– И что этот парень? Где он сейчас?

– Сгинул.

– Умер?

– Кто его знает. Пропал и всё. Искали его да не нашли. Поди, дружки картёжники приговорили. У них же как! Долг не отдал, тебя чик ножиком и всё. Нет человека.

– А вы откуда знаете?

– Так я что же, совсем тёмная? Я, между прочим, молодой человек, когда-то театральным критиком была, – Капитоновна выпрямилась и гордо провела рукой по седым волосам. – У меня вон телевизор есть. Кстати, Маргарита подарила.

«М-да, – подумал Василий, глядя на Наталью Капитоновну, – видать, «Чёрный доктор» в твоей жизни, Капитоновна, не самую лучшую роль сыграл».

– Спасибо вам, Наталья Капитоновна, – поблагодарил женщину Василий, вы мне очень помогли. Но я думаю, что нам ещё придётся встретиться. Вы не против?

Женщина кивнула. Куприянов задвинул табурет на место и пошёл к выходу.

– Так во что Маргарита вляпалась? – крикнула вдогонку уходящему Куприянову Наталья Капитоновна.

– Она умерла, – ответил Василий и захлопнул за собой дверь.

– Ну и что ты мечешься как львица? – с явным раздражением спросила тётка Любу.

Маргарита стояла на кухне с половником в руках. Перед выходом на работу она решила побаловать племянницу блинами. Но Люба проснулась не в духе. Зашла на кухню. Не поздоровавшись, зло зыркнула на Маргариту и вышла. Хлопнула дверью ванной комнаты. Долго не выходила. Терёхина подошла к двери ванной и прислушалась. Громко шумела вода. Когда Люба выключила душ, Маргарита задала свой вопрос. Ответа долго не было.

– И ладно, – возвращаясь к блинам, сказала тётя, – хочешь беситься, бесись. А была бы ты умнее, – уже громко сказала Маргарита, – рассказала бы тётке, что случилось, и какой чемерь в тебя вселился! Мы люди с тобой родные. Если не я, то кто тебе поможет? Посочувствует кто?

Люба в распахнутом халатике, услышав призывы тётки, опять заглянула на кухню. Вытирая мокрые волосы, она смотрела на Маргариту с раздражением.

– Эх, Любка, – с прищуром разглядывая племянницу, сказала Терёхина, – красивая ты девка. Фигурка у тебя смотри, какая точёная. Осчастливишь ты какого-нибудь мужика. Завидовать ему все будут. А может, и не одного осчастливишь.

– Всё? Ты все свои мысли высказала? – Люба скомкала в руках мокрое полотенце. – За блинами смотри. Подгорают. И не лезь в мою жизнь. Я как-то жила без тебя и сейчас обойдусь.

Пожарская бросила полотенце на стул и со слезами выбежала из кухни. Маргарита выключила газ, сняла с плиты сковороду. Было понятно, что блины сегодня уже никто есть не будет. Терёхина сняла фартук и пошла в спальню к Любе.

– Права ты, Любаша, – сказала Маргарита, войдя в комнату племянницы. – Надо мне от тебя съехать. Загостилась я тут. Вижу, что тебя раздражаю. Сегодня же попрошу у Брука комнату в общаге. Думаю, не откажет. А? Ты как считаешь?

Люба не отвечала. Она стояла у окна и остекленевшим взглядом смотрела на улицу.

– Не хочешь говорить? – продолжала монолог Терёхина. – Не говори. Переваривай всё внутри себя. Порть себе нервы. А от них, между прочим, все болезни. Перестанешь быть красивой и здоровой, перестанет Забродский давать тебе главные роли. Вот так и кончится твоя карьера великой актрисы. Пойду я на работу, а ты продолжай. Продолжай страдать, Любаша.

– Хватит! – закричала Пожарская и зарыдала. Стон вырвался из её груди. Люба упала на диван и, закрыв лицо руками, плакала в голос.

Маргарита тут же подошла к племяннице, села рядом и стала гладить Любу по влажным волосам.

– Ну что ты, деточка? Прости старую дуру. Я ведь помочь тебе хотела. Прости.

Люба приподнялась и стала подолом халата вытирать слёзы.

– Ой, тётя Рита, – всхлипывая, произнесла она, – плохо мне. Как вернулся этот Седов, так прохода мне в театре не дают. Он Забродского против меня настраивает. Просит эту свою любовницу Лебедеву на главные роли вернуть.

