Потом был дядя Саша, брат матери, здоровый такой мужик, я запомнил его вечно весёлым, по мальчишески озорным что-ли. Работал он на Гидролизном заводе, производящем спирт, сильно пил, потом был кодирован на пять лет, а потом сорвался в такой жёсткий запой, что выпил электролита вместо спирта и в муках умер прямо на руках у своего сына, моего двоюродного брата Кирилла, о котором пойдёт речь чуть позже. Эта смерть сына сильно подкосила моего деда-танкиста, он сразу сдал что-ли, вскоре после этого у него обнаружили рак, и он долго ещё промучившись, отдал Богу душу.

Было мне лет 13—14, когда мне в первый раз родители налили шампанского на Новый год со словами «ну уже взрослый, можно». А ведь с этого всё и начинается, раз родители говорят, что можно, то ты и принимаешь это. Это очень важный момент, это как благословение, действует моментально, как косвенное внушение, оно пролетает прямо в подкорку мозга и потом застревает там на долгие годы, а у кого то и навсегда! Ведь для ребёнка родители как два Бога, которым он бесконечно верит, срисовывает их поведение, как губка впитывает всё, начиная от слов и заканчивая привычками. Не помню особо, понравилось мне или нет, но все вокруг пили, и я стал пить, а потом пошло пиво на крылечке с друзьями, вино в Краснодарском крае во время летнего отдыха в лагере «Солнышко», и пошло- поехало.

В детстве я был достаточно робким мальчиком, а ещё эти чёртовы очки, у меня было -6, а это значит, что ты не видишь даже верхнюю строчку «ШБ», которые я просто ненавидел, а алкоголь словно раскрывал меня, я становился остёр на язык, бесстрашен и чувствовал себя очень уверенным и крутым.

Трудовой лагерь «Солнышко», какое милое название то, находился в Краснодарском крае, рядом со станицей Тбилисская и представлял из себя старый бывший пионерский лагерь, который стоял в низине, с одной стороны которой были южный лес и быстрая река, а с другой были холмы, по которым нам каждое утро приходилось взбираться на работу к колхозным автобусам. На территории лагеря располагались старые одноэтажные корпуса с той лишь разницей, что одни были из кирпича и делились на отсеки, а вторые были «аквариумы», стояли по отдельности и были с огромными окнами, от чего и получили такое название. Так же была видавшая виды столовая, досчатый танцпол под открытым небом и «пруд», а по сути котлован с вечно зелёной, пахнущей тиной водой. Душевые общие, туалет конечно с открытым падением, вечно занятый, особенно после уборки слив. Условия спартанские, каждое утро работа по полдня под палящим солнцем на уборке огурцов, помидоров, клубники или арбузов. Но самое главное – это была СВОБОДА от родителей на целый месяц. Здесь у меня произошла первая детская влюблённость, её звали Оксана, и первый по-настоящему взрослый поцелуй. Мы даже с этой девчонкой завоевали титул «лучшая пара лагеря», что было крайне престижно, и мой авторитет после этого сильно вырос в глазах ребят. В финале этого конкурса, припав на одно колено с протянутой в руке красной розой, я говорил ей, что она прекрасна, как этот цветок, и моя любовь к ней будет длиться вечно.

Да, сколько себя помню, в Душе я всегда был прирождённым романтиком, а в то время она казалась мне каким-то ангелом, спустившимся с небес, всё в её образе восхищало и пленило меня, я любовался этой красотой невинности и был по настоящему горд собой, что отхватил себе такую шикарную подружку. Она была из города Северодвинск, 14 лет, высокая, стройная, с шикарными длинными вьющимися волосами, занималась подводным плаванием и имела потрясающую фигуру.

Как-то раз, мы вчетвером, Сашка, мой друг с Архангельска, музыкант, гитарист от Бога, Оксана и её подружка Оля пошли на берег пруда провести вечер с гитарой и конечно же с бутылкой плодово-ягодного вина. Дерьмо редкостное, но во-первых, оно было до безобразия дешёвым, а во-вторых, сильно било по шарам, чего нам собственно было и надо, и в добавок ко всему было сладкое. Оля, как и Оксана, занималась подводным плаванием, они обе были из одного города, высокие, с точёными фигурами, только она была блондинка с такой милой девичьей чёлкой и большими зелёными, задумчивыми глазами. Выпили бутылку на четверых, Саня играл какие-то песни на гитаре, был тёплый южный вечер, от выпитого вина во всём теле чувствовалась приятное расслабление, на другом конце пруда начиналась субботняя дискотека, и слышались звуки музыки вперемешку со смехом и криками молодёжи. Мы сидели на деревянном помосте, с которого днём так любили прыгнуть в прохладную воду этого пруда, который и прудом то сложно было назвать, так, вырытый котлован с зелёной застоявшейся водой, но, как говориться, за неимением лучшего и он спасал нас от июльской жары.

