Ту же жизнерадостность тувинцев отмечал и Д. А. Клеменц: «У сойотов веселый характер, они нервны, энергичны, насмешливы и отличаются плутовством. Они сильно отличаются от своих соседей, уроженцев Минусинска. Последние – это флегматичные мечтатели, без склонности к шуткам, добрые отцы семейства, придающие большое значение целомудрию женщин и никогда не позволяющие себе неприличного слова в их присутствии. Сойот, наоборот, отличается легким нравом»81. Е. К. Яковлев также считал, что «сойот гораздо подвижнее, любознательнее и развитее качинца»82.
Также, по мнению Каррутерса, «урянхаец ленив и незапаслив; он работает только тогда, когда он хочет работать и предпочитает скорее рыскать по лесам, охотясь за косулей или маралом и прозябая в сравнительной бедности, чем работать у русских колонистов и зарабатывать хорошее жалование. Он – дитя леса и не обнаруживает желания улучшить сколько-нибудь свое положение. Эта черта служила всегда препятствием к развитию урянхайца»83. «Пределом всех желаний урянхайцев служит желание, чтобы их не трогали, не нарушали их уединения», – заключал он и добавлял, что «урянхайцы сами по себе отличаются весьма скромными потребностями и нечасто беспокоят вне их района расположенный мир»84.
Грумм-Гржимайло и здесь несогласен с определением Каррутерса. Он напоминает об огромном трудолюбии женщин, на плечах которых лежат все заботы о хозяйстве. При этом и мужчин нельзя обвинять в пассивности, не понимая особенностей хозяйствования в суровых условиях тайги. Если суетливая ежедневная хозяйственная деятельность женщин наблюдается легче всего и выдвигается на первый план, то не стоит забывать о тяжелой работе звероловов, которая проходит в лишениях вдали от семьи, куда мужчины возвращаются, естественно, отдохнуть и набраться сил85.
Важно подчеркнуть, что характеристики тувинцев как жизнерадостных, энергичных, трудолюбивых людей отмечаются прежде всего в быту. В общественной жизни же путешественники наблюдали целый ряд моментов, которые называют общим упадком нравственности народа, нравственным падением. И Грумм-Гржимайло, и Клеменц, и другие наблюдатели сообщали о «сильно распространенном между Урянхайцами пороке – конокрадстве»86, воровстве. В. В. Радлов писал: «У всех своих соседей сойоны пользуются дурной славой: их считают вероломными, мстительными и ворами», правда, справедливости ради добавляя: «Я не могу вынести о них в этом отношении никакого компетентного суждения, так как мое пребывание здесь было слишком кратковременным, для того чтобы узнать что-то более достоверно»87. А. В. Адрианов об этом пишет уже с большей убежденностью: «…воровство есть порок, общий всем сойотам, начиная с самих чиновников и кончая последним бедняком. Ради воровства сойот решится и на убийство…»88 «Воровство и грабеж, – продолжает он, – совершаются днем и ночью, иногда прямо на глазах хозяев, с необыкновенной наглостью, и со стороны народа это не вызывает почти порицания и не преследуется. Можно сказать, что воровство стало делом обычным. Об этом свидетельствует, между прочим, обычай отбирания имущества за долги, известный под именем туткуша; если должник не в состоянии удовлетворить кредитора, то последний вправе вознаградить себя из имущества его родственников, без всяких о том договоров»89.
«В некоторых родах – сумо – урянхов, – писал А. М. Африканов, – страсть к краже вошла, так сказать, в плоть и кровь, и ловкая, дерзкая кража является молодечеством, а не позорным делом, как это водится и у киргизов. Некоторые урянхи, уличенные в кражах, но не сознавшиеся в них и перенесшие всю систему наказаний при следствии, почитаются героями, и их садят в юртах даже на почетное место…»90
Среди наблюдений иностранных путешественников в Туве достаточно много описаний внутренних различий тувинского этноса, в том числе по распространенности воровства как такового. Например, П. Е. Островских характеризует как «прославленных воров» только западных урянхайцев, а тоджинцев считает чрезвычайно честным и прямодушным народом91. Д. Каррутерс, также бывавший среди тоджинцев, объясняет это тем, что «они из всех урянхайцев меньше всего подверглись еще всяким внешним влияниям и более других своих сородичей сохранили своеобразие и чистоту типа, языка, религии и образа жизни»92. Эта сохранность, однако, не означала процветания, так как вся жизнь оленеводов зависит от наличия оленей, в остальном же быту, писал путешественник, удручали пустота и однообразие93. Весь быт тоджинцев, писал Грумм-Гржимайло, обрекал их на бродячую жизнь, полную всевозможных лишений и заставляющую мириться с обстановкой, лишенной хотя бы элементарного комфорта94.
Вероятной причиной «нравственного падения» в виде распространенного воровства Адрианов назвал исчезновение родового самоуправления, замену его административным управлением95, очевидно, имея в виду китайские административные реформы в крае. Грумм-Гржимайло также упоминает такие факторы вырождения у тувинцев центральной части края, как распространенное пьянство, болезни, недостаточное питание. Всё это, писал он, «быстро ведет их по пути к наследственной порче человеческого типа, выражающейся в большей восприимчивости к конституциональным болезням и в задержке психического развития, т. е. в притуплении умственных способностей и нравственных чувств, как последствие этого к повышенной смертности и постепенному угасанию племени»96. Разница между материальным положением и внешними условиями тувинских племен, по мнению Каррутерса, приводит к тому, что «чрезвычайно трудно разобраться в социальных и экономических условиях жизни урянхайского народа, взятого в целом»97.
Справедливости ради подчеркнем, что описания случаев воровства тувинцев у наблюдателей связываются прежде всего с лишениями, которые претерпевают в общении с тувинцами русские купцы, колонисты. То есть часто потерпевшими от «самоуправства» тувинцев становились чужаки, например русские. Однако в целом, если говорить об отношении тувинцев к другим народам, а это в первую очередь – русские и китайцы, с которыми приходилось тесно общаться на территории Тувы с XIX в., то можно увидеть очевидную разницу.
Я. П. Шимарев писал в своем отчете, что самовольный захват русскими земель, дерзкое обращение купцов и приказчиков, неправильные расчеты – всё это не способствовало дружелюбным отношениям. Тувинцы в ответ грабили русских купцов. «В 1878 году сойеты еще раз выказали враждебность к русским, – отчитывался он, – некоторым самоуправством: они отобрали у купцов много скота, как несправедливо приобретенного неправильными расчетами и покупкой краденого, но притом по требованию русских выдали им расписки. Значит, по-своему считали правыми. Результатом, однако, было: разбирательство в течение нескольких лет, с съездом на границе китайских чиновников из Улятсутая и русских из Иркутска, и сойетское общество заплатило 29 тыс. баранов. Не уплачены лишь неустойки.
Дело окончено с большой натяжкой»98. Не без сочувствия чиновник пишет: «Несчастные сойеты становятся между двумя огнями: с одной стороны, требованиями и настойчивостью русских, с другой – безбожным обирательством китайцев. Они все-таки предпочитают произвести уплату и отделаться от китайского чиновничества»99.
