Маленький Владик стал жертвой не потому, что выглядел жалким в своих старых шмотках. Не потому, что подводил отряд на эстафетах и не потому, что первые несколько дней в лагере плакал по маме, братьям и сестрам. Просто Владу нужна была жертва, а маленький Владик сразу попался ему на глаза.

Все началось с пинков, тычков и обзываний, которые всем казались смешными. Северу тоже – Влад действительно пиздел с выдумкой. Все зашло слишком далеко, когда несколько ребят с подачи Влада нассали в кувшин с водой и предложили маленькому Владику попить. Он сделал глоток, изменился в лице и блеванул. Остальные умирали от смеха. Это стало началом конца.

Во время тихого часа маленькому Владику запрещалось выходить в туалет и разговаривать. Он был простужен: вытирал сопли и постоянно кашлял – остальных это бесило. Они затыкали ему рот скомканной туалетной бумагой. Что делал в это время хваленый двоедушник? Читал книгу. Заступиться означало привлечь к себе внимание Влада. Но равнодушным уродом Север тоже не был. Однажды вечером он взял маленького Владика за руку и повел его к вожатым, Олегу и Нине.

Лениво прервав поцелуй, они выслушали ситуацию и даже прониклись – позвонили матери Владика. Обремененная еще тремя детьми, та пообещала приехать через неделю: «Нет, как это забрать? Что вы за взрослые, если не можете с детьми разобраться?» Тогда они попросили позвать Влада – эту часть миссии Север взял на себя. Как только Влад поплелся в вожатскую, сам Север бросился в туалет. После ужина ему нездоровилось. Когда он вернулся в палату, маленький Владик мячиком летал между кроватями, ударяясь о них то спиной, то животом.

Север испугался. Сбежал, заперся в туалетной кабинке и сидел там с час, не меньше, пока все не утихло. Темнота и тишина его успокоили – раз спят, значит, конфликт исчерпан. К постели маленького Владика он так и не подошел.

Перед завтраком Север еще видел его живым и невредимым, только выглядел пацан так, словно его все это время тошнило не переставая. Шел ливень, все бежали в столовую, натянув на головы футболки. Место маленького Владика пустовало. Нина решила, что он испугался грозы, и отправила Севера за ним.

В палате никого не было, в остальных тоже. Оставались душевая и туалет. Вода не лилась, но Север все равно постучал, чтобы не испугать маленького Владика, если он все-таки там, и стал очень медленно открывать дверь.

Маленький Владик висел на железном крюке для одежды с обратной стороны двери. Он был легким, поэтому повернулся вместе с ней. Внизу стоял табурет – видимо, чтобы встать на него и подцепить себя к крюку брючным ремнем. Он сгибал колени: чем более глубоким становился обморок, тем ниже он опускался. Его язык и глаза выдались вперед, лицо потемнело до синевы. Он висел, вытянувшись по струнке, совершенно мертвый.

Север подтащил табурет, встал на него и обхватил маленького Владика руками. Тот действительно почти ничего не весил, или так только казалось. Север стащил его на пол, ослабил петлю ремня и рванул на улицу. Удача – вожатый Олег как раз бежал навстречу за оставленным в корпусе телефоном…

Маленький Владик вышел из комы спустя четыре дня, заговорил – через неделю. Примерно тогда же его мама попросила Севера приехать в больницу и навестить друга. Они не дружили, но Север не посмел отказать. Мама Владика пыталась сунуть ему денег и все время повторяла: «Оздоровительный лагерь, ведь это же оздоровительный лагерь…»

Говорить было не о чем. Север сидел рядом с кроватью, положив руки на колени. Интересоваться делами – глупее не придумаешь. Он спросил, помнит ли Владик что-нибудь о произошедшем.

– Про… Влада? – переспросил тот.

– Нет, про…

По-дурацки получилось. Лучше бы о делах спросил…

– Я все помню, – сказал он и взглянул ясно-ясно. – Сначала было хорошо, как от «собачьего кайфа». Это такая игра. В нее нужно играть вдвоем. Ты себя немножко душишь, а кто-то следит, чтобы не перетянуть. Надо резко ослабить веревку. И тогда видишь мультики. Я маму видел, и какие-то синие кубики, еще как прошлым летом ездили в деревню… Но в лагере я ничего не видел. Сначала стало легко, как дома под одеялом, а потом я стал падать. Голова закружилась, все свистело. Было очень плохо. Я хотел пошевелиться, но не смог, как будто сидел в скафандре. И падал все быстрее, быстрее. А потом увидел тебя – как ты пришел, стал меня снимать и убежал. Ты выглядел таким испуганным. Я хотел тебе сказать, что я живой, ничего страшного, но ты уже ушел.

