Тимоти расписывается в том, что загрузка произведена успешно, и увозит меня домой. Он закидывает мою руку себе на плечо и помогает выйти из клиники – мне трудно передвигаться, пока одурманенное сознание плывет где-то чуть впереди меня. Я делаю широкие шаги, не понимая толком, куда приземлится нога, и постоянно удивляюсь, когда внезапно она сталкивается с тротуаром. Тимоти усаживает меня в «Фиат». Он велит мне закрыть глаза, чтобы не укачало, а не то меня стошнит у него в машине. Я закрываю глаза. На резких поворотах я раскачиваюсь и цепляюсь за ремень безопасности, от обострившихся чувств кружится голова.

– Постарайся заснуть, – говорит Тимоти. – Сейчас это лучше всего.

Я пытаюсь расслабиться, даже подремать, но вместо этого загружаю Город – скорость загрузки через АйЛюкс просто потрясающая. Восточное шоссе. По умолчанию АйЛюкс работает на максимальном разрешении, и Город неотличим от реальности. Я проезжаю через туннель…

Сумрачный дождливый вечер. «Старбакс» на углу Крейг-стрит и Форбс-авеню, логотип-русалка на стекле. Люди входят и выходят из кафе, когда-то их незаметно сняли камеры безопасности или глазные камеры, и теперь их профили достали из облачного хранилища и поместили в Архив по закону о праве на воспоминания, сейчас они населяют каждый уголок Города. Призраки живут в виртуальном мире, вращаясь в бесконечном кольце, вечно заказывают кофе, вечно сидят за столиками кофейни, вечно повторяют одни и те же разговоры, спешат домой под дождем, но в результате все равно оказываются в той же очереди за кофе.

Они как будто смотрят на меня и взаимодействуют со мной. Я гляжу на них через залитые дождем окна – они идут под зонтиками, их кожа в таком свете немыслимо белая, как у рыбы, всплывающей из глубины. Но как только эти люди оказываются вне поля зрения, они перестают существовать, пока их не увидит кто-то еще. Ученики католических школ и университетские студенты стоят в очереди. Выкрикивают заказы. Все столики заняты, лица подсвечены голубым от экранов ноутбуков. Там Ханна Масси – ждет в очереди, чтобы сделать заказ. Она попала в Архив, пока была еще жива.

– Ханна, – говорю я, и она поворачивает голову, будто услышала.

– «Эрл грей», – говорит она.

Я смотрю, как она выходит из «Старбакса» с чаем в руках. Потом пересекает улицу под дождем. И когда она исчезает из вида, то кажется миражом, словно я никогда ее и не видел. На другой стороне улицы купается в тумане Музей Карнеги, украшенный черными чугунными статуями ангелов, всегда напоминавших мне об ангелах, посланных записать конец времен. Что они увидели, эти ангелы, когда конец времен и впрямь наступил? Когда они сгорели? Может, они расплавились, а может, и уцелели, превратившись в железные трупы. Здесь воссоздано все, каждая деталь. Корпоративная сеть «Старбакса» манит «попробовать Город на вкус» с запатентованным кофе марки «Комодо дракон». Запатентованный вкус кофе и тыквенный кекс.

Помню, я сочинял стихотворение, дожидаясь – Терезу.

Как бы сложилась наша жизнь? Точно не узнаешь, но я стараюсь быть реалистичным – эти воспоминания лишь приоткрывают мне окно к той жизни, которой никогда не было. Появляется Тереза в дорогом платье из магазина для будущих мам, купленном неделю назад в «Нордстроме», из синего с золотом крепдешина. Выглядит она потрясающе. Она носила нашего ребенка, как будто груз тайных, но хороших новостей. Мы заказали столик в ресторане «Юнион».

В тот вечер мы встречались там с ее друзьями, Джейком и Бекс из совета по искусству. Помню, мне было не по себе, я не мог поддержать беседу, не считая глупых шуток время от времени и разговора о неизвестном поэте, которого я читал. Но Тереза так быстро соображает, я впечатлен тем, как она ведет разговор. Она болтала об ответственном садоводстве и лекциях для взрослых, на которые получила грант. Это проект по созданию парка в районе Ист-Либерти.

