«Не знаю насколько ты права. Мне как-то пришлось наблюдать сцену его расставания с одной бывшей. Неприглядная картина. Он трясся от страха, боялся, что она не отстанет от него. А она неожиданно обрадовалась, будто сама не знала, как от него избавиться. А от другой он прятался, а она бегала за ним и шантажировала его чем-то. Мне кажется, он всегда ждет, пока сама женщина от него отстанет. Он трус и боится скандалов».

«А может, он тебя боится потерять? Не задумывалась? Не хочет доводить до грани… Такая вот «незначительная» деталь… Некоторым мужчинам нужен бордель. Это все же лучше, чем «индивидуальное предпринимательство», – шуткой смягчила я свое серьезное мнение на проблему. И о другом заговорила:

«Эмма, ты стала совсем неэмоциональной, слишком здравомыслящей, практичной, сухарем, что ли? Напрягает меня твой внешний вид».

«Я слишком замотана, даже ночью не удается расслабиться».

«Зато у Федора есть время на фантазии и на их воплощение», – зло брякнула я.

«Знаешь, я хочу смотреть на солнце, на звезды, на счастливых людей, наблюдать их добрые поступки… Чтобы рожь колосилась, деревья цвели… Как давно я всего этого не видела! Мне не хватает положительных эмоций».

«Понимаю, чудовищно устаешь. Трое детей, полторы ставки и всё в одни руки».

«Вот подрастет маленький, тогда все вместе будем ездить любоваться природой».

(Тогда она еще была здоровой.)

«Льстишь себе надеждой».

«Вот увидишь, всё будет, как я говорю», – ответила Эмма твердо.

А я и не сомневалась.

– Любовницы для мужчин как второй эшелон, как запасной аэродром? – спросила Аня.

– В основном как объект для развлечений, как отдых от семьи. Случается, что мужья увязают по самое не хочу, тогда разводятся и женятся по новой. Влюбленные, они часто не способны объективно смотреть на обыденные вещи, считают, что ими движут исключительно положительные побуждения, ну и садятся голым задом на раскаленную печь. И всё повторяется по кругу: маленькие дети, заботы. Все как обычно. Ничего нового, – ответила Инна.

«Лекция для подростков или дебилов? Не пора ли положить конец гнетущим воспоминаниям?» – сердито ежится Лена.

– Знаете, я один спектакль трижды смотрела, только в разных театрах и с разным составом артистов. Одни его играли как трагедию, другие – как иронию, а третьи – как веселый фарс: широко, размашисто, весело. Вроде бы и в душу главного героя не заглядывали, не понимали истоков его горя, будто куражились, а герой в конце спектакля опять-таки умирал, отравившись газом. У меня был шок от этого абсурда. И был он сильнее, чем от трагедии, – поделилась Аня воспоминанием, навеянным Инниными рассуждениями о семейных перипетиях.

– Ну, прямо как в жизни: каждый играет то, что ему близко, и так, как ему понятно, – поддакнула Жанна.

– А конец один, – усмехнулась Инна.

Аня после этих слов неожиданно рассмеялась:

– Моя знакомая Лида в детстве любила наблюдать за голубями, которые у нее на балконе жили. Так вот она рассказывала, что если по какой-то причине голубь оставался один, он начинал искать себе пару, разбивая другую семью. А как-то она разглядела птичью драму. У одной ее молоденькой голубки погиб голубок. В это время старшая пара уже высиживала яйца. Так голубь-отец начал усиленно ворковать и кружиться возле молодой «вдовушки», совершенно забыв о своей жене. А та, бедная, никуда не вылетала из гнезда, ожидая подмены. Лидочке было очень жалко старую голубку. Тогда она поймала этого ловеласа, готового свить другое гнездо и завести новую семью, отпустила полетать его голубку, а непутевого папашу водворила на его законное место: закрыла в родном гнезде. Оно было в посылочном ящике. Лида насильно посадила гуляку на яйца, напомнив тем самым о его родительских обязанностях. И так проделывала несколько раз. А тут на счастье появился другой молодой голубь и образовал с «вдовушкой» свою семью. Пришлось гуляке возвращаться домой. Голубь, нахохлившись и слегка раздувая зоб, что-то тихо ворковал, а жена любовно перебирала ему перышки на голове возле глаз и клюва… Идиллия! Все как у людей.

