— Со всем смирением, я желаю быть вашим, — произносит он, и Луи усмехается.

— Что-что, сын маков и Луны?

Мальчик хмурится и испуганно отстраняется, его плечи вздрагивают, когда Луи касается пальцами маленького ожерелья из камешков и костей на его шее.

— Мне сказали, что я должен произнести это для вас.

Луи не может сдержать улыбки — эти люди такие глупые и смешные, они всего лишь посмеялись над невинным и незнающим ребенком.

— Я не должен был?

— Не важно, — успокаивает его Луи. Мальчик косится на руку бога, которой тот перебирает камешки на веревочке.

— Это… это для вас.

— Для меня?

— Да, — мальчик тянется к ожерелью, снимая его со своей шеи, и его пальцы невольно сталкиваются с пальцами Луи. Они оба вздрагивают, когда это происходит. — Мой подарок вам за то, что выбрали меня.

Он опускает глаза и надевает на шею Луи ожерелье, задерживаясь пальцами на обнаженной коже.

— Спасибо.

— Это не просто так, — вдруг качает головой мальчик. — Я хочу попросить вас… когда ночь кончится, и я буду принесен в жертву, обещайте, что позаботитесь о моей семье. Пусть моя мать родит еще сына, а сестра будет счастлива, и чтобы никакая болезнь и никакое проклятие не поразило их.

Луи не понимает, откуда взялся этот мальчик. Никто еще не просил его о чем-то, будучи выбранным на жертвенной стол. Это уже само по себе считалось даром, и люди думали, что жертва, которую они отдают собой, предполагает счастье для их семей и их поселения. Но это было правдой лишь отчасти. Луи не помнил никого из тех, что были с ним на этом алтаре, не помнил их имен, хотя они говорили их ему, не помнил, как они выглядели — для него это не имело никакого значения. Вкус их крови и их жизни казался таким далеким, что и его он припомнить не мог. Но сейчас, глядя на этого мальчика, Луи готов дать ему благословение.

— Хорошо, — кивает он. — Смотри.

Луи берет чужую руку в свою и подносит указательный палец к губам. Обнаженные острые зубы цепляются за кожу, разрывая ее как тонкую материю, и красные капли падают на каменный алтарь. После он проделывает то же с собой, и, соединив их пальцы, прислоняет их к ожерелью на груди, пачкая камешки кровью. Они оба чувствуют, как еле ощутимо вибрирует ожерелье под их пальцами и кровь становится ярче, будто светится.

— Это мое обещание тебе, — говорит Луи. — Как твое имя?

— Гарри, — отвечает мальчик. Луи пробует имя на своем языке, шепча его для самого себя.

— Я бы хотел, чтобы ты выжил сегодня, Гарри, — грустно тянет бог. Мальчик заворожено наблюдает за ним, не смея показывать, как сильно бьется сердце в его груди от одного только присутствия Луи.

— Не хочу, чтобы было больно, — говорит Гарри. Луи задумчиво смотрит на него, а потом обращает внимание на цветок мака, лежащий у ног мальчика. Он тянется к нему, держа его пальцами за тонкий стебель. Секунда, и огненные лепестки загораются, заставляя Гарри вздрогнуть. Он не может отвести глаз от опаленного бутона, разлетающегося по воздуху искрами, пока Луи не может перестать смотреть на то, как отражаются эти искры в глазах Гарри. Бог берет черную сердцевину пальцами, сжимая так сильно, что она рассыпается, оставляя лишь один маленький черный кристаллик.

— Открой рот, сын маков и Луны, — шепчет он, и Гарри повинуется, чувствуя, как что-то горячее ложится на его язык, а пальцы Луи касаются его губ. — Тебе не будет больно, — улыбается он.

Гарри помнит, как кристалл растаял на его языке, не оставляя вкуса, словно исчез. И еще он помнит то, как его губы стали гореть и покалывать, когда Луи прильнул к ним своими. Ребенок богов был осторожен и нежен, его касания были такими слабо ощутимыми, что Гарри не мог насытиться. Он приоткрывает рот, желая почувствовать Луи еще сильнее, попробовать на вкус, соединиться с ним. Весь его страх и волнение уничтожились в ту же секунду, когда маковый кристалл проник в него.

Луи поддается порыву мальчика, следует за его желаниями, притягивая юное тело ближе, ощущая нежную обнаженную кожу.

