Наряду с вертикальной структурой пространства в тюркской традиции обнаруживается и горизонтальное членение мира, по сторонам света (с использованием оппозиций «правый – левый», «передний – задний»). Настоящее мыслилось лишь как воспроизведение прошлого, опора на которое давала человеку уверенность в сегодняшнем дне. Родная земля – понятие не только географическое, это пространство воспринималось эмоционально. Она почиталась, ей поклонялись. За границами своей земли были чужие владения, а еще дальше – вообще малоизвестная местность. Своя земля имела несколько маркеров – объектов, которые служат своеобразными метками: гора-прародительница, дерево, коновязь. В зависимости от того, как люди хозяйствовали, так они и относились к своей территории, к окружающему миру. Скотоводы и земледельцы больше «очеловечивали» пространство, чем охотники и собиратели, а большая часть народов Южной Сибири сочетала эти виды деятельности.
Максимально освоенным и усвоенным человеком пространством для человека было жилище, затем по степени освоенности было пространство, которое примыкало к жилищу, но было ограничено коновязью, загоном для скота, хозяйственными постройками. Затем шла хозяйственно освоенная родом (семьей) территория.
Люди – жители средней сферы – делили свою часть мира с духами – хозяевами гор, лесов и вод, а также перевалов, источников-аржаанов. Посредниками между миром людей и духов являлись шаманы – люди с особыми знаниями и способностями, могущие общаться с духами, влиять на них, в том числе управляя природными стихиями.
Отражение этих общих представлений для населения всего региона мы можем увидеть, например, в тувинском героическом сказании «Бокту-Кириш и Бора-Шэлей»:
…За аалом были
Энгиргей и Кангыргай – две [горы]-тайги,
Этим [горам]-тайгам
Каждый год, в средний месяц лета,
Совершали поклонение.
Для того поклонения за аалом,
На вершине священного серого холма
Черный квадратный камень лежал,
На нем большой огонь возжигался,
Воскурение совершалось
Разными цветками-лепестками
Можжевельника, полыни, вереска [с] девяти гор.
Всё для того поклонения
Готовое лежало, оказывается,
Под нависшей скалой —
[Туда] зимой-летом снег-дождь не попадает.
Когда поклонение совершалось,
Энгиргея владыка – Эрен-Улат,
Пегим орлом обернувшись, делая круг, пролетал;
Кангыргая владыка – Кызыл-Улат
Пегой орлицей обернувшись, делая круг, пролетала.
Вот как было, оказывается.
Старик Окендей, когда был молодым,
Один месяц на большого зверя охотился,
Один месяц свой скот выпасал,
Один месяц свое добро приводил в порядок – считал,
Один месяц сном [крепким] спал.
Космогонические представления, связанные с идеями о происхождении народов, есть, например, в одном интересном документе, который хранится в Государственном архиве Республики Тыва. Он носит название «Выписка из документа о переходе управления Тувы в руки китайских милитаристов, история происхождения амбын-нойона и хошунных нойонов и другие документы о наследственности в управлении страной (перевод с монгольского языка)»30:
В древние времена, когда на земле поклонялись Верхнему миру, девушка из Верхнего мира в этот мир спустилась по мировому древу на земное дерево. На верхушке этого дерева сидела мудрая птица и пела. Здесь останавливалась, смотрела и слушала всё это бездетная семья. Они однажды на этом месте нашли мальчика, умыли аржааном, из дерева сделали колыбель, усыновили, вырастили, дали ему имя Дошкун-Кара ноян. От него пошли Оолетские и Ойратские племена.
Оолет – в настоящее время это многочисленные хошуны. Ойрат – это от них произошли урянхайцы31.
Если же традиционные эпические повествования тувинского фольклора, как отмечал Д. С. Куулар, практически не менялись, этого нельзя сказать о стихотворных произведениях малых жанров. Последние постоянно обогащались новыми идеями и темами32. Из них мы можем увидеть часто повторяющиеся сюжеты и темы, названия, которые имели значение для тувинцев, входили в смысловое ядро представлений тувинцев о самих себе, а также содержали описание отношения людей к меняющимся социальным условиям.
Еще раз подчеркну, что нас интересует не столько вся картина мира тувинцев, сколько отдельные ее вопросы, связанные с типичными для тувинцев способами восприятия окружающего социального мира, взаимодействия с ним. Опираясь на малые жанры фольклора, отметим, что мы располагаем двумя группами источников: теми, которые были записаны в XIX в., и зафиксированными позже – в середине и даже второй половине XX в. И та, и другая группа обладают своими особенностями и «степенями достоверности».
Первая ближе по времени и, казалось бы, достовернее, однако это прежде всего записи внешних наблюдателей – людей, для которых тувинский язык был чужим, изучаемым, а тувинский быт – наблюдаемым извне. Вторая же группа, хоть и отстает по времени и фиксирует только «отголоски» той эпохи, дошедшие устным путем, от сказителя к сказителю, но в чем-то будет более достоверной, поскольку уже была записана учеными – представителями тувинского этноса, знатоками языка, для которых он родной. Поэтому мы не будем строго отделять источники обеих групп.
Национальный характер тувинцев прежде всего опирался на отношение людей к тому, что, по их мнению, было важнейшим для самочувствия человека, для его жизненного благополучия. Речь идет о том, как сильно тувинцы были привязаны к своей земле, зависели от нее и, соответственно, как они воспринимали ее. Человек здесь не отделялся от природы, от земли, он мыслился ее продолжением, ее «плодом», ее питомцем. Нюанс очевиден, если перечитать соответствующие строки (не земля для человека, а человек – для земли, часть земли).
Например, возьмем песни, загадки, пословицы, которые во время экспедиции в Туву в конце XIX в. зафиксировал хакасский ученый Николай Федорович Катанов33.
Родина упоминается в них часто в понимании именно как родная, своя, богатая и щедрая – с использованием соответствующих прилагательных, эпитетов и пр.:
Золотой мой Танну дает тень! Я лягу у него с прохладною грудью! Золотой мой Танну – высок и прекрасен! Я лягу у него с прохладною поясницей34.
Мой извилистый Танну – богат орехами! Мой Танну накормит меня, если я похожу по нему! Мой кривой Танну – богат маленькими козами! Мой Танну накормит меня, если я обойду его кругом35.
Моя (родина) Эдегей покрыта ковылью-травою! Моя (гора) Тулан-Кора славится пегими дикими козлами! Моя Эдегей покрыта кадар-травою! Моя Тулан-Кара славится черными дикими козлами36. Начало степи сухое и жестокое, а (страна моя) Эдегей – густая и мягкая! Перешеек рощи бранчивый и ругательный, а Эдегей – светлее луны!37.
Моя (родина) Шына – великолепна и богата зеленью! Пусть же она стоит плодоносна и великолепна!38