Он говорил, рассказывал и показывал, а Гермиона украдкой бросала на него взгляды, и ей хотелось расплакаться от желания просто провести по его лицу рукой, просто обнять его. Мерлин с ними, с поцелуями, она хотела просто выпить чаю с ним вместе и поболтать. Слушать все его рассказы о книгах, которые он собирал в гаджет для нее и улыбаться от счастья.

— Ты меня слышишь? — Северус прервался на полуслове.

— Да, конечно, просто… Просто это очень неожиданно и приятно и… спасибо тебе огромное! Это невероятный подарок, множество книг в одной! Думаю, я смогу разобраться.

— Когда ты уезжаешь?

— Документы пришли… я дорабатываю последние дни. Портал заказан на субботу.

Он молча смотрел на нее, не спуская глаз.

— Мне надо идти. Спасибо за подарок, — она чувствовала, как лицо заливает краска и поспешила выскочить в коридор. Мерлин помоги! Как же все запуталось, и нет ни малейшей мысли, как это все распутать.

Ночью Гермиона не сомкнула глаза. Локхарт, словно чувствуя, что она уезжает, не хотел ее отпускать. Стоило ей выйти, как срабатывал датчик, что пациент находится в опасном состоянии и она снова шла в его палату, садилась около него и слушала бессвязные рассказы. Никакие зелья не помогали, будто за годы лечения он выработал к ним иммунитет. Ближе к утру, поставив якорь, Гермиона нырнула в его сознание. Небо над пустыней было чистым, как и пески, заполнявшие собой все, насколько было видно глазу. Что-то изменилось: воспоминания, даже отрывочные стерлись окончательно. Гермиона задумалась и, выныривая из сознания Гилдероя, уже обдумывала план.

На следующий день, притащив из архива все записи, которые делала и она сама, и те, кто до нее пытались помочь Локхарту, она села за работу. Писала, сверяла, сопоставляла, снова писала, делала пометки, возвращалась к написанному, исправляла. К вечеру был исписан пухлый магловский блокнот и с ним Гермиона поспешила к Снейпу.

Дверь была заперта, и Гермиона решила, что Снейп все же выходит из добровольного заточения, но стоило постучать, как ей открыли.

— Что-то случилось? — оглядев ее, с тревогой спросил Северус.

— Нет, но… не случилось, но мне нужна твоя помощь.

Он посторонился, позволяя ей войти.

— Вот, — она положила на стол блокнот. — Помнишь, как-то я рассказывала тебе о Локхарте? О том, что его сознание, как пустыня, по ней ветер гоняет только клочки воспоминаний? Но при этом Локхарт как-то умудряется генерировать сюжеты. Я иногда записывала, очень причудливо, но на бред похоже только отчасти. Логика там точно есть. Так вот, сейчас даже следов воспоминаний на поверхности не осталось. Я не стала лезть в более глубокие слои памяти, а кроме меня это никому никогда не было нужно, ну или другие тоже побоялись. Помнишь, мы обсуждали это?

Северус кивнул. Гермиона села за стол, раскрыла блокнот.

— А вчера меня озарило! — она стала листать блокнот, чтобы найти нужную страницу и собраться с духом для дальнейшего разговора.

Он не стал садиться рядом, нависая над ней так, что она почувствовала его дыхание на своем затылке.

— Что ты хочешь от меня? Чтобы я за ним… присмотрел?

— Нет, что ты. У меня появилась идея для зелья, но я не уверена, что моя догадка верна. Ее надо проверить, возможно — переработать, может быть внести изменения по ходу лечения.

— Зелье, возвращающие воспоминания? Кто только не пытался, но это невозможно.

— Вот именно! — Гермиона развернулась, чтобы видеть его лицо и оказалась с Северусом нос к носу. Она поспешно отвернулась. — Вот именно: не надо возвращать воспоминания. Его память — пустыня, на которой ничего не приживается. Прости за пафосное сравнение, но что, если превратить пески в землю? В то, что сможет усваивать зерна нового? Нам не надо возвращать воспоминания, но мы можем наполнить его сознание новыми образами. Начать с нуля. Главное, чтобы воспоминания стали… приживаться! Мы все время думаем о том, чтобы вернуть прошлое, но иногда надо просто начать с нуля!