В тот вечер мы строили планы на следующей неделе посетить организацию молодых профессионалов. Я представляю, какой роскошной была бы наша жизнь, с новыми платьями из «Нордстрома», мы посещали бы вечеринки для сбора средств, встречались с новыми людьми, важными для работы Терезы. Я бы закончил диссертацию. Поставил бы на ноги издательство «Слияние». Кто знает? Но это уж точно принесло бы радость. Наша совместная жизнь была бы счастливой.

Мы идем к машине, припаркованной в нескольких кварталах, рядом с греческой православной церковью, совершенно промокшие под дождем, но смеемся. Все проезжающие мимо автобусы полны призраками.

Тимоти высаживает меня у дома.

– Как мне увидеться с Уэйверли? Я хочу его поблагодарить.

– Уже скоро, – отвечает он. – Вообще-то он устраивает междусобойчик, и если ты сможешь…

– Я свободен. Я всегда свободен.

Наверху я раздеваюсь и изучаю свою новую систему, АйЛюкс от «Панды» с глазными линзами «Меопта». Все данные со старой симки переведены. Подключение к облаку за счет Уэйверли, больше никаких поисков бесплатного вай-фая. Теперь моя черепушка стоит куда больше, как будто ее окунули в золото и утыкали бриллиантами. Я вспоминаю страшные байки о грабителях, проламывающих головы ради дорогостоящей аппаратуры, теперь я могу стать их жертвой. Я чувствую остаточную боль – скорее, неудобство – в плечах и глазах, а кожа головы зудит.

Чтобы забыть об этом дискомфорте, я занимаюсь досье Альбион, которое передала мне секретарша Уэйверли, но это лишь профиль с питтсбургским адресом, маркой ее машины и именами нескольких друзей. Малоинтересное резюме – он даже не включил примеры ее дизайнерских работ, никакого портфолио. Нет ни мест работы, ни личной информации – никаких подсказок, где я могу ее найти, где она проводила время, пока была жива.

Неужели Уэйверли больше ничего не знает? Но даже если бы он приложил еще несколько фотографий вроде того гламурного снимка, который мне показывал, эффект был бы тем же – Альбион нереально красива, как дева с картин прерафаэлитов, пусть даже она всего лишь лежит на диване или позирует на фоне горы Вашингтон в обрамлении городских небоскребов. Я разыскиваю ее имя в разных базах – в архиве питтсбургской «Порт-Газетт», в «Трибьюн ревью онлайн», в данных государственной переписи и бюро трудовой статистики, но запрос «Альбион О’Хара» выдает нулевой результат. Я хочу ее найти.

Мне нравится эта работа – скорость, с какой я получаю результат запросов, необходимость продумывать каждый шаг. Я лежу голым под кипой одеял, потолок расцвечен скидочными купонами и логотипами: Café de Coral, ресторанов «Чашка Бена» и «Маленькая овечка», в стримах мелькает президент Мичем на пляже, конкурс мокрых купальников, столетие Мадонны, новый выпуск жестоких японских игр, но этот поток блекнет, и я снова проникаю в сердце Города.

Полиш-Хилл. Церковь Непорочного сердца Марии. Склоны холмов усыпаны осенними листьями и пронизаны извилистыми узкими улочками и переулками с развилками и поворотами. Зеленый купол церкви и фасад из бежевого кирпича окружены потрепанными рядами блеклых домов. Неподалеку – бар «Гурский», в окнах с грязными потеками сверкает неоновая реклама «Пилзнера». Когда случилась катастрофа, Альбион жила здесь, на Добсон-стрит, 3138, третий этаж. Новый слой. Одежда промокла на сыром ветру с дождем. Полиш-Хилл был кварталом художников, слишком бедных, чтобы поселиться в Лоренсвилле, и потому они купили дешевые дома выше по склону, больше не нужные последним остаткам прежней диаспоры европейских эмигрантов. Открытые студии и дешевые бары, один за другим.

Дом Альбион стоит на углу, окна обрамлены граффити с изображением девушек в нижнем белье и со свиными головами. Дверь защищена паролем, зеленая краска на ней облезла и поцарапана, обнажились подгнившее дерево и ржавые петли. У моих ног собирается лужица дождевой воды. Я открываю дверь кодом доступа к Архиву и вхожу. Так значит, Уэйверли прав – Куценич не сменил мои старые коды. Промозглый вестибюль. На лестнице и подоконниках валяются груды нераспечатанной почты. Передо мной появляются теги, я листаю список жильцов – их немного, и Альбион среди них не числится.