Привычная хозяйственная деятельность, позволявшая сохранять свою идентичность, а также расширение ее возможностей для широких масс было воспринято в народе с большим энтузиазмом. Фольклористы зафиксировали появление новых песен, частушек, загадок о новой счастливой жизни. «Разномастный наш скот давайте умножать… В логу не вмещающиеся наши стада давайте равномерно растить»59. Идея коммуны была созвучна с традиционным коллективным трудом аратских хозяйств, песни выражали веру аратов в жизненную силу коллективизации. Трудовой энтузиазм и умение приводили к ударничеству: «В колхозе “Арыскан” (“Искра”) работаем мы по-ударному (активно)», «Колхозные (артельные) молодцы трудодни заработают, трудовую долю одолеют»60.
Участники преобразований так вспоминали те времена: «В начале 30-х годов каждый арат имел своего незаменимого спутника – хорошего скакуна, корову с молоком для детишек и к чаю. Люди досыта наедались и могли справить хорошую одежду. И всё это, твердили араты, появилось у нас благодаря народной революции, заботе партии и правительства», «все люди действительно были преданы делу хувискала (“революции”), потому что они это слово понимали как свободу»61. Да, можно говорить и об идеализации прошлого: «При ТНР жизнь била ключом», потому что «всё было свое, национальное: и законы, и обычаи, и традиции, и обряды» и «поголовье скота достигало двух миллионов»62.
Новые поселения символизировали торжество общего труда единомышленников. Техника, отправляемая из России, воспринималась как интересное средство познать восхитительное неведомое. Эта идея подкреплялась традиционными установками тувинцев. Одной из главных ценностей кочевой культуры был конь – верный друг и помощник в работе и в целом в жизни, который давал возможность постоянно расширять пространственное восприятие человека. Теперь такими же, но уже более мощными средствами открытия мира считались новые технические средства: автомобили, трактора, аэропланы. Новые предметы обозначались, по выражению Г. Н. Курбатского, «неологизмами-эвфемизмами, которые явились, как и старые эвфемизмы, метафорическими, по существу знаковыми формами»63. «Демир-орук» (железная дорога) символизировала Советскую Россию. Самолет называли «Ужар-хеме» (летающей лодкой), автомашину – «Чычан-, Алдын-, Оттуг-терге» (чертовой, золотой или огненной телегой). В песнях пелось: «Верхом на серебряном автомобиле объездим мы весь мир. Верхом на железном автомобиле перепрыгнем на все материки»64.
Идеалом тувинцев стал активный арат-труженик, преумножающий скот для своей семьи и для государства, овладевающий новыми знаниями и техническими возможностями.
В числе преобразований, которые осуществляли представители советского государства в ТНР, были и культурные. Была создана письменность, реализовывалась политика ликвидации безграмотности. При всех недостатках, перегибах, сложностях данной культурной революции, надо сказать, что одним из результатов ее стало появление в Туве своей национальной интеллигенции – людей образованных, мыслящих, творческих. И сквозь призму их творческого наследия мы можем наблюдать эволюцию (точнее – революцию) представлений тувинцев о себе.
Первая авторизованная тувинская поэзия, как пишет литературовед С. С. Комбу, появилась в начале 1930-х гг. Тогда в Туве начала выходить газета «Тыва аратын шыны» («Правда тувинского арата»), где начинающие поэты рассказывали о жизни народа на родном языке: С. Сарыг-оол, С. Пюрбю и др. В 1931 г. в свет вышел первый сборник очерков тувинских авторов «Оковы разбиты», приуроченный к XI годовщине образования ТНР. С 1940-х гг. в тувинской литературе стали появляться большие эпические формы, в которых авторы рассказывали о старой Туве, о том, как раньше жили тувинцы65.
Вся литература была пронизана пафосом изменений в лучшую сторону: тяжелая, невыносимая жизнь народа ушла в прошлое, началась новая эпоха надежды и обновления, построения светлого будущего. Представления о тувинской специфике, о тувинской отличительности, тувинских чертах получили резко негативную оценку как отсталые, устаревшие привычки, традиции, устои. Главный идеолог новых отношений, новых представлений о том, какими должны быть тувинцы – писатель и руководитель республики С. К. Тока выразил это в своем знаменитом романе «Слово арата»66.
