Лед, река. Больше некуда нам, кошка. Даже имени тебе не придумал, не успел. Зимушка. Кошка Зимушка. Нравится? Хорошо.

И почти уже перелез через высокий парапет – сильно выше себя, пришлось низом, – когда чьи-то сильные руки дернули назад за воротник, да так внезапно и резко, что одеяльце выскользнуло из окоченевших пальцев…

Северьян и подумать не успел тогда, что Зимушке нельзя в полупуть. Торопился к Вике – у нее соцсети, знакомых вагон, может, отыщутся и ветеринары. Но когда шагнул в спертое тепло квартиры, накаленное батареями и обогревателями, показывать ей то, что осталось от несчастного животного, было уже нельзя. Поплотней завернув одеяльце, он вышел во двор, как обычные люди – через дверь, и отнес сверток к обгоревшему сараю. Приютил в заиндевелом дальнем углу – и будет с ним.

Ни он, ни Север никогда больше об этом не вспоминали.

А сейчас вот вспомнилось. Нет, Север не читал его мыслей – единственный островок свободы имел форму Северьяновой головы, – поэтому вспомнилось одному только Северьяну и крутилось, вертелось, юлило, пока молодой Игнат театральными взмахами рук и воздушными поцелуями прощался с местом своей аварии и уходил, как и договаривались, первым. А когда Северьян вслепую последовал за ним, ему стало совсем не до воспоминаний.

В длинной и узкой прихожей с запахом ношеной обуви Северьян первым делом поймал за руку Игната. Он не знал, были ли в квартире люди и сколько их. Если сестра Игната где-то здесь, появление умершего парня, отпетого и похороненного, вместо счастливых слез и объятий принесло бы еще одного мертвеца, тогда как с визитом обокраденного ею попа у нее оставался шанс отделаться сединой и легким заиканием.

Убедиться, что с девчонкой все в порядке, и отправиться по другим, более насущным делам – таков был его самый элементарный на свете план.

Северьян легонько ткнул Игната в грудь, затем указал на пол и наконец приложил палец к губам: «Стой здесь и ни звука».

Стандартная планировка довоенных еще четырехэтажек: слева санузел, прямо по курсу – коробочка кухни, справа – пара дверей в такие же коробки жилых комнат, оклеенные изнутри обоями в мелкий цветочек. Колонка наверняка газовая. Чтобы распознать район, хватило даже короткого взгляда за окно в кухне – Автозавод, центр. Один из тех не лишенных шарма домов сталинской архитектуры, что строились в тридцатые наперегонки с самим производством – для работяг. Соцгород I, в отличие от типового окраинного Соцгорода II, задумывался как город-сад и действительно густо зеленел. Проспект Ильича, кажется. Точно, он.

Заглянув в пустую кухню, Северьян обернулся на Игната. Убедился: дело плохо, бедолага совсем поплыл. Привалился спиной к двери, дышит через силу, руками шарит по дерматину так, словно пытается себя в него вживить. Понять его можно – после смерти домой вернулся… Да и черт с ним, пусть эмоционирует, вряд ли его от этого кондратий хватит.

Ближайшая комната оказалась спальней Игната – судя по идеальному порядку на письменном столе и заправленной кровати, здесь давно не жили. Были еще какие-то книги, и постеры, и прислоненная к стене гитара, но вся эта лирика Северьяна не интересовала. Он заглянул в оставшуюся комнату – окно зашторено, шкаф-сервант во всю стену, разложенный диван. Белье смято. Кажется, никого. Северьян привстал на цыпочки, чтобы разглядеть ту часть комнаты, что скрывалась за диваном. Там, под окном… Темнеет что-то. Мешок? Нет.

Нащупав выключатель, он засветил лампу. Сощурился, поморгал. Крикнул:

– Игнат! – и бросился в кухню.

В коридорчике они едва не столкнулись лбами. Пока Игнат что-то там причитал, Северьян отыскал в кухонном ящике нож и вернулся.

– Воды принеси.

