Вагон метро целеустремленно плыл по колее. Колеса отбивали такт, и тело невольно поддалось их ритму. Т-дх, т-дх…

Я ехал на работу: в исследовательский центр TPIC на окраине Нью-Йорка. Наша команда включает тридцать одного сотрудника – мы все знаем друг друга, мы как большая семья. Ой, извините, забыл представиться – меня зовут Эрон Томпсон, и пока мои коллеги выступают на передовой науки, я помогаю им в роли скромного оруженосца – лаборанта. Работа лаборанта одновременно монотонна и разнообразна – мне достаются самые рутинные поручения – конвертировать базу данных, сверить результаты экспериментов, починить испортившийся 3d-принтер – но всегда разные, и всякий раз приходя на работу, я не знаю, чем меня нагрузят сегодня. я работаю тут сравнительно недавно – всего два года, но уже успел прикипеть к лаборатории – тут царит рабочая атмосфера, и каждый день мы немного приближаемся к научному прорыву.

Есть в моей работе ещё одно преимущество – я вижу весь исследовательский процесс изнутри, знаю, чем занимается каждый сотрудник. Руководитель проекта – профессор Терри Уэллс, сидит в нескольких метрах от меня, но на деле он гораздо дальше, словно не в лаборатории, он не отстраивает излучатель, не моделирует ядерные реакции, не отыскивает закономерности в замерах среди шума и хаоса. Он составляет отчеты для людей, чьи фамилии красуются на всех научных грантах.

Мимо прошла Розалина – новенькая лаборантка, её позвали прямо после университета, сдается мне, вовсе не за знания. Она мимолетно улыбнулась мне, проходя мимо, и я в который раз гадал – есть ли в этой улыбке нечто большее, чем формальность. Воздух донес её запах, нежный абрикосовый. На мгновение мне стало совсем не до работы, но силой воли я вернулся к обязанностям.

Когда я только устроился на работу, то с нетерпением ждал возможности увидеть лабораторию. Кадры из любимых фильмов создали образ зала, увешенного мотками проводов с яркими пробирками, диковинными машинами, седыми гениями в белых халатах и с огромными очками.

На деле лаборатория оказалась гораздо проще – она почти ничем не отличалась от офиса – ряды компьютерных столов с минимальным количеством личного пространства, проектор у стены и кулер с водой. Единственное, что отличало лабораторию от офиса, это форма – белоснежные халаты – хоть тут киношники не соврали. Каждый раз надевая халат, я чувствовал, как становлюсь умнее, а моя работа – значительнее.

Сотрудникам не знаком авантюризм исследователей, в лаборатории не слышно запаха великих открытий. Пока идёт финансирование, офисные ученые ни о чем не беспокоятся – рано или поздно прорыв наступит, в этой лаборатории, или где-то ещё. Они следуют плану, по крупицам собирая статистическую информацию о частицах, упаковывают её в базы данных и строят физические модели взаимодействий. Думаю, скоро этот процесс автоматизируют, и тогда государственный бюджет сможет сэкономить кучу белых халатов.

Последние три года лаборатория занималась субатомной физикой, а именно исследованиями запутанных частиц. Буквально за стеной работал нейтринный излучатель, бесшумно и незаметно. Параметры его работы полностью настраиваются удаленно – по большому счету, он мог бы находиться в другой части света, и никто бы этого не заметил. Зато, когда он рядом, кого-то постоянно отправляют его чинить и калибровать, и «кем-то» обычно оказываюсь я.

Наше исследование, безусловно, очень перспективное, но трудоёмкое. Инвесторы предпочитают распределять финансы на множество небольших команд, чтобы хотя бы одна из них сделала прорыв. Уверен, сейчас большинство из них топчутся на месте, так же, как и мы.

Близился квартальный отчет и меня по полной нагрузили сверхурочной работой. Из всех лаборантов я один разбирался в установке реактора и мог его настраивать. Как всегда, сроки горят, и основной объем работы делается в последний момент – ночью, а единственная моя напарница – кофе-машина. Зато с ней не скучно.

Реактор отлично справлялся с тестами самостоятельно, один за одним прогоняя наборы базовых параметров. В каждом из тестов параметры почти не отличались друг от друга, и результаты получались одинаковыми – негативными. Теория утверждает, что субатомное взаимодействие способно передавать полезную информацию без потерь энергии, но практика безжалостно ломает эти предположения.

