Время от времени, навещая дедушку, я виделся и со своими любимыми дядями – дядей Мэттом и дядей Джейсоном, которые катали меня по всему Бруклину.

Младший Джейсон был тихим и скромным. Но скромные – это те, с кем нужно быть осторожнее. Я тоже очень скромный парень, очень милый, но не стоит меня заводить, потому что, когда я злюсь, я становлюсь просто бешеным. Нужно очень постараться, чтобы разозлить меня, но, если удалось, берегись. Джейсон был таким же – спокойным и тихим, пока не наступало время выпустить пар, и тогда он просто метал громы и молнии.

Джейсон был младше меня. Он был мне дядей, потому что мой дед был дважды женат и имел детей в обоих браках. Мы с Джейсоном целыми днями мотались по улицам.

У старшего, дяди Мэттью, был друг по имени Кью, с которым они были словно близнецы. Они не были кровными братьями, но выглядели совершенно одинаково. У дяди Мэтта была дурная слава на районе – он, Кью и их друзья раскрыли мне понятие маньяка. В то время у тебя должна была быть репутация, чтобы другие отморозки не связывались с тобой.

Я вспоминаю Кью никак иначе, как долбаного маньяка. Мне тогда было лет восемь-девять. Думаю, что он убил по крайней мере пару чуваков. Он мог ограбить, забрать ботинки, забрать цепь, ударить, заколоть, порезать, застрелить. Он мог сделать что угодно. Он был именно таким человеком. Но он любил меня. И все время сажал меня к себе на плечи.

Мы гуляли по ночам, я бегал по Бруклину с этими сумасшедшими отморозками. Они совершали грабежи прямо у меня на глазах. Однажды они ударили какого-то парня кирпичом по голове и забрали его бумбокс. Выбили из него все дерьмо и пошли дальше. Я просто посмотрел на чувака, дергающегося на земле, а затем побежал, чтобы догнать дядю Мэтта, который тут же взял меня за руку, и его друга Кью. Эта бандитская херня тоже немного повлияла на меня – это было еще одной частью моего воспитания.

Самое печальное в жизни гетто – это то, что жесть вроде перестрелок, поножовщины, обоссанных лестниц и наркоманов со временем становится нормой. А ты становишься толстокожим и бесчувственным…

Но все же так не должно быть. Некоторые смерти, должно быть, сильно на нас повлияли. Эти люди заслуживали большего. Например, гибель одной маленькой девочки лет семи-восьми. Она училась в моем классе в государственной школе. Ее изнасиловал и сбросил с крыши в задней части здания умственно отсталый мальчик, которого мы знали, как Большой А. Этот кретин все время шастал по окрестностям.

Мы пришли в ужас, когда узнали, что случилось. Мы не могли поверить. Несмотря на то что мальчишку-насильника поймали довольно быстро, мы все переживали еще многие месяцы. Ее парту в школе разобрали прямо во время занятий. Мысль о том, что вот она сидела здесь, а на следующий день так нелепо умерла, казалась нереальной.

А годы спустя ты проходишь мимо того самого места, где нашли ее тело, и кажется, что там ничего не произошло.

Много дерьма происходило на крышах домов в квартале; они заменяли нам клуб. Сначала мы просто бегали по крышам, потому что нам нельзя было этого делать. Потом мы стали бросать камни на всяких отморозков; потом, когда я подрос, мы курили там травку, боксировали, рифмовали, толкали наркоту, следили за полицейскими.

Конечно, там случалось разное. Один парень пытался покончить с собой, спрыгнув с семиэтажного дома, – и не один раз, а дважды. Он пережил обе попытки, приземлившись на забор рядом с детским садом, и только сломал руку. В конце концов он оказался в приюте.

Даже несмотря на все это, мать сделала все возможное, чтобы сохранить мою невинность и следить за тем, чтоб я рос хорошим мальчиком. Мы ужинали вместе, на Рождество она позволяла мне произносить молитвы. Она старалась изо всех сил, чтобы я помнил о Боге и думал о хорошем. Большую часть времени так и было. Я не бросил школу, в основном получал хорошие оценки и не попадал в большие неприятности.

По крайней мере пока.