Его человеческое тело охватывает привычный огонь страсти и безумия, кровавый бог внутри него чувствует близость жертвы. Он тянет Гарри на себя, устраивая его сверху на своем теле и отвечая на голодные поцелуи.

Гарри льнет к нему снова, неумело лаская его губы, пока Луи не срывает с себя как кожу все страхи и сомнения, все внутренние желания быть осторожным с мальчиком (надеясь на вероятность того, что тот переживет эту ночь). Он оставляет внутри себя лишь кровавое божество, лишь желание и искры, плескающиеся в глазах Гарри.

Перевернув их, он прижимает юношу к твердому камню, проводя губами по шее, скулам и лбу. Где-то над головой Гарри, он тянется рукой к мертвой лисе, лежащей на краю камня без головы и лап. Он опускает пальцы в холодную животную плоть, пока они не окрашиваются в красный достаточно, чтобы стать кистями для его нового холста. Луи протягивает пальцы к лицу Гарри, рисуя линии и точки на лбу и щеках мальчика.

«Благословенен будет наш союз из крови и плоти» — твердят рисунки на мягкой коже.

Луи опускается к груди мальчика, целует его резкие ключицы, его затвердевшие соски, отдающие вкусом краски, которой разрисовали его избранника люди. Живот подрагивает, когда язык божества чертит на нем послания.

Сын маков и Луны на вкус как цветы, как ветер, как утренний дождь, Луи желает попробовать его всего, испить его. Он тянет края набедренной повязки, стаскивая ее и оставляя обнаженное и изнемогающее тело под собой. Гарри дышит, словно пойманный зверь, пока над их головами небо затягивает тучами, и Луна исчезает среди темноты. Ветер становится резче, качает ветви деревьев вокруг них, шепчущих Луи о красоте мальчика.

Он целует бледные ноги под собой, одаривает поцелуями бедра, пока член Гарри наливается желанием все больше и больше. Луи смотрит на затянутое маской предвкушения лицо юноши, на то, как его алые губы шепчут имя божества.

Он выглядит так красиво, когда Луи касается языком его возбужденного члена, когда дарит своим ртом поцелуи и пробует его на вкус. Голос Гарри звучит раскатистой песней посреди леса, так сладко, что Луи кажется, даже Луна позавидует тому, что он слышит это. Бедра Гарри дрожат, когда бог ласкает его своим ртом, не в силах держать внутри желание поглотить мальчика, подчинить, разделить с ним силу, снедающую его изнутри. В конце концов, уничтожить и воскресить таким же, как и он сам.

Гарри кричит, когда Луи двигает головой все быстрее и быстрее, не осознавая, что процесс его воплощения уже начался — ногти почернели и удлинились, впиваясь в нежную бледно-розовую кожу мальчика. Луи отрывает себя от плоти, безумным взглядом смотря на Гарри и нетерпеливо подползая к нему, обрушивая животные поцелуи. Ему отвечают со всей возможной страстью, и желание быть соединенным с Луи ни у кого еще не было таким большим. Он чувствует это сквозь каждое покалывание под кожей, которая становится все бледнее и бледнее с каждой секундой, обращаясь в цвет Луны. Под ней проглядываются все отчетливее черные сосуды из черной крови. Прах и тление — вот из чего сделан Луи. Он представляет, как сильно пугает Гарри его новый облик, но сын маков и Луны наблюдает за изменениями лишь несколько секунд, а после снова льнет за новой лаской к богу смерти.

Луи заключает его в еще более крепкие объятия, наслаждаясь сладкой прелюдией. Руки мальчика тянутся к его плечам, скидывая в темноту за ними волчью шкуру, а после опускаются к набедренной повязке, отправляя её туда же. Между ними больше нет ничего, и Луи жмется к живому телу, с бьющимся как звуки барабанов сердцем. С жизнью и желанием, бьющими через край и притягивающими его так сильно. Он запускает руку в волосы Гарри, сжимая их и притягивая того ближе к себе. Поцелуй между ними похож на борьбу, изнывающие члены трутся друг о друга. Венок Гарри из скрюченных веток слетает с головы, оставаясь никем не замеченным.

Вокруг сгущаются звуки ветра и волнующейся природы. В висках у Луи стучит ритм крови, черное море заливает глаза. Он отдается нежности с Гарри, царапая кожу мальчика и оставляя на ней кровавые разрезы, к которым тут же припадает слизать языком.