Литмир - Электронная Библиотека

«Ничего фатального. Успокойся. «Под каждой маской – тайна жизни». Ты же верила ему как себе. «Верить можно, только осторожно», без фанатизма, с оглядкой. «Все узнавать последней от других? Благодарю, мне этого не надо!» – пеняла я ей, пытаясь закончить наш отрывочно-бестолковый, непоследовательный разговор. – Разум в тебе должен во-зобладать. Ты обязана сделать выбор. В жизни так: или ты управляешь обстоятельствами, или они тобой. Всегда смотри не на воду, а на берега реки, на направляющие. А ты качаешься на волнах своих бед, как на качелях. Ты же умная, узнав Федькин характер, неужели не предвидела или хотя бы не предчувствовала появления в его жизни этих женщин?»

«Если уж быть до конца честной: мелькали такие мысли. Наверное, я боялась этого, потому и не хотела ни думать, ни признаваться себе, – созналась Эмма. – Счастье… Для меня это отсутствие постоянной душевной боли».

«Инна виртуозно, на ходу переделывает, подстраивая под ситуацию, и прозу и стихи», – молча восхитилась Аня. – Какая скрупулезная достоверность в ее воспоминаниях! Но не слишком ли она вдается в подробности?»

– И во взаимоотношениях между государствами, и в семьях важен диалог, – отреагировала Жанна на длинный рассказ Инны.

– Диалог с Федором? Это из области фантастики, – усмехнулась Лена. – Я не смогла, как Эмма, опуститься до выяснения отношений с Андреем. И не жалею. Зачем заставлять врать и этим унижать и себя, и его? Обнулила свою жизнь и полностью перезагрузила, взяв направление на распределение в другой город. Общалась с новыми друзьями, старых вспоминая по ночам.

– Взаимное уважение при полном отсутствии любви возможно во взаимоотношениях между странами, когда сила если и не используется, то демонстрируется или хотя бы обозначается. В семьях это не работает, потому что разумное на бытовом уровне не совпадает с разумным на уровне договаривающихся сторон в масштабах планеты Земля. В семьях главное не пудрить друг другу мозги и не мешать жить. И еще помнить, что любовь и дружба – это не слова, а поступки, – рассмеялась Инна и опять принялась рассказывать об Эмме.

– «Ты же знаешь, женщина всегда стремится к организованности в жизни, к определенности и логической завершенности в отношениях с мужчиной», – печально говорила мне Эмма.

«Будь он мужем или любовником», – шутливо продолжила я ее мысль, сбивая трагической накал откровений.

«А нужна ли эта определенность мужчине?»

«В каком-то смысле да. Хотят иметь жену, любовницу и комфорт в доме», – съязвила я.

«Я не хотела поддаваться обстоятельствам, пыталась относить свои чувства к разряду порочных, укоряла себя, стремилась не воскрешать в памяти плохие моменты. Но возникало упадочное настроение, переходящее в болезнь, в депрессию, и я забывалась в мучительном желании провалиться сквозь землю и сгинуть. Душа металась в путанице страстей и обид. А Федор изолгался. Он патологически неверен. (Боже мой, какой в ней запас доброты и монашеского смирения!) Иногда во мне шевелились недобрые надежды. Было, все было. Потом упрекала себя. Я так хотела сделать мужа счастливым, потому что, любя, была счастлива. Как больно терять любовь! Я – стыдно признаться – столько лет внимала лживым речам Федора, вверяла себя в руки подонка. Но «всюду клевета сопутствовала мне». Как непростительно я была слепа!»

«Соврет – недорого возьмет, – подтверждала я. – Из классики известно, что ложь и фальшь – атрибуты светского человека! – ерничала я, пытаясь избавить Эмму от слез. – Я, недолго думая, как фурия на мужа набросилась бы, а ты миндальничаешь».

«Мощный поток любви, переполнявший меня сознанием неизбежности и правоты, иссяк. Я не знаю, как дальше распорядиться своей семейной жизнью. Я ни о чем не могу думать, кроме обиды. Она навсегда прописалась в моем сердце. Отчуждение, бесчувствие мужа губят меня. Его мысли мне недоступны. Он то скандалит, то изводит своей угрюмостью или высокомерной занудливостью. Его жестокие слова впиваются мне в сердце, впитываются в кровь. Теперь я понимаю, что его упрямство – не признак ума, а неумение и нежелание находить компромиссы. И то, что он никогда не извиняется, вовсе не говорит о его чувстве собственного достоинства, а скорее о его слабости и дурном самолюбивом характере, – вернулась Эмма к «излюбленной» теме. – Сколько раз просила Федю: спокойно сознайся, что был не прав, учти свои ошибки и постарайся их не повторять. Это же так просто! Каждый человек имеет право на ошибки и на их исправление. Разве можно унизить себя откровенным признанием!» Будь честным хотя бы с самим собой. Ложь, как ее не прячь, всегда найдет брешь, чтобы просочиться, а потом расцвести пышным букетом.

