– …Не исключено, что это тот самый самолет, – брюзжал сосед.

Из «бизнеса с русскими» он сложносочиненно выводил все, что слышал про русских за двадцать лет: от недавнего Novichok до доисторического полония.

– Там были самолеты British Airways.

– Что?

– Следы полония нашли в самолетах British Airways, – повторил Алекс, не отрываясь от чтения.

Сосед замолчал, возможно, напуганный осведомленностью Алекса.

Много напыщенных претензий на аналитику, много туманных намеков, но никаких фактов. Ну да. Nikolaev якобы был в числе людей, которые вошли в какой-то чрезвычайный комитет и ездили в Сочи к [Mr. P.]у отлучать его от власти «в связи с разгулом коррупции». Последнее особенно смешно. Автор, написавший эту простыню, все кружил и кружил, все обсасывал и обсасывал единственный остроумный тезис, найденный в начале, – «Они захотели быть бóльшим [Mr. P.]м, чем сам [Mr. P.]».

– Надеюсь, это благотворно повлияет на бизнес, – заявил Алекс, возвращая газету. Он просто ухватился за тезис из разговора, ему почему-то казалось, что надо тянуть из старика какие-то подробности. Хотя с гораздо бóльшим успехом о происходящем в Москве можно было расспрашивать… ну хотя бы аэрофлотовский экипаж.

Хохлома принесла им по виски.

Алекс не очень хотел пить, но что еще делать.

– Каждый переворот обнуляет правила игры, – многозначительно заявлял Алекс.

Старик молчал.

– Мой бойфренд раньше жил в Чили, у них постоянно были какие-то перевороты, и ему кажется, что это помогло экономике.

Неизвестно, чем ответил бы на «бойфренда» отец – вероятно, микроинсультом; пожилой англичанин вряд ли был консервативен настолько, но Алекс внимательно следил – покоробит ли его это слово.

Их дернуло в подобии воздушной ямы.

– Как вы думаете? Он прав? Мой бойфренд? – напирал не очень уже трезвый Алекс.

– Я очень много об этом знаю.

– Да что вы.

– В 1998 году я входил в международную группу, которая доказывала вину Пиночета.

– Да что вы!!! – заорал Алекс так, что стюардессы выглянули из-за шторки. – Так вы следователь?!

– Не совсем, но близко, – бормотал смущенный старик, пытаясь отцепить пальцы Алекса с рукава Dege & Skinner.

– Я надеюсь, вы арестуете их всех? Вы летите в Москву, чтобы арестовать всех этих Николаевых?! – бесновался Алекс.

– Каких Николаевых?.. О чем вы?.. Прекратите, успокойтесь!

Остаток полета Алекс провел в апатии, которая всегда нападает после эйфорических доз алкоголя, и минералка с лимоном from Khokhloma не могла это исправить. Алекс засыпал, просыпался; иногда самолет сложносочиненно болтало.

Все так рвались в Москву, а Алекс – нет. В длинных шереметьевских переходах он дал обогнать себя всему эконом-классу и встал в самый хвост очереди. Наблюдал за тем, как пограничная служба или менты в сторонке прессуют какого-то испуганного мужика, у которого что-то не так с визой (а тот ни бе ни ме по-русски), Алекс вяло подумал помочь, но нашелся кто-то другой. Он понял, что это может случиться здесь. Арест.

Несмотря на отупение и на то, что ему стало почти по барабану, зачем он в Москве (ребус, Matryoshka какая-то – Russian doll), он продолжал почти машинально просчитывать варианты. И сначала самым бредовым, а потом не самым, показалось, что это может быть операция спецслужб. Похищение спецслужбами (Тео, любитель конспирологических теорий, был бы в восторге). То есть отец вообще не в курсе происходящего и, увлеченный госпереворотом, не знает, что кто-то выманил его сына в Москву. Значит, арестуют, скорее всего, в аэропорту. Прямо на паспортном контроле. Алекс продвинулся к переднему краю, к самой черте, и смиренно ждал, когда красный крестик сменится на зеленую стрелку.

