Мир вокруг утратил большую часть цвета, но наполнился движением и запахами. Дух крови и стали царил над всем остальным. Вдали люди верхом на лошадях убивали других людей длинными серыми когтями. Молодой Волчице не было до этого дела: ведь у ее сосцов скулили шестеро голодных малышей. Седьмой все еще был в утробе, и той искрой человеческого разума, что еще оставалась в ней, Молодая Волчица понимала, что ему еще рано рождаться. Она прижала лапу — почему-то лишенную шерсти и с длинными, как у людей, пальцами — к животу, ощущая мягкие толчки своего нерожденного ребенка, и вдруг ясно осознала, что это будет девочка, маленькая волчица. А потом мать почувствовала, как к груди приливает молоко. Щенки запищали громче, но не могли добраться до еды — сосцы матери-волчицы закрывали грубые шкуры из тех, что носят люди, — и она нетерпеливо стащила их с себя и прижала двух малышей мордочками прямо в сползающие по коже теплые капли. Четверо других запищали настойчивее, требуя еды и себе, и она принялась гладить их по мягким шкуркам и уговаривать подождать своей очереди, ведь почему-то у нее оказалось только два сосца, как у человеческой женщины. Это удивило ее. Она попыталась завыть, и из горла вырвались лишь странные беспомощные звуки. Но затем она услышала, не ушами, а, скорее, сердцем, как далеко на севере ей ответил белый красноглазый зверь. Он был гораздо ближе, чем в прошлую луну, он был уже самостоятельным и большим, но тоже был ее сыном, и он горевал о ней. Она зацепилась за мысль о нем, это помогало хоть как-то удержаться и не дать омуту боли затянуть себя на самое дно.
Люди верхом на лошадях, пахнущие сталью и кровью еще больше прежнего, приблизились к ней, и Молодая Волчица, обхватив крепче щенков, оскалилась и зарычала, давая понять, что будет защищать своих детей до конца. У нее тоже был серый стальной коготь, пусть не такой длинный, как у них, но его бы хватило, чтобы пронзить сердце врагу. Люди окружили ее, люди в серых шкурах, несущие на палке развевающуюся на ветру белую шкуру с силуэтом зверя, очень похожего на ее саму, но никто из них не нападал. Они слезли с лошадей, а некоторые опустились на колени. Наверное, даже людям утомительно всегда ходить на двух ногах.
Один человек подошел совсем близко. Она насторожилась, но потом учуяла его запах: запах тела под шкурами и латами, почти забытый, но знакомый и родной запах своей стаи.
— Лиа, — позвал он, и это слово тоже было знакомо. Кажется, так ее звали, ту ее часть, что не бегала под луной на четырех лапах, а жила в продымленном шатре. Человек из ее стаи сел рядом с ней и укутал ее плечи своим плащом: — Сестра.
Его запах и звук его голоса подхватили ее и будто выдернули из объятий беспамятства и боли. Лианна сделала глубокий вдох и взглянула на брата, который в свою очередь с тревогой всматривался в ее лицо. Его собственное лицо было уставшим и постаревшим, с исчерченным морщинами лбом и побелевшими висками, и вместе с тем почти таким, каким она его помнила. На кольчуге и ножнах его меча была кровь. Может быть, кровь кого-то, кого она знала, но сейчас это было неважно. Рана от потери осталась и болела по-прежнему, но Лианна, наконец, смогла отделить себя от погибшей Серой Звездой, ее разум очистился. Она вновь обрела себя и обрадовалась этому, ведь в ней нуждались ее дети: и неродившаяся еще дочь, и взрослый сын, и шестеро маленьких беспомощных комочков, разомлевших от тепла ее груди. И Манс… Ее вдруг кольнуло осознанием того, что битва закончилась. Что же с ним стало?.. Лианна уже открыла рот, чтобы спросить брата, но тут же закрыла его. Она спросит чуть позже. Что бы ни случилось, этого уже не изменить. Бесновавшаяся в ней волчица успокоилась и свернулась клубком где-то в глубине сознания. Сейчас Лианне просто хотелось еще немного посидеть рядом с братом, вдыхая его запах. И она, наконец, вспомнила его имя: то слово, которым его называла.
— Нед, — прошептала она и уткнулась ему в плечо.
2.
До лагеря королевского войска было недалеко. Один из гвардейцев отдал Лианне свою лошадь, а Джори и Десмонд взяли всех щенков, кроме крохотной самочки с темной шерсткой, которую она пристроила у груди под одеждой. За Джори на длинной веревке тащилась коза, чье переполненное вымя сулило щенкам много молока.