– А что Забродский?

– А что Забродский! У Седова авторитет. Он же теперь всесоюзная звезда. Его теперь во всех кинотеатрах показывают.

– Что думаешь, задвинут они тебя?

– Думаю да, – Люба глубоко вздохнула и взяла за руку тётю. – Думаю надо мне из этого театра уходить. Искать другое место.

– Чего надумала! – Маргарита нахмурилась. – Ещё недели не прошло, как ты из отпуска вернулась. И сразу хочешь лапки сложить? Не спеши. Надо подумать. Притаись. А потом решим, как с этим фраером Седовым поступить. Ишь ты – звезда. Прыщ на волосатой ж… Не таких обламывали.

– Тетя Рита, только давай без твоих тюремных словечек.

– Хорошо, хорошо. Как скажешь, Любаша, – согласилась тётушка. – Только ведь знаешь, племяшка, там, в тюрьме я не только плохому научилась, но и много хорошего узнала. Во всяком случае, ни тебя, ни себя я в обиду не дам.

Люба успокоилась, запахнула халат, посмотрела на Маргариту и улыбнулась.

– Прости меня, тётя Рита.

Маргарита обняла Любу за плечи.

– Послушай меня, опытную прожжённую тётку. Для того чтобы выжить в этом мире, нам, бабам, надо иметь покровителя. Человек нужен тебе сильный и влиятельный.

– Любовник что ли?

– А хоть и любовник. Что в этом плохого? Этот твой Забродский так, пассажир. Сегодня ты ему нужна, а завтра нет. Он ведь с тобой никак не повязан. Он от тебя никак не зависит. А надо такого мужика, чтобы на тебя подсел. Чтобы на коротком поводке. Понимаешь?

Люба смотрела на тётку и в глубине души была с ней солидарна. Конечно, эти рассуждения пока ещё не соответствовали её убеждениям, но противиться позиции тётушки Люба не хотела. Так развивались события.

Алексей Седов, заслуженный артист РСФСР, имел в областном театре приличный вес. Он был человеком популярным. Вхож был в кабинеты местного начальства. Хитёр и умён. То, что Забродский задвинул его партнёршу и любовницу Светлану Лебедеву, Седову очень не понравилось. В этом августе, вернувшись после долгого отсутствия в театре, Алексей Михайлович решил вернуть всё на круги своя. Люба сразу почувствовала, что отношение к ней в труппе изменилось. Недавние друзья и подруги стали сухо здороваться, отводить взгляды и избегать тесного общения. Последний оплот Любиного благополучия был главный режиссёр Забродский. Но гарантии того, что это так и останется, не было никакой.

Собственно в этом и была причина того, что Пожарская стала прислушиваться к доводам и советам своей тётушки, чего ранее за ней не наблюдалось. Забродский и в самом деле не тянул на покровителя. К тому же противопоставлять себя труппе он вряд ли будет. Атмосфера в театре прямо влияет на качество спектаклей. К тому же, не дай Бог, кто-то из активных партийцев стуканёт в обком. Проблем не оберёшься. Наверное, Маргарита права. Надо переходить на другой уровень. Детство кончилось, суровая правда жизни показывает свои акульи зубы.

Тётя оставила Пожарскую в комнате за размышлениями, а сама ушла собираться на работу. Уже в прихожей, прежде чем уйти, Маргарита подозвала Любу.

– Люба, – сказала она, глядя колючим цепким взглядом прямо в глаза девушке, – сделай паузу. Как в училище учили. Абсолютное безразличие. Отдай им первый ход. А я со стороны посмотрю по чьей голове надо врезать. Мы поборемся. Помнишь, как усатый говорил: «Наше дело правое. Победа будет за нами».

– Москва. Вторая кабина, – крикнула в окошко девушка-оператор переговорного пункта.

Василий зашёл в кабинку с большой коричневой цифрой два на стекле, снял с аппарата тяжёлую чёрную трубку и прислушался. В трубке кроме шороха и каких-то электрических звуков ничего не было.

– Соединяю. Говорите, – услышал Куприянов казённый голос.

– Алло, алло, – Василий повторил несколько раз, прежде чем услышать ответ.

– Алло, Вася? – наконец прорезался голос Ольги, жены Куприянова. – Вася! Я тебя не слышу.

– Здравствуй, Оленька.

– Здравствуй. Как ты там? Устроился?