Между прочим, он ведь может не перешагивать. Развернуться прямо сейчас, остаться в транзитной зоне, пробить возвращение обратным рейсом, если нужно, заплатить за это… Его же силком не втащат за эту черту? Означающую государственную границу? В Шереметьево он не на территории РФ, даже будучи гражданином РФ? Это надо быстро загуглить; вспомнились истории про Сноудена, который якобы месяц провел в здешнем капсульном отеле, для такого не предназначенном. Английские журналисты специально командировались куда-нибудь со стыковкой в Москве, чтобы побродить по нейтральной зоне Шереметьево и чуть ли не простучать саркофаги… Или как уж он там выглядит, капсульный отель…

Зеленая стрелка.

А отец и не заметит. Даже если это действительно он поручал. В его круглосуточном сидении в Кремле, в Сочи, в бункере – где уж они там делают переворот? – в развороченном обыском Ново-Огареве, где бумаги клипово-печально, медленно валятся с потолка в стробоскопах, отцу явно не до того. Он в своем кофейном или коньячном бреду тотального государственного недосыпа и не вспомнит, что вызывал сына, и не заметит, что тот не прилетал, и…

Пограничник шлепнул штамп и протянул паспорт.

Алекс даже не стал вымучивать ответной вежливой улыбки.

Если уж арест в паспортной будке не состоялся, жизнь все ближе подводила Алекса к желанному варианту. Взлелеянному еще на взлете. Он приезжает в Барвиху. В отцовскую приемную – в Белый дом. В бункер. В Кремль. Куда угодно. Как это ни смешно, Алекс никогда не был в Кремле, если не считать концертного зала. Отец примет его минут на пятнадцать – с красными глазами, с взъерошенными волосами, такой Робеспьер, отвлеченный от рубания голов, – и они заключат пакт. Алекс тоже будет предельно трезв в решении проблемы. Отец начнет объяснять – почему никто не должен узнать об их родстве. Алекс будет кивать. Он все понимает. Они взрослые, деловые люди. Отец, вернее, больше не отец отпускает его. Это последняя встреча. И счастливый Алекс с дарованной волей вылетает к…

К нему наперерез бросился человек в сером пальто, как в плохих комедиях про шпионов.

И все-таки арест.

– Такси? Такси! Молодой человек, такси!

Shit.

Алекс смутно помнил семейную притчу, как его деда, приехавшего в Москву учиться и разве что не веревкой подпоясанного, так обобрали таксисты – в те времена чуть ли еще не извозчики. Впрочем, считать ли семейной притчей то, что Алекс вычитал вместе со всеми в интервью, пусть и в детстве?.. (А если не считать, то что тогда – свое?) Отец тогда очень хотел понравиться не то Москве (в которой питерская команда еще озиралась), не то «гражданскому обществу» (перед которым тоже пытались еще что-то изображать). Но, в общем, вся эта команда еще готова была вежливо отвечать на вопросы типа Who is [Mr. P.]? и имиджмейкеры расшибались в лепешку.

Однажды в те годы в их доме даже побывало телевидение. Хорошо бы, кстати, вспомнить или как-то узнать – дату, телекомпанию… Ведь хранятся же где-то архивы программ? Да. Это важно. Потому что их тогда снимали с мамой. Режиссер или журналист сажал его на диван и подбадривал: «Ну давай, обними маму». Почему Алекс и запомнил-то.

– Алексей Михайлович!

Так.

Алексей Михайлович уже успел пройти половину маршрута на аэроэкспресс и прокрутить в воображении половину «вольной жизни».

Обернулся: двое, в костюмах. Не слишком запыхались.

– А мы вас встречаем.

– А почему без таблички?

– Не надо таблички.

– Вы из ФСБ? – осведомился Алекс. Да какая разница, в конце концов.

– Мы из ФСО. Личная охрана Михаила Андреевича.

– Как вас стало много.

Тот, который постарше, протянул руку за вещами; Алекс не отдал вещи; они повернулись и пошли впереди него. Так. Если бы арестовали, шли бы сзади.

– Может, представитесь?

– Извините, Алексей Михайлович. Меня зовут Ринат. Это Юрий.

Остановились, чтобы пожать руки.

– Вы начальник охраны?

– Можно сказать и так. – Ринат достал телефон, большой, как лопата для снега. – Але, да, мы выходим из третьего выхода.

Если они сядут сзади по обе стороны, то это арест.