Роман повествует о жизни автора, начиная с детства, о его становлении как борца за лучшую жизнь тувинцев, Родины. Родившись в одной из самых бедных, практически нищих семей, он с малых лет видел несправедливость, тяжелую участь родных – матери, старшей сестры, – которые вынуждены были днями и ночами добывать тяжелой работой и собирательством пропитание для маленьких детей, терпя при этом унижения и побои от богачей, чиновников. Представления об иной, лучшей жизни у него появились лишь тогда, когда он встретился с русскими, поработал в хозяйствах земледельцев-колонистов, пообщался с русскими детьми, увидел иные обычаи и отношение людей друг к другу. Тогда-то он и задумался о том, что зря тувинцы опасаются русских и что среди тувинцев тоже есть много жестокости по отношению друг к другу:
Лежа в черной юрте, я снова думал о людях. Раньше я размышлял: «У людей неодинаковые обычаи, вот и не могут они понять друг друга. Так и Чолдак-Степан (Коротышка Степан, русский богач Степан Михайлов, у которого батрачил юный Тока. — Ч. Л.): он ненавидит меня, презирает, а тувинский бай смотрел бы иначе, считал бы человеком». Жизнь уже давно разбила эти мысли. Сдружился я со всеми работниками Чолдак-Степана, а ведь они тоже разные: одни – тувинцы, другие – русские67.
Роман, который стал классикой тувинской литературы и образы которого приобрели большое воспитательное значение в народе, утверждал идею всеобщей справедливости вне зависимости от национальности, желание улучшить жизнь тех, кто не так давно не смел разгибать спины, подчиняясь воле чиновников и лам, шаманов. Социальная, классовая направленность произведения, безусловно, была превыше всего.
Во всей остальной литературе также воспевались те идеалы, которые не противоречили советским. Тем не менее своя тувинская специфика, конечно, сохранялась, авторы описывали разные жизненные истории и, как пишут литературоведы, ставили злободневные вопросы, показывали углубленный психологизм проблем. Среди произведений, которые вошли в золотой фонд тувинской национальной литературы: «Белек» («Подарок», 1942) С. Сарыг-оола (1908–1983), «Борулерни аннары» («Охота на волков», 1946) С. Тока (1901–1973), «Найырал» («Дружба», 1946), «Баян-Таланын кижизи» («Человек из Баян-Тала», 1962), «Кежиктиг сылдыс» («Счастливая звезда», 1964) О. Саган-оола (1913–1971), «Ынакшыл-дыр» («Это есть любовь», 1965), «Авазынга дангырак» («Клятва матери», 1973) С. Сюрюн-оола (1924–1995), «Часкы хаттар» («Весенние ветры», 1989) М. Кожелдея (1936–1996) и др. Тувинский роман расцвел в 1970-х гг.: «Доспестер» («Неудержимые», 1967), «Торээн кижилер» («Родные люди», 1970) О. Саган-оола, «Улуг-Хемнин шапкыны» («Стремнина Великой реки», 1965), «Херээженнин чоргаалары» («Гордость женщины», 1970), «Теннин самы» («Танец козерога», 1970) М. Б. Кенин-Лопсана и др. Появились роман-эпопеи «Улуг-Хем неугомонный» К.-Э. Кудажы (1929–2006) и др.68
Например, в творчестве С. Сарыг-оола воспроизводится путь молодого человека, разрывающего путы патриархально-родовых отношений и вступающего на путь активной борьбы за дело народной революции («Повесть о светлом мальчике»). Тем не менее это жизнь тувинцев, поэтому писатель и описывает тувинские обычаи, и сохраняет особый тувинский фольклорный взгляд на своих героев и окружающую их действительность. Точно так же оценивается литературоведами и абсолютное большинство других произведений классической тувинской литературы.