Сергей Борисович Калашников Музыка напоследок Книга стихов «Железнодорожные вагоны…» Железнодорожные вагоны в тамбуры затаривают тьму. Станции, окурки, перегоны, переезды. Слуху моему музыкой далекий этот скрежет кажется. Вольфрамовая нить лампочки кому-то перережет горло или вены – не зашить. И не надо. Поздно. Умирая, не давала мне заснуть всю ночь мýзыка? музы́ка? – я не знаю. Но ничем, ничем ей не помочь. 2002 «Руки в брюки и шарфик на шею…» Руки в брюки и шарфик на шею. Узелочки ленивого дыма. Мы умрем и уже хорошеем, и канаем вразвалочку мимо. Плащичок нараспашку и ворот. Ухмыляясь, прилипла к губам папироска. Единственный Город есть на свете – мы встретимся там. На каком-то с последним трамваем затихающем насмерть проспекте. И из горла слова выбираем при безжалостном, вспыльчивом свете. Это зрячие ночи под веки так и просятся, выход ища. Но над нами музы́ка навеки за поэзию, дружбу и сча… 2002 «Смешение желтого с красным…» Смешение желтого с красным, тумана и пегого дыма — не то чтобы разнообразно, а как-то непоправимо — как привкус, во рту горчащий. Опального цвета листья отбросили в небо чащи и требуют твердой кисти. Матерчаты их подкладки. В прожилках застыло крови древесной струение – складки, морщины, бороздки, брови, что липнут лицом к изнанке плаща. И без всяких спичек рдеют в глухой несознанке рябины – к прокорму птичек. Слепые лучи пронзили — прищурясь, насквозь, отвесно — столпами граненой пыли корявую поросль леса — да так, что слезится око от света и куст на колени припасть норовит ненароком, споткнувшись своей же тени. Ты тоже хромой и хворый, изменник, хоть вон отсюда! Пылай, хорохорься, вор и беспочвенник сам, покуда не сумрачен ты, не ясен, а просто сегодня в ударе — покуда и клен и ясень клубятся, как на пожаре! 2004 «Дождь третьи сутки стоит в окне…»
Дождь третьи сутки стоит в окне. Каждый вечер Хрюши и всякие там Степашки. И местная телеведущая улыбается мне — как бутылка пива, радуясь открывашке. Наступает осень – да ну её! — чтобы жечь изжогой, листвой, глаголом. Потому что если висит ружьё на гвозде, то закончится все валидолом. Гаркнут дружно птицы, летя на юг. Только вóроны держатся в черном теле. Да и время, знаешь, оно на круг не сошло, а исчезло на самом деле. Оно прицелилось прямо в лоб себе, а, бездомные, в коридоре так и ждут владельца вещички, чтоб в секонд-хенд гурьбой ломануться вскоре. 2006 «На экране пульсирует клип…» На экране пульсирует клип, словно горло во время болезни. Ходит-бродит под окнами тип и горланит ахейские песни. Ночь мрачнеет за ветхим окном. Только месяц один молодеет. И сидит человек за столом, опасаясь, что он не успеет подобраться к исходу строки, пережить эту нежную осень, долюбить, дописать – вопреки самому себе, может быть; просинь вспоминая дневную в ночи и отзывчивой рифмы созвучья подбирая на ощупь: звучи, моя музыка! Ветви и сучья и стволы почерневшие там, за стеклом, завывающий ветер. Эта осень останется нам самой теплой и светлой на свете. Спи, любимая: скоро рассвет. Тьма стоит за согбенной спиною. Только знаешь, похоже, что нет ничего за безудержной тьмою. 24–25.10.2009 «Все чаще уставая от людей…» Все чаще уставая от людей, я всматриваюсь в пристальную осень: мы приручаем женщин и детей, но собственного дара не выносим. Ах, если бы мне вымолвить о том давали больше времени и силы! Слова толпятся в воздухе пустом за право унаследовать могилу под твердью неизбежной, слюдяной, стеклянной, оловянной, деревянной — как будто бы не ведают иной судьбы, как у солдата, безымянной; как будто свет подвел себе черту и медленным пронзительным движеньем закутался в беспечную листву, приговоренную к сожженью. А мы живем, прерывисто дыша, бренчим ключами, отпираем двери. Наверно, ночь и вправду хороша. Наверное – но мы уже не верим! И кажется: неведомо куда уходит все. И только где-то с краю сияет беспощадная звезда, названия которой я не знаю. 30.05.–03.06.2012 |