Резал скотч, которым запястья Марины были примотаны к батарее, потом другой, что стягивал ее лодыжки, и вспоминал: Север так и не отдал Вике телефон, но, пока он дрейфовал по улицам и набирался в «Яде», она сходила к своему Маге сама. Пешком, ножками. Еще и двенадцати не было, а в четыре машина уже стояла под окнами – быстро ребята сработали. Девчонка от ночных приключений отоспаться не успела, а уже за них поплатилась. Дружок ее с дурацкой кличкой Габор тоже навряд ли только словесное внушение получил, но вот уж о ком он точно беспокоиться не станет…

Когда Северьян сорвал клейкую ленту с ее губ, Марина слабо подала голос.

– А? – разволновался Игнат, который топтался рядом со стаканом воды и скорее мешал, чем приносил пользу. – Что она сказала?

– Ругается, – пояснил Северьян. – Нормально все будет. Не били, припугнули только. И отвязать забыли.

– Забыли? Да они нарочно это сделали, она бы умерла, если б не мы… Вы… у нас же нет никого. У нее… То есть…

– А-А-А!

С неправдоподобной скоростью ожившая Марина совершила прыжок, за который ей полагалась бы олимпийская медаль. Приземляясь, она ухитрилась цапнуть забытый Северьяном нож и теперь жалась с ним в углу: острие направлено на Северьяна, взгляд – на Игната.

Она открывала и закрывала рот, но слова не выходили.

– Спокойно, – сказал Северьян. И повторил: – Спокойно. Это не я подослал тех ребят. Жена психанула.

Но Марине, кажется, было не до него.

– Живой? – спросила она с вымученной улыбкой. – Игоша, ты живой, что ли? А очки мои зачем надел, дурачье?..

И обмякла. Северьян и Игнат подставили руки одновременно.

– А правда, ты чего в очках?

На переносице Игната прочно сидел раздобытый, видимо, в прихожей артефакт – круглые окуляры в металлической оправе. Тот немедленно стянул их и пристально посмотрел на Северьяна.

– Ничего не замечаете?

– Нет, – ответил он честно.

– А так?

Игнат приблизил лицо вплотную, и только тогда до Северьяна дошел смысл его маскарада: сам он был привычен к внешнему виду Есми и уже не замечал жутких белесых глаз недоумерших. Для Марины они, конечно, стали бы сюрпризом, но едва ли меньшим, чем оживший братишка. Игнат что, собирался водить ее за нос? Притворяться живым?..

– Мне пора, – отрезал Северьян и засобирался.

Игнат вскочил и поспешил за ним, не слишком уверенно цепляясь за рукава рясы, которые Северьян тут же с легкостью высвобождал и шел дальше.

– Отец Северьян… Отец Северьян, подож… Подождите!

Наконец, додумался – преградил собою выход, уперся руками и ногами в дверные косяки.

– Дайте мне сказать.

Оба понимали, что полупуть вот так не заткнешь, и Северьян, пожелай он этого, хоть сейчас окажется снаружи – но и Игнат там же. И станет преследовать несговорчивого двоедушника до тех пор, пока не осточертеет. Только поэтому Северьян не двигался с места.

– Если вы уйдете, Рина перестанет меня видеть. Откроет глаза – а здесь никого.

«И это будет хорошо и правильно, друг мой», – думал Северьян, не перебивая. Разум нормального человека найдет способ объяснить себе увиденное с минимальными потерями. Для всего найдется своя логика. Гораздо более гуманная, чем правда.

– Дайте мне время. Я столько не успел ей сказать! Или нет… я знаю, я сейчас!

Он скрылся в своей комнате, а вернулся с двумя рыжими купюрами в руках – заначка, не найденная сестрой.

– Вот, возьмите! Больше нет. Хотя бы день. Этого хватит на один день моей жизни?

День просит, блаженный. Дня не было и у Северьяна – только ночь, ночь и снова ночь, чтобы отправлять таких, как Игнат, на изнанку города. Расплачиваться ими за возможность умереть. И вот стоит тут эта говорящая валюта, деньги свои пихает. И не понимает, о чем просит.

– Ну, бывай.

– Разве я мертвый? – в отчаянии выкрикнул Игнат, но выслушивать стенания Есми о своей участи было последним, чего Северьяну сейчас хотелось. Он твердо вознамерился закончить разговор исчезновением. – Мертвым бывает больно? А страшно? Мертвые – любят?

– Ой, вот только не…

– Куделька.

Северьян вздрогнул – не показалось?

– Куделька, – повторил Игнат и осел, потирая лоб. Смотрел на Северьяна, но будто не узнавал.