А. В. Адрианов свидетельствовал, что «сойоты стесняются русских, побаиваются их больше, чем своей власти, идут к ним за советом и часто ищут их дружбы. <…> Помимо торговли, которая познакомила сойотов с такими необходимыми в хозяйстве предметами, которых они не знали до появления русских, эти последние указали им на лежащие тут богатства и научили пользоваться ими, извлекать выгоду»100. Это же подчеркивал и Д. Каррутерс: «Туземцы-урянхайцы предпочли отказаться от покровительства китайских купцов и охотно начали торговать с русскими новопришельцами, так как по достоинству оценили легкость и умелость обращения с ними русских купцов и сразу же поняли значение проистекающих от близости к ним сибирских рынков выгод»101. Таким образом, Каррутерс после экспедиции в Туву в 1910–1911 гг. считал логичным, принимая во внимание и благожелательное отношение туземцев к русским, и общее предпочтение русского правопорядка китайскому, установление протектората России над Тувой.
Более объективно вопрос о распространении воровства среди тувинцев поставил этнограф Е. К. Яковлев. Собрав целый перечень нелестных определений урянхайцев, которые авторы квалифицировали как их нравственное свойство, он резонно написал: «Но наука не знает такой классификации, как народы “воровской, наглый, нахальный”, народ воров и т. д. – и должна подыскать поражающему наше воображение и труднообъяснимому явлению свои достаточные основания. Вопрос о нравственности племени, стоящего на низшей ступени культуры102, никоим образом не должен решаться с точки зрения нравственных идеалов европейских культурных народов, по крайней мере, такое решение не может повести ни к каким результатам, кроме создания ряда трудно впоследствии уничтожимых предрассудков»103. Совершенно справедливо он отметил, что замечания о воровстве тувинцев путешественниками делались на основании слухов.
Такая же поверхностность суждений была присуща наблюдателям, которые заявили о полном вырождении народа. Самодостаточность, скромность, непритязательность местного населения, его нежелание активно использовать природные ресурсы, превалирование смертности над рождаемостью, нищета основной массы населения, отсутствие явной враждебности к пришельцам – всё это приводило наблюдателей к мнению, что перед ними уже исчезающий этнос. Г. Е. Грумм-Гржимайло, делая исторический обзор населения края и увязывая этнические, демографические процессы с общим географическим положением, полагал, что народности, проживающие здесь, уже практически исчезли и наблюдаемое население – лишь остатки прежнего культурного ядра104. Д. Каррутерс сокрушался, что «сам факт богатой, довольно обширной страны и в то же время так редко населенной, заслуживает надлежащего исследования, и, вероятно, является показателем постепенного угасания и вырождения населяющих ее жителей»105. Тува была им названа страной великих возможностей, не представляющей в сущности серьезных недостатков, а урянхайцы – маленьким народом, которые уже не обладают чудодейственной силой возрождения106. Ему вторит и Г. Е. Грумм-Гржимайло: «…вся жизнь его (урянхайского народа. — Ч. Л.) – в его прошлом, что когда-то урянхайцы достигли зенита своих жизненных сил и с тех пор, примерно с сере- дины семнадцатого столетия, движутся уже неуклонно к закату»107. Тем не менее географ подчеркнул, что можно замедлить этот процесс угасания, приняв решительные меры в области административных реформ. Как покажет дальнейшая история, меры действительно были приняты, процессы модернизации и мобилизации, которые Тува восприняла в первую очередь от России, помогли выйти из положения вырождающегося края.
Подытожим описания тувинского национального характера глазами путешественников – подданных российской империи, а также граждан стран Запада, которые они оставили нам после посещения Тувы – Урянхайского края в конце XIX – начале XX в. В первую очередь отметим субъективизм, которым изобилуют путевые заметки и обобщения. Этот субъективизм позволял авторам говорить о нравственном упадке народа, считать воровство целым качеством его и ставить в целом культуру людей, проживавших в экономически неблагополучном регионе, культурой низшего порядка. Очевидно, что впечатления были полны в лучшем случае чувством удрученности от увиденного, желанием помочь вырождающемуся народу тем, чтобы научить его «правильно» жить в соответствии с собственным пониманием, сколько, чего и как можно выжать из плодородных мест. Однако мы должны понимать, что многие из записей авторы делали после кратких посещений мест и мимолетных наблюдений быта и нравов людей, которые к тому же подпитывались определенными ожиданиями и предрассудками, полученными еще до поездки.
Совсем иной взгляд на тувинцев дает человек, который не просто судит поверхностно, а пытается проникнуться идеей уникальности и богатства культуры, восстановления социальной справедливости для ее носителей, созидателей как хозяев своего края, своей судьбы. Таковым для Тувы оказался И. Г. Сафьянов, русский революционер из купеческой семьи Сафьяновых, имевших в Туве свою факторию, которого ныне считают одним из основателей тувинской государственности. Собственно путешественником, которым посвящен данный раздел книги, его сложно считать. Сафьянов – настоящий житель Тувы, часть ее истории, культуры. Он не опирался на предрассудки, на стереотипы, а полагался на свой собственный опыт, свои суждения. И, конечно, активная, деятельная позиция Сафьянова могла быть сформирована лишь в определенных исторических условиях – при бурных революционных переменах в самой России, которые не могли не повлиять на его взгляды.
Однако несколько слов о нем мы здесь скажем в противовес тем достаточно поверхностным впечатлениям и суждениям, которые складывались у путешественников о тувинцах. Совсем недавно в свет вышло несколько интереснейших изданий о Сафьянове и его воззрениях, подготовленных тувинскими учеными108. Будучи с юности приверженцем идей справедливости, несмотря на купеческое происхождение, во время гимназических каникул в 1889 г. в Урянхайском крае, проводя их в одной из факторий отца, Иннокентий сразу очаровался краем, культурой, людьми, стал учить тувинский язык и загорелся идеями не просто освобождения урянхайского народа от гнета китайцев, но введения народного управления в крае109. В некоторой степени Сафьянова даже рассматривают как русофоба за предвзятое отношение к русским110. А. К. Кужугет это объясняет его желанием изобличать недобросовестных русских колонистов, при которых он не стеснялся в выражениях111. Как пишет историк Н. М. Моллеров, Сафьянов дружил с тувинцами, пропагандировал тувинскую культуру и право народа на свободную жизнь, собирал образцы тувинского фольклора, писал статьи в газеты112. Революционные события в России помогли ему и его единомышленникам принять участие в политических событиях Тувы, которые привели к провозглашению в крае государственности – Тувинской Народной Республики.
Сафьянов последовательно отстаивал идею самоопределения тувинцев, что нашло отражение и в его идеалистической трактовке их истории: «Много лет тому назад сайоты113 делились только на роды, которые, соединившись вместе, образовывали отдельные общины; такими общинами управляли старшины, они же обыкновенно и были жрецами их свободной религии (хамами, или шаманами). Другой власти над собой сайоты не знали. <…> О податях и налогах сайоты ничего не знали, жили дружно и свободно. Молодежь избыток своих сил тратила на удалые набеги в соседнюю Монголию, старики пили кумыс и сосредоточенно слушали вдохновенные пения своих шаманов, а женщины рожали здоровых детей и вели несложное хозяйство. Это был лучший период жизни сойотского народа. Но всему бывает конец, пришел он и сайотскому благополучию»114.
