Сейчас было все с точностью наоборот.
Гермиона решила не думать об этом, а сосредоточиться на баллах. Друзья заверили, что это больше никого не заботит, но она не могла просто взять и отступиться — просто не могла. В основном, потому что хотела обнулить счёт… но уже для него. Она больше не хотела быть его должницей — не было никаких оснований оставаться в нужде. Оставаться нуждающейся, сама не зная в чём… кажется, дело было уже не в баллах.
Наблюдая, как на глазах мрачнеет её настроение, Гермиона поняла, что если продолжит в том же духе, то снова расплачется. Ей все ещё было плохо… она чувствовала себя плохой. Возможно, если бы она просто пошла и извинилась перед ним… а потом вернулась обратно… Может, этого было бы достаточно — и для неё, и для него. В ушах во всю гремели предупреждающие колокола, но она была так пьяна, что разрешила себе их проигнорировать.
Неуклюже стянув с себя одежду, она переоделась в шелковую сорочку — сознание, наполненное похотью и алкоголем, сочло это наилучшим нарядом для извинений. Но затем она всё-таки достала из шкафа и завернулась в самый толстый халат, который был у неё в гардеробе. Проскользнув в столь же неуместные хлипкие тапочки, она вышла.
Направляясь вдоль ледяных коридоров, Гермиона пришла к выводу, что это, вероятно, была одна из самых дурацких затей, на которые она когда-либо решалась в своей жизни — наравне со стычкой с троллем или гигантским трёхглавым псом. На самом деле это ощущалось гораздо хуже. Потенциальный ущерб, который он мог нанести, был куда обширнее.
То ли она так быстро добралась, то ли просто потеряла счёт времени… как бы то ни было, в конце концов она обнаружила себя проходящей мимо двери класса Зелий — темной и тихой — оцепенев от понимания, что понятия не имеет, который час.
Он ещё не успел уснуть? Или все ещё был на обходе коридоров?
Обогнув угол, она непроизвольно стала замедляться на пути к затенённой двери в его покои, утопленной в неглубокой нише. Недавняя дерзкая уверенность, казалось, уменьшалась пропорционально каждому шагу, пока Гермиона не встала у порога с более-менее протрезвевшей головой. Одна только мысль о Снейпе была способна высосать невинное веселье из чего угодно.
Глубоко вздохнув, она подняла кулак и осторожно постучала.
После длительного ожидания из глубины раздался голос:
— Вам не следует здесь быть.
Хоть мурашки и пробежали по коже, Гермиона смогла удержать себя от побега.
— Зачем вы пришли? — от его интонации веяло странной тяжестью.
— Я хочу поговорить с вами, директор, — она так близко подошла, что коснулась губами двери.
— Потом поговорим.
Гермиона сильнее закуталась в свой халат. Было ужасно холодно.
— Вы… вы позволите мне войти?
Повисла ещё одна звонкая пауза.
— Это мои личные покои. То, что происходит здесь — вопрос конфиденциальности. И не подлежит разглашению… ни под каким предлогом.
Это было предупреждение.
Гермиона знала, что должна уйти. Но что-то удерживало её на месте.
Инстинкт, оказавшийся сильнее самосохранения.
— Я понимаю, директор.
Тишина была просто оглушающей.
Она чувствовала, что он взвешивает все «за» и «против».
Внезапно послышался металлический скрип, и дверь дёрнулась, слегка качнувшись внутрь и тем самым дав пробиться узенькой полосочке золотисто-каштанового света. Опустив ладонь на шершавое дерево, Гермиона толкнула створку, открывая вид на маленькую комнату, освещенную лишь пламенем в камине и двумя небольшими лампами на стенах. Снейп сидел в кресле, стоявшем напротив очага, и его профиль, погруженный в тень, был размыт в отблесках пламени. Пальцы одной руки удерживали на весу бокал; пальцы другой обхватили что-то, похожее на длинную сигарету, дым с которой нитью вился вверх, рассеиваясь синеватой дымкой над его головой.
Снейп не взглянул на неё, продолжая смотреть на пламя. Это было приветствие, к которому она привыкла.
Пустое место.