Оля легла ко мне головой на колени, и мы о чём то мило болтали, как вдруг она обернулась назад, вздрогнула, я почувствовал её испуг и услышал:

– Ты ничего не видел!

– Чего я не видел? – ответил я обернувшись.

Мой друг гитарист Саша с моей любимой Оксаной уже во всю целовались в засос. «Ах ты сука!» – закричал я, не в силах сдержаться от увиденного. Оксана была пьяна, она вообще косела очень быстро, но это конечно ни сколько не смягчала их вину. Дотащив её до их отряда, я понял, что такое простить выше моих сил, да и в лагере не поймут. Саша, робко, полупьяный, бормотал какие-то извинения, а я уже вынашивал в своей голове план мести. Решил я очень просто, его хорошенько отпиз@ить при всём отряде, дабы преподнести урок и укрепить свой авторитет, а с ней порвать окончательно и бесповоротно.

Через полчаса уже весь лагерь знал о произошедшем, ведь мы же были лучшей парой, девочки мне сочувствовали, парни хотели помочь избить предателя, но я сделал всё сам. Собравшись у туалета, я несколько раз зарядил Сане по роже и по корпусу, он не сопротивлялся, чем ещё больше разозлил меня, но больше его бить я не стал, чего бить худого музыканта, который изначально слабее тебя, хоть и предателя. Всю ночь я после этого не спал, из головы не выходили мысли об этом подлом, как мне тогда казалось предательстве. И ведь прямо за моей спиной, и в прямом и в переносном смысле, лучший друг ещё называется, а она то, как могла, мой ангел на глазах резко превратился в конченную бл@дь.

Оксана пыталась со мной помириться, говорила, что была пьяна и не знает как такое получилось, но я был непреклонен, а через несколько дней стал встречаться с её подругой Олей. Уж не знаю, то ли ей хотел сделать по-больнее, моё честолюбие было в крайней степени ущемлено, то ли зная, что в тайне Оля любит меня, решил попробовать закрутить роман и с ней. Они правда мне нравились обе, и неслучайно тогда её голова оказалось на моих коленях, но Оксану бы я никогда не предал ради неё. У меня ещё с детства был какой то свой внутренний кодекс чести, который с годами конечно стал видоизменяться, но тогда в мои 15 лет он был очень строг.

Позже, в один из тех чудных южных тёплых вечеров мы пришли с Олей в парк, в котором стояли старые, скрипучие, ещё советских времен качели в виде лодочек, с облупленной краской по бокам, а лагерь раньше был пионерский, и кое-где даже оставались статуи пионеров с торчащими обрубками рук или ног, прям как древнегреческие статуи. Мы качались на этой советской ещё лодочке, которой наверное было минимум полвека, она грубо, заунывно так скрипела старостью своих лет, лёгкое летнее платишко Оли нежно голубого цвета слегка задиралось на ветру, и я любовался красотой её ровных длинных ног, прямо прелесть, как приятно было смотреть.

Она сказала мне: «Серёжа, я знаю, что ты продолжаешь любить Оксану, хоть и встречаешься со мной, и я с этим ничего не могу поделать, хоть и люблю тебя». Да, она была права, девушки всегда всё чувствуют и бывает не знают даже как это объяснить, но точно знают, что это именно так, моё сердце действительно оставалось у её подруги Оксаны, и я честно сказал ей об этом. Потом мы сидели с ней на том же злосчастном месте у самого пруда, и там я поцеловал её, по взрослому так, с языком. Её губы раскрылись, они были такие пылающие и подрагивающие от волнения, и я почувствовал, как её маленький юркий язычок уже сплёлся с моим, и нас куда то унесло далеко-далеко и казалось, что это продолжалось целую вечность.