Может, я и был еще ребенком, но некоторые девушки меня заводили по-взрослому. В детстве я много пялился в телевизор и был влюблен в персонажа Ким Филдс, Тути из ситкома «Факты из жизни». Я видел, что в титрах указана компания Tandem Production, поэтому однажды позвонил в справочную, чтобы узнать номер компании и поговорить с Ким. Поговорить с ней мне не удалось, зато я получил фотографию с автографом Ким, катающейся на роликовых коньках. Она улыбалась, и у нее виднелись брекеты. Я по-настоящему влюбился в эту девушку. Друзья «кудахтали»: «Иди ты! Как ты ее достал?»

Уже тогда я был упертым и целеустремленным. Когда я чего-то хотел, я делал все, чтобы это получить.

Когда мы с друзьями не смотрели телевизор и не бегали по улицам, то болтались во дворах за кварталом. За нашим домом было несколько акров незастроенного участка земли с рощей и двумя прудами. Один пруд был среднего размера, а другой огромный.

На одном берегу большого пруда жили белые, а на другом – черные. И если вы бы попытались перейти на другую сторону, то в итоге все равно сбежали бы обратно. У белых были велики, и они всегда пытались выгнать нас обратно на черную сторону. Они написали баллончиком ККК и прочую херню, лишь бы отпугнуть нас со своей территории.

Чаще всего мы просто оставались на нашей стороне и играли в Гекльберри Финна и или в кого-нибудь еще. Мы ловили сомов. Мы делали велосипедные дорожки, искали червей и саламандр. Мы повесили тарзанку и качались на ней. У нас было воображение и не было PlayStation и интернета, поэтому мы импровизировали. А у некоторых из моих друзей в квартире не было даже телевизора и телефона. И у нас не было кондиционеров, поэтому летом все тусовались на улице.

Мы строили плоты из шин и старых матрасов и плавали на этих долбаных штуковинах на середину пруда. Мы играли в огромном мусорном контейнере, стоявшем позади дома. Он был грязным, но принадлежал только нам. Там удавалось найти много всего – копошение в мусорке было золотой жилой для детей того времени. У тебя были палки. У тебя был мел. У тебя была велосипедная рампа. Вся нужная херня.

Мы собирали велосипеды из частей, которые находили на свалках: колесо здесь, педаль там, руль где-то еще. Как только соединишь все части, нужно было раздобыть где-то цепь. Мы отсоединяли кусочки цепи гаечным ключом, чтобы она подходила к велосипеду, над которым мы трудились. Иногда отводили заднюю шину подальше, насколько получалось, чтобы она держалась на месте, и таким образом подгоняли цепь. Сиденье не подходило, руль не подходил, но нас это не волновало!

Нам было очень весело. Я помню Джека-алкаша с крыльца, пахнущего ночным поездом, и Сасси, церковную певицу, жившую внизу. Она кричала на нас из окна и называла маленькими дьяволами и говном.

Даже стая диких собак, бродивших в окрестностях, не могла помешать нам играть на улице. Взрослые чуваки все время стреляли в собак и оставляли их трупы за нашим блоком. Это было в конце 1970-х, и тогда не было никакого ASPCA[2], по крайней мере в моем районе. Иногда собаки гонялись за нами, пока мы катались на велосипедах. Но самая странная херня была, когда две собаки практически приклеивались друг к другу, трахаясь на улице. Приклеивались от ягодицы к ягодице, и чтобы разогнать их, нужно было бросить камень. Как только они разделялись, одна собака убегала в одну сторону, а вторая в противоположную. Член пса, который трахал, становился кроваво-красным. Самая дикая дичь, которую я когда-либо видел в своей жизни.

Но не каждое лето я проводил на Стейтен-Айленде. В те годы мы все проходили по программе фонда «Свежий воздух»[3]. Это было частью взросления в Нью-Йорке. Даже Майк Тайсон упоминал этот фонд.