Проскользнув в комнату, Гермиона закрыла за собой дверь.
И замерла в ожидании.
Снейп сделал длинный глоток бургундского и глубоко затянулся сигаретой. Аромат был странный — древесный, слегка травянистый. Не похожий ни на один знакомый ей запах.
Встав у двери, она воспользовалась возможностью и стала осматривать затенённое пространство. Книги. Их было так много. Они были везде. Стеллажи были просто завалены и прогибались под их весом, но ещё больше книг громоздилось на столах и на рабочем столе в дальней части комнаты, а кое-где они были просто свалены стопками на полу. Расположиться было особо негде, кроме небольшого квадратного столика с двумя стульями сбоку, одного стула с стопкой книг и второго кресла, стоявшего ближе к огню, но прислоненного к стене так, что, судя по всему, им редко пользовались. Очевидно, директор не отличался гостеприимством.
Взгляд остановился у ножек его собственного кресла, где валялась одна пустая бутылка вина, а рядом стояла другая, наполненная лишь на треть. Она подозревала, что этим вечером он, как и она, много выпил.
Гермиона всё сильнее осознавала, что прийти сюда было плохой идеей.
Затянувшись вновь, он стряхнул пепел с сигареты в пламя камина и наконец повернул голову, оценивая её внешний вид.
— Разве этим утром я не дал понять… что ваше присутствие не требуется и… не приветствуется? — небольшие клубы дыма вылетали из его рта с каждым произнесенным словом.
— Речь идёт… на самом деле это всё… это… хм… главная причина, по которой я здесь, — запинаясь, Гермиона делала всё возможное, чтобы выражаться красноречиво… и потерпела полный провал. Она не могла сказать, был ли виноват её заплетающийся язык или что-то другое. — Я… хм… я просто… очень хотела извиниться.
— Прямо сейчас? — язвительно пробормотал Снейп, прежде чем сделать еще один глоток вина. — Пришло понимание, насколько вы влипли, не так ли? — Слышать такое слово из его уст было странно, но то, как он презрительно выплюнул его, вызвало мощнейшую реакцию. — Вдруг осознали, что нужно проявить мужество и восстать — из пепла, будто какой-то фальшивый феникс — вновь возродить надежды бестолковых гриффиндорцев… чтобы прежние труды не были напрасны?
Всё внутри сжалось от горечи, сквозившей в его словах. Очевидно, её укол достиг цели.
— Я… Я лишь пытаюсь наверстать упущенное. Не более.
— Правда? Вы пришли лишь за этим? — взгляд чёрных глаз лениво заскользил по ней.
Гермиона чувствовала, как вместе с трезвостью к ней вернулась неприятная уязвимость, от которой она бы с удовольствием избавилась, была бы такая возможность. Хотелось вернуть ту дерзкую храбрость, так естественно, так легко наполнявшую тело, когда она была чуть моложе. Ту смелость, возникавшую из-за постоянного шквала опасности и движимую атмосферой единства их общей цели… Но теперь казалось, будто это чувство могло быть вызвано лишь искусственным путем… только при намеренно созданных обстоятельствах.
— За этим… и… может, выпьем? — предложила она.
Гермиону накрыло волной страха от собственной наглости, своей тупой дерзости. Она просто отчаянно хотела соскользнуть обратно в то бессмысленное забвение, которое мог обеспечить лишь алкоголь. К тому же она была совершеннолетней. И их взаимодействие до сих пор было настолько односторонним, что она стремилась вернуть баланс и восстановить своё право, себя — как женщины.
И возможно, просто, возможно… она пыталась его спровоцировать.
Сдвинув к переносице свои густые брови, он впился в неё взглядом и, поджав губами сигарету, сделал ещё одну глубокую затяжку. А затем, поставив бокал на один подлокотник и положив сигарету на другой, встал в полный рост. Он был одет во всё черное — брюки и рубашку. Наклонившись, чтобы поднять бутылку вина, ту, где была лишь треть жидкости, директор позволил дыму просочиться сквозь губы, прежде чем направился медленной походкой к ней.
Пантера.
Она была соответствующим образом запугана, мурашки катились по коже, будто её окунули в ледяную воду.