Я отчаянно боролся со сном, сначала читал книгу, затем мозг перестал усваивать материал, и я включил кино. В три часа ночи сознание попало в противное пограничное состояние, когда спать не хотелось, но и мысли отказывались шевелиться. Почувствовал себя персонажем игры, в которой игрок забросил джойстик и ушел по своим делам, а я продолжаю стоять на месте, не в силах пошевельнуться самостоятельно.

Между тем, тесты не продвинулись ни на процент. Остальные ученые мирно сопят в своих кроватях, пока я горбачусь ради их премий. Злой, насколько это вообще возможно в моём состоянии, я вбил в конфигурацию тестов огромные значения. Хватит уже лить из порожнего в пустое, время совершать открытия!

Ничего не произошло. Результаты тестов – «негатив». Налил ещё кофе, но оно перестало действовать на меня. Тело отяжелело, и чтобы просто передвигать ноги, требовалась недюжинная концентрация.

Сигнал! Я что-то нашел, вернее – реактор нашел. Открыл лог файл тестов – есть передача информации! Улыбнулся, хотя глубоко внутри хотелось кричать и прыгать от радости. Наконец-то наши труды принесли долгожданные плоды.

Цифры расплывались перед носом, и я протер глаза. Ерунда какая-то: атомы-приемники получали информацию раньше, чем излучатели её отправляли! На какие-то доли микросекунды, но раньше! Я очень удивился, глядя на таблицы результатов, как это вообще возможно! Информация передается не только быстрее скорости света, но и путешествует во времени. Я внимательно перепроверил результаты. Пришлось прозвонить и откалибровать каждый узел установки, чтобы найти, где в опыт вкралась ошибка. Ошибки не было.

Я до последнего отбрасывал эту возможность. Наверное, я ненароком уснул, и реальность смешалась с фантазией. Это совершенно невероятно. Ущипнул себя за щеку, чтобы проснуться, но ничего не произошло.

Невозможно… Это открытие перевернёт взгляд на физику, и впоследствии – на устройство всего мира. Сенсация. Это – машина времени. Передо мной первая настоящая машина времени! Нет никаких сомнений – информация отправляется в прошлое. Я назвал этот эффект «ОВЗ» – отрицательная временная задержка.

Конечно, придётся ещё многое понять, работа только началась. И всё же – нобелевка у нас в кармане. Даже больше – открытие тянет на крупнейший вклад в науку за последние лет сто… Тепло разлилось по телу. Сознание вышло из анабиоза. Я достал терминал, чтобы позвонить профессору Уэллсу, позвонить Розалине, и пусть уже ночь, от таких новостей не страшно и проснуться…

Но, постойте-ка, ведь это не наше открытие – это моё открытие! Они захотят присвоить его себе, спишут мою заслугу на случайность, и заберут себе мои лавры. Не-ет, так не пойдёт!

Перенес на внешний голокуб настройки излучателей и приемников, а также стер результаты опытов с общего сервера, так что никто из сотрудников не узнает о моём секрете, пока я сам этого не захочу.

Множество вопросов бомбардировало сознание. Наконец, голова напомнила о себе, глаза сами закрывались, и мир окутался дымкой. Настала пора отдохнуть, чтобы завтрашний день принес ещё более невероятные открытия.

Весь следующий день занимался самой рутинной работой во всей лаборатории – составлял месячный отчет всего отдела. Первая часть отчета содержала десятки таблиц с краткой информацией о выдвинутых теориях, проделанных опытах и замерах, построенных моделях, опубликованных статьях о практическом применении результатов исследования. Во второй части я расписал, почему исследование до сих пор актуально (да-да – каждый месяц одно и то же), насколько оно продвинулось, и почему в него стоит вкладывать деньги. Профессор Уэллс настолько доверял мне, что подписывал их, лишь бегло пробежавшись глазами по тексту. Я бы справился с работой до обеда, но меня постоянно отвлекали маленькими просьбами – разгрузи реагенты, восстанови стертую запись из базы данных, сходи за кофе. Относятся ко мне, как к мальчику на побегушках! А я, между прочим, составляю отчет, без которого всем им пришлось бы работать учителями физики.