У фонда существовало два вида программ. По одной ты отправлялся с семьей в горы, а по другой жил в бунгало, как в летнем лагере. Как-то меня отправили в лагерь, на север, в горы, примерно на две недели. Сначала я не хотел туда ехать, не хотел оставлять своих ребят, плакал. Но это оказалось так здорово – убраться с улиц, и, когда пришло время возвращаться, я не хотел домой и уже не хотел расставаться с новыми друзьями.

Я был чрезмерно агрессивным ребенком и постоянно дрался, так что казалось, что меня отправили в тюрьму, хотя место было совсем не похожим на тюрьму. Я имею в виду, что нас кормили четыре раза в день, за нами присматривал воспитатель, мы должны были каждый день заправлять постель, можно было даже получить приз за самую чистую койку. Там было много всего, что в итоге помогло нам подготовиться к миру и привить некий порядок и дисциплину.

В лагере меня прозвали Йода, потому что тогда у меня были большие уши. Впрочем, там все придумывали друг другу клички.

Но самое крутое то, что именно в лагере я впервые осознал, что такое слава. Там я общался с ребятами из пяти разных районов, и все триста человек знали, кто я. Так совсем мелким я столкнулся со славой. Я хотел быть мужчиной.

Я был правой рукой воспитателей и держал свою группу под неустанным контролем, я следил за тем, чтобы дети не хулиганили и не капризничали, а если это было не так, то они получали в тарец. Каждый раз, когда я ездил в лагерь, я все контролировал. Я знал, что по приезде должен заявить о своих правах. Так что раз, и все, я в деле.

Я много тусовался с одним парнем по кличке Монстр, который вырос в Бруклине. Он был левой рукой воспитателей. Воспитатели любили нас.

Однажды мы с Монстром мылись в душе, нам выделялось определенное количество времени, прежде чем придет следующая группа. Но мы не торопились, просто сидели и обсуждали всякую хрень, и все закончилось тем, что мы немного задержались. Пришли старшие, а мы не успели смыть мыло.

Старшие рявкнули: «Эй, вы, мелкотня, валите отсюда, чтобы мы могли помыться».

Мы с Монстром завелись с полоборота; каждый из нас привык драться, я всегда норовил ударить первым и мог втащить любому, и глазом не моргнуть.

Когда ты «на взводе», первый удар похож на прорвавшуюся плотину. Если ты давно не дрался, то можешь не решиться ударить кого-то просто потому, что ты какое-то время не делал этого. После того, как ты съездил паре-тройке человек по морде, это становится второй натурой. К тому времени, когда ты бьешь пятого или шестого, это уже рефлекс.

Так что в тот момент мы, мелкота, были готовы к стычке – у нас не было абсолютно никаких проблем с тем, чтобы врезать любому, кто вел себя как-то не так.

Так вот, мы оказались в душе, в тапочках, намыленные, лицом к лицу с этими мудаками. Мы вытаращились на старших: «Да вы вообще знаете, с кем разговариваете?» Завязалась нешуточная драка. К тому времени, как пришли воспитатели, все мы были просто покрыты мылом, и они такие: «Йоу, что здесь происходит?» А другие дети такие: «Йоу, мы просто пытаемся воспользоваться душем, просто хотим помыться».

Оглядываясь назад, я задаюсь вопросом, о чем я тогда думал. Я был таким маленьким, маленьким чокнутым человечком. Я был сумасшедшим.

Зато после этой стычки они, без сомнения, стали нас уважать. Всякий раз, когда весь лагерь собирался вместе, они тыкали на нас и говорили: «Не связывайся с этими двумя, или они вам зададут жару». У нас было мужество. Это тогда я понял, что могу выстоять самостоятельно, даже будучи мальчишкой.

И именно тогда я впервые понял, что мне нравится эта херня со славой, мне нравится быть известным.

И это не изменилось.

Было интересно расти на Стейтен-Айленде. Остров был необычным местом, потому что в 70-е годы, когда мы туда переехали, его большая часть еще была сельской. И он был немного отдален от электричества города. Некоторые аспекты жизни отличались от типичного городского быта. И это было на порядок лучше Браунсвилла, по крайней мере пока не началась эпоха крэка.