Драка – искусство рукопашного боя – была важной штукой в детстве. Нужно было уметь пользоваться руками. Тогда еще не так часто использовали пушки, предпочитая решать вопросы кулаками или ножом. Это одна из особенностей чуваков с Острова; они знают много приемчиков.

У меня не было старших братьев, поэтому мне приходилось драться почти со всеми, кто пытался ко мне лезть. По сей день кулаки не запасное мое оружие, а основное.

Вот почему у меня иногда возникают проблемы с людьми, которые никогда не дрались или которых никогда не били. Как ты сможешь понять себя, если никогда не участвовал в драке? Сегодня есть люди, которых никогда не били по морде. Вот почему они будут идти на улице прямо на вас и даже не извиняться. У них нет элементарного уважения к окружающим. Мало кто из ньюйоркцев получал по морде. А ведь они могли бы усвоить этот урок. Я чувствую, что конфликты учат уважению. Люди продолжают накалывать других, и им продолжает это сходить с рук часто потому, что никто не хочет призвать их к ответу.

Будь то скромность или уверенность в себе, они нуждаются в этом уроке. Такая проверка позволит узнать, какой ты в глубине души. И я обнаружил, что в глубине души я задирала. Во мне есть и уважительность. Если я не прав, я могу извиниться. Я скромный воин. Я не ищу неприятностей, но я должен быть готов, когда они придут. Невозможно шататься повсюду, делая вид, что ты здесь самый сильный. Просто потому что всегда есть кто-то сильнее.

Для того чтобы вступить в любую банду и стать круче, нужно научиться драться. Ты должен раздавать всем трындюлей, представляешь? Даже «Банде Авеню», которая нас била, приходилось драться, чтобы спокойно тусоваться на авеню. Им тоже приходилось иметь дело со старшими парнями, которые пытались вытурить их из квартала.

Чтобы попасть в любую банду, нужно было боксировать: мы боксировали не кулаками, а ладонью, тот, кто отбивал больше ударов, выигрывал. Хотя то, что ты проиграл бой, не значило, что ты не в банде. Победа или поражение, если у тебя хватало духа, чтобы драться, то тебя принимали. Некоторые не хотели драться, поэтому не были в банде. Ты не мог бояться драк.

Я получал пощечины пять минут подряд, когда руки были еще недостаточно натренированы. Все драки, нападения, а иногда и побои – это то, почему я до сих пор не боюсь драться. И я буду придерживаться этого мнения и делать то, что должен, своими руками. Между пистолетом и руками я выбираю руки. Оружие и руки – две разные игры. Если чувак знает, что ты хорошо дерешься, то не будет драться с тобой, а попытается тебя пристрелить.

Проблема пистолета в том, что это оружие труса, потому что любой может им воспользоваться. Я мог бы вложить пистолет в руки двухлетнего ребенка, завязать ему глаза и сказать, чтобы он нажал на курок, и он бы убил кого-нибудь.

Сейчас, если кто-то докапывается до меня, предъявляет мне что-то, я просто останавливаю его апперкотом, бью в живот, ломаю ногу и правой рукой челюсть, пинаю под зад… И… Ты уже чувствуешь этот кайф? Он невероятен, и не только для победителя. Это лучше, чем стрелять в кого-то, потому что чувак встанет и скажет: «Черт… Что за хрень?! Я больше не стану связываться с этим чуваком». Или он может оказаться из тех, кто подумает: «Знаешь что? То, что он сделал, было круто, я хочу этому научиться и, потренировавшись, столкнуться с ним снова». Он может быть и таким. В любом случае мы разойдемся по домам.

В драке есть явный победитель и явный проигравший, и (обычно) никто не получает серьезных увечий. Пистолеты и наркотики изменили все; но период взросления и драки вывели на улицы настоящих мужчин.

Борьба – это наука. Равновесие, техника, скорость. Скорость убивает. На хрен все, что ты слышал. На хрен все это, чувак, я отправлю тебя в нокаут. Скорость убивает. Я наблюдал истории, подобные Давиду и Голиафу, всю свою жизнь. Я видел, как маленькие, щуплые чуваки нокаутировали чуваков в десять раз больше их ростом и весом только за счет скорости. Только скорости.