Сквозь туман забытья Лена опять услышала громкий шепот Инны.

– «…Оплел, обманул. Где-то глубоко внутри созревало понимание, но мне было больно сознавать... Хотелось сказать мужу что-то подходящее случаю, да разве он станет слушать, разве поймет?.. Я мечтала встретить настоящего мужчину, чтобы видел мои любящие глаза, чувствовал мое верное сердце, чтобы купаться мне в своей женственности, чтобы не было сил оторваться друг от друга, жить, благоговейно замирая от счастья, будто вдыхая медовую благость лип и белой акации. Чтобы хотелось предугадывать малейшие движения души и желания друг друга. И тогда никакие трудности не страшны. За таким хоть на край света. А в голове у Феди ничего, кроме блуда, не произрастало. Только мерзость подлости… «Мечты, мечты, где ваши радости, мечты ушли, остались гадости». Как избавиться от ада в себе?» – спросила меня Эмма и горько взвыла.

– Вечный наш хлеб – наши прекрасные мечты, – сказала Жанна. – Мечты о времени, когда люди не будут убивать друг друга на войне и изощренно мучить в семьях.

– Ты о загробном мире? – с невинным видом спросила Инна.

– Инна, я тебя умоляю…

– Эх, пошто напрасно страдает?.. – Это Аня вздохнула. – Попадись Эмме хороший парень, как бы засветилась каждая грань ее прекрасной души! Честная, пронзительно чуткая. А теперь у нее в глазах жуткая неизбывная и такая неизбежная в ее положении тоска… Прошлого, прожитого не отменить... Всем хотелось бы, чтобы давалась одна судьба на двоих...

– Да, видно, не всем.

– Тоска – это самоистязание, ниспосланное человеку небесами со времён Адама и Евы.

– Опять ты за своё! Пророчествуешь тут под руку, – раздраженно одернула Жанну Инна.

– Не сильна ты в доброте, – беззлобно огрызнулась та и быстро переключилась:

– Здорово сочиняешь про Эмму. Пользуешься слухами? Не придумываешь лишнего? Не искажаешь события? Учитывая твой характер и темперамент… Давай условимся: не «заливать».

– Обижаешь! – совершенно искренне выдохнула рассказчица. – Я головой отвечаю за каждое свое слово. Мне хотя бы частично успеть описать, хотя бы пунктирно, как судьба управилась с Эммой. Но я, конечно, наделена в высшей степени художественной правдой…

Инна с Аней переглянулись и понимающе улыбнулись друг другу. А Лена подумала с симпатией: «Хотите верьте, хотите нет, но Инна одна такая, единственная и неповторимая».

– Как давно ты приобрела специальность психотерапевта? – не удержалась от ехидного замечания Жанна.

Инна, конечно же, восприняла ее слова как комплимент.

«Почему еще в общежитии многие девчонки бросались к ней, чтобы поведать о своих страданиях и переложить бремя своих бед на ее достаточно хрупкие плечи и таким образом если не избавиться от них, то хотя бы ослабить давление. Не раз я заставала ее за подобной терапией. Почему именно к ней шли за словом сочувствия? Разве она располагала к откровению? Она лучше других понимала взлеты и падения, искореженные судьбы и даже опустившихся… до низшего уровня горького сиротства?.. Чтобы Инна знала и не проболталась? Не поверю. Она была бы последней, кому я доверила бы свои сердечные тайны. Я бы предпочла Лену». – Так размышляла Жанна.

А Лена в это же самое время подумала: «Как мы умны и прозорливы, с исчерпывающей полнотой оценивая чужие поступки, и как слепы в собственной судьбе и в ситуациях со своими родными».

8

– Непригляден порой этот мир, – вздохнула Аня. – Федор отверг в лице Эммы не только ученого, друга, но в первую очередь женщину. Наверное, это самое обидное.

– Вправе ли человек требовать от другого благосклонности, словно причитающегося ему долга, вот в чем вопрос? – Это Лена спросила.

– Как же без чувства долга? – растерялась Аня. – Где и в чем эта твоя хваленая золотая середина?