У меня на работе был очень странный доцент. Нам в институт периодически поставлялись приборы, и я их распределяла по лабораториям. Бывало, предложу ему что-нибудь приличное, а он выламываться начинал, чтобы я его упрашивала, хотя прибор ему очень требовался. Первое время я удивлялась его манере, но уговаривала, но как-то рассердилась и решила проучить. Не нравится, не надо. При нашем-то дефиците другие с радостью возьмут. Как говорится: с руками и ногами оторвут. Такое происходило не раз, но доцент так и не преодолел себя. Потом выпрашивал эти приборы у других преподавателей во временное пользование, но не сдавался. Абсолютно не логичное поведение неглупого человека. Вот и Федя такой. То ли не хочет, то ли не может просить прощения? Не пойму, он сам придумал этот способ общения, мама ли внушила или он уже сидел в его подкорке?»

«Одни грубят, потом извиняются, другие губят женам здоровье, потом их лечат. А некоторые ни того, ни другого не хотят делать. И неизвестно, что хуже. Один мой знакомый признает свои ошибки с обезоруживающей откровенностью, но это нисколько не мешает ему продолжать творить безобразия», – рассказала я Эмме. И тут же думала о другом: «Моя линия жизни похожа на пилу. Я сама ее выстроила своим несдержанным характером. У Лены она как синусоида малой амплитуды с двумя мощными отрицательными всплесками. Но у нее наблюдается раздвоение и несовпадение графиков карьерного роста и личного счастья. А какую картину представляет собой линия жизни Эммы?»

«Обидно. За что я плачу столь непомерную цену? Я разучилась улыбаться, мои глаза утратили блеск, я превратилась в мумию».

«За всё, что мы любим, приходится платить. Но обиды длиной в целую жизнь? Это неправильно! Разве есть такие печали, чтобы вовсе перестать радоваться? Никакой мужчина не стоит такой жертвы. Не улыбаться противоестественно, чуждо самой Природе. Даже травинки после дождя улыбаются капельками дождя, – возмущалась я. – Желание и умение радоваться заложено в человеке».

Аня недоверчиво покосилась на Инну. Такой она ее не знала. «По поступкам не скажешь. Хотя порой…»

– А Эмма опять мне жаловалась:

«Ну, были бы моложе, красивей или умнее меня, а то ведь каракатицы с интеллектом в зародышевом состоянии, противно вспоминать, одна хуже другой. Я могла бы понять, если бы его окружали талантливые, независимые женщины. Но такие особы не позволяют себе унижения быть в «стаде» любовниц. Уж не знаю, в каких совершенствах состязаются его «дамы». Если только в хитрости, в нахрапистости и подлости? А он еще и бравирует, аплодирует собственной безвкусице. Это далеко выходит за пределы моего понимания».

«Наверное, это вопрос индивидуальной мотивации, – осторожно предположила я. – У меня был знакомый, так он шастал по замужним дамам после сорока не потому, что они были в его вкусе, просто боялся опутать себя «неугодными наследниками» и требованиями узаконить отношения. А другой – умница, интеллектуал! – постоянно попадал в лапы темным, грубым бабищам. Притяжение противоположностей? Ужас!»

«Я мечтала об особом духе открытости и доверительности. Хотела, чтобы в моей семье разговаривали тихо, ласково, любили тепло, нежно. Способны ли на это мужчины? Если нет, то зачем мы нужны друг другу, такие неподходящие? В детстве я изнутри видела непарадную сторону жизни своих родителей, наблюдала неурядицы в других семьях и думала: «У меня все будет иначе. Я постараюсь». А Федю эти мои качества волнуют не больше, чем погода на Сатурне. Я не заслуживала боли, но получила ее в виде непонятной мне зависти, злых сплетен, беспредельной глупости и бессмысленной жестокости. Да-а, много чего гадкого муж привнес в нашу жизнь. Не нашлось в его сердце места для верной любви к жене и детям. не нуждается он в прочном браке. Почему я повторяю несчастливый сценарий судьбы мамы?»

36
{"b":"673372","o":1}