чистый, большой. Летом люди в нём купались, зимой – каток. Рядом с прудом – высокая горка. Друзья часто получали увечья, когда скатывались с неё на сумасшедших скоростях. Также была средних размеров роща и пара заброшенных зданий, в которых можно было играть. Чуть дальше, за рощей – настоящий стадион. Ворота тогда казались просто огромными для нас, мелюзги, поэтому туда мы ходили редко. Впрочем, любым увлечениям я всегда предпочитал футбольный мяч. Хоть весной, хоть зимой. Два моих лучших друга, Дима и Сергей, разделяли эти чувства. Постепенно начали интересоваться клубами и сборными, турнирами. Обменивались карточками, наклейками, плакатами. Один бум сменялся другим. Чуть позже нам стал люб ещё и рестлинг, но к нему интерес с годами упал до нуля.