— Начать с нуля. Интересно, — он взял блокнот, мимолетно коснувшись руки Гермионы. — Посмотрим… Ты оставишь записи? — пролистывая блокнот он отошел к окну.

— Да, это выжимки, но я могу попросить, чтобы тебе принесли все записи и истории болезни. Их много, очень много, — Гермиона тоже встала.

Снейп коротко кивнул.

— И ты будешь мне писать, чтобы сообщить как идут дела?

— Мои или Локхарта? — без тени иронии спросил Северус.

— Твои. И Локхарта.

Он смотрел на нее так, что она невольно вспоминала его поцелуи. И это было почти невыносимо.

— У меня приготовлен чудесный чай, не хочешь? Вид у тебя такой, будто ты не спала сутки.

— Примерно так и есть, правда я не думала, что это так заметно. Я… — наверное, правильным было бы отказаться, но она согласилась, — я с удовольствием выпью чашечку чая.

К чаю у Северуса оказались прекрасные, тающие во рту печенья. Он потушил все свечи, кроме тех, которые стояли на столе, трансфигурировав стулья в кресла. Гермиона была признательна ему за заботу и еще больше за то, что они избежали неловкой ситуации, оставшись пить чай в самой лаборатории, а не в его личных комнатах. Можно было подумать, что они на самом деле старинные друзья или сподвижники, захваченные одной идеей. Когда чай был выпит, Гермиона, с трудом сдерживая зевоту и желание остаться в этой комнате с горящими свечами, поднялась.

— Спасибо за чудесный вечер. Я пойду.

— Спасибо тебе.

Они стояли друг напротив друга, Гермиона протянула Северусу руку, которую тот галантно поцеловал.

— Почему мы не могли так раньше? Почему все время ссорились? — не удержалась она, ругая себя за несдержанность.

— Возможно, оказались близко слишком резко? Я не знаю. Впрочем, думаю, моих предков кто-то проклял, — сказал он с усмешкой. — Мать, да насколько знаю и дед, не были счастливы в личной жизни. С чего бы мне стать исключением?

— Я не верю в такие проклятия.

— Если честно, я тоже…

Повисла неловкая пауза.

— До свидания? — она уже повернулась к двери, когда он ее окликнул.

— Ты придешь завтра? Обсудить… Локхарта? — он указал на оставленный ею блокнот.

— Приду, — улыбнулась она.

Им оставалось всего три вечера. Каждый вечер, около семи, Гермиона приходила в лабораторию. Каждый вечер они подробно обсуждали тактику действий, а потом пили чай с нежными пирожными и вели неспешные разговоры, будто у них впереди не несколько дней, два дня, всего один день, а вечность.

В последний вечер, в пятницу, Гермиона рассказывала, что поговорила с Белиндой и добилась от нее официального разрешения на ведение исследований по разработке нового зелья (Белинда понимала, какие бонусы это принесет). Гермиона замолчала: его взгляд смущал и будил воспоминания, к теме разговора не относящиеся. Он, встав за ее спиной, положил руки ей на плечи. Он дотронулся до нее, если не считать случайных, едва ощутимых прикосновений, впервые с того памятного разговора в ординаторской. Гермиона осеклась и замолчала, наслаждаясь моментом и не зная, что говорить и делать.

— Гермиона… — произнес он чуть слышно.

— Да?

— Я не буду просить тебя остаться, — сказал он тихо.

— И я не буду просить тебя поехать, — отозвалась она.

Она позволил себе закрыть глаза и слегка откинуться назад, чувствуя, как он склоняется к ней.

А потом оказалось, что они стоят лицом к лицу и целуются, словно сбежавшие после отбоя из своих спален шестикурсники. Но стоило поцелую прерваться, как Гермиону затопило сожаление.

— Сейчас… — она поправила волосы, — сейчас это как-то неправильно?

— А что у нас с тобой было правильно? — он не отпускал ее руки, дышал тяжело. — Черт, я что, должен отпустить тебя? Просто позволить уехать?

— Но я же отпустила, когда ты сказал, что нам лучше не встречаться и не быть вместе?

Он дернулся, как от пощечины.

— Возможно, мой отъезд — самая правильная вещь, которую я делаю за последние время. Все слишком запуталось.