– Но ты не был живой.

– Я знаю. Я видел, что там.

– Там?..

Мама Владика заглянула в палату, чтобы напомнить о времени, – ему нельзя было перенапрягаться.

– Я туда не хочу, – сказал он на прощание. – На изнанку города. Но мы все туда попадем.

Почему я, Господи?..

Дорога лентой стелилась под колеса. Далеко впереди, над лесом, набухла и продолжала расти розовая шишка восходящего солнца. Небо светлело. Северьян улыбнулся наступающему дню, которого он не увидит, и вернулся мыслями к Владику – где он и что с ним теперь? «У них, сучат, это “собачий кайф” называется». Самоудушение. Игра в асфиксию. Вот почему ему казалось, что он должен помочь девочке Руденко или хотя бы попытаться – искупить вину свою, что ли… Мама, деревня, синие кубики. «Бес в нее вселился». Господи, почему я?

Что-то стремительное, черное и громкое мелькнуло в зеркале заднего вида. Он пригляделся – двое на мотоцикле. Пьяные, что ли? Байк кидало из полосы в полосу. Не успел Северьян прикинуть вероятность разминуться после очередного виража, как тот вылетел из слепой зоны и вильнул наперерез. «Черти, – ругнулся Северьян, выворачивая руль вправо. – Черти, подре…»

Тяжелый внедорожник избежал падения в кювет не иначе как чудом. Пока Северьян ошарашенно наблюдал качавшиеся прямо перед капотом заросли сухостоя, лихач притормозил позади. Все это было похоже на ловушку. Некто в черном костюме и таком же шлеме ужом стек с пассажирского сиденья. Второй остался на месте. Двигатель они не глушили.

От встречи с битой боковое стекло жалобно всхлипнуло и выплеснулось в салон.

– Выходи.

Ничего себе методы! Северьян поднял руки и вгляделся в лицо нападавшего, насколько поднятое забрало шлема это позволяло. Мальчишка. Глаза злые.

– Габор, осторожно! По кузову не бей! – крикнул второй, а судя по голосу – вторая. Просто малолетние угонщики. Вот же история…

Северьян послушно выбрался наружу и отряхнул колени. Осколки посыпались на асфальт. При виде его облачения парень с битой отступил на шаг.

– Священник!

– И что? – отозвалась его подруга. – Давай за руль. Резче!

Первый удар заставил Северьяна упасть на колени, второй – приложиться лбом к земле. Дверь собственной машины захлопнулась у него за спиной. Всем спасибо, поклон да и вон.

На противоположной стороне дороги чернел крест с венком – напоминание о том, что ангел-хранитель летает со скоростью не более 100 км/ч. Северьян усмехнулся, попробовал встать, но ничего не вышло – ноги его не держали. Он прилег обратно и наблюдал за происходящим из-под полуприкрытых век: а вот и друг наш Есми – тоскует на месте своей внезапной смерти, кенотаф спиной подпирает…

– Рина! Ри-ина-а!..

Такого Северьян не ожидал. Мертвенький знал имя девчонки на мотоцикле! И бежал сюда изо всех сил, только челку ветром раздувало.

Она не ожидала тоже – взвизгнула, отпустила тормоза и пулей сорвалась с места, опередив своего дружка, который, бледнее бледного, сперва таращился на бегущего Есми, а после дал задний ход, вырулил на обочину и поспешил вслед за ней. Машина покидала Северьяна в клубах придорожной пыли, ведомая шкетом в мотоциклетном шлеме. Видеть это было обидно и грустно.

– Рина, – прошептал Есми, глядя на опустевшую дорогу.

– Знаешь ее? – прохрипел Северьян и неимоверным усилием воли заставил себя сесть.

– Сестра. Это я во всем виноват.

– Я б на родителей попенял.

Длинные ноги Есми помаячили рядом, затем он тоже присел: обхватил руками колени и печально уставился вдаль. Такой симпатичный, юный, лет двадцать пять, не больше. И уже такой мертвый.