— Что ты собираешься делать с этими зверями? — спросил Нед, когда она заявила, что не бросит щенков, даже если это будет стоить ей жизни.
— Это — лютоволки. Символ нашего дома.
— И что из того? — он нахмурился.
Лианну вдруг словно молнией ударило воспоминание:
«В дверном проеме, перекрывая последний свет заходящего солнца, стояла лютоволчица. В зубах она что-то несла. Подойдя к скамье, на которой спал Джон, она положила рядом с ним новорожденного щенка с белой шерстью и уже открытыми красными глазами. Не до конца проснувшись, ребенок потянулся и уткнулся лицом в мягкий мех».
Эта картина не вызвала боли, лишь глубокую печаль, с какой провожают последние лучи солнца перед долгой зимней ночью.
— Сколько у тебя детей, брат? — спросила Лианна.
— Пять, — ответил Нед после мимолетной паузы. — Три сына, две дочери.
— Щенков — шесть. Три кобелька и две суки для твоих пятерых детей, и одна — для моей дочери.
Оберегающим жестом ее ладонь легла на живот. Нед взглянул и смущенно отвел взгляд, кажется, он боялся спросить сестру об отце этого ребенка так же, как она все никак не могла заставить себя узнать у него хоть что-то о Мансе.
— Поедем в лагерь, — наконец, сказал Нед. — Темнеет. Здесь иногда после темноты происходят странные вещи.
Лианна уже положила руку на шею лошади, чтобы сесть в седло, но заколебалась. Нет, она должна спросить, сейчас. И не только о Мансе. Вольный народ стал ее народом, среди них было немало дорогих и небезразличных ей людей, и, пусть они проиграли, однако кто-то мог выжить. Она хотела задать тысячу вопросов, но непослушные губы смогли произнести только:
— Манс?.. — и даже это слово было хриплым и едва слышным.
Нед, нахмурившись, посмотрел на нее, но не успел ответить. За него это сделал Джори:
— Он умер, м’леди, м’лорд Эддард убил его. Победа за нами! — в голосе его было ликование, его товарищи поддержали его громкими возгласами.
Только ощутив во рту вкус крови, Лианна поняла, что прикусила губы, чтобы не закричать. Боли она не почувствовала — никакой телесной боли не сравниться было с той мукой двойной потери, что терзала ее сейчас. Нед коснулся ее, попытался обнять, но она отшатнулась так резко, что ее лошадь испуганно всхрапнула. Краткий миг единения прошел. Значит, ее брат убил ее мужа. Это былое хуже, чем тогда, пятнадцать лет назад. Тогда хотя бы убийцей был ее бывший жених, которого она никогда не любила. Почти машинально она спросила и о нем:
— А Роберт? — Его судьба ее нисколько не волновала, но лучше было подготовиться заранее, если ей суждено в скором времени его встретить. Следующие же слова Неда развеяли ее опасения:
— Он тоже погиб. Манс-Налетчик убил его.
Гвардейцы печально притихли, пока кто-то не выкрикнул:
— Но лорд Эддард отомстил за смерть нашего короля! — и оживление вернулось к ним. Почти все они уже были в седлах. Эддард тоже подошел к лошади. Ждали лишь Лианну, которая пока не могла найти в себе силы сдвинуться с места.
— Это Джон желал убить его, — наконец, произнесла она. На удивление спокойным, почти мечтательным голосом. Гвардейцы, услышав ее слова, озадаченно переглянулись. — Но хорошо, что это был не он. У него впереди другие битвы.
Говоря это, она вдруг почувствовала, что так и будет.
Нед отпустил поводья и повернулся к ней.
— Твой сын, — спросил он настойчиво, — Джон. Где он? Он жив? Он был там? — и он махнул рукой в сторону опустевшего поля боя.
— А там кто-то остался в живых? — спросила она, задержав дыхание.
Она не волновалась о Джоне. Что бы не задержало их с Беном в пути, не дав успеть к кровавой схватке, теперь впору было благодарить за это богов. Но Тормунд, Астрид, Мунда и ее младенец, Рябинка… Лица возникали перед ее внутренним взором одно за другим, искаженные смертной мукой. Теперь она не могла бы отправиться в путь, не узнав, что с ними со всеми случилось. Щенок зашевелился под плащом, будто чувствуя ее беспокойство, и она крепче прижала его к своему животу: новорожденного ребенка к еще не рожденному.
