«Вот что значит быть на пенсии. Не представляю себе, чтобы мои коллеги могли затеять подобные разговоры, да еще ночью. Подруги с характерной для педагогов цикличностью повторяют и доказывают одно и то же, будто этими однообразными рассуждениями себя прежде всего хотят убедить в своей правоте. Похоже, отведут сегодня свои душеньки по полной программе. На ближайшие лет десять, до следующего юбилея умиротворения хватит», – усмехнулась Лена.

–…Эмма жаловалась мне: «Чего я до сих пор не могу простить Федору, так это то, что он назвал свою дочь именем девочки, с которой в школе дружил. Он плюнул мне в душу, показал всем своим друзьям, что по-прежнему ее любит, а я для него просто мать его детей, домработница».

– А куда та девочка делась? – не утерпела, чтобы не спросить, Жанна.

– Свинтила куда-то, – отмахнулась от нее Инна. – Эмма долго не могла прийти в себя от потрясения и осознать этот прискорбный факт. А свекровь нарочно ей про ту девочку периодически напоминала. Издевалась. Эмме бы рот старухе заткнуть, но ведь как нас воспитывали: нельзя резко отвечать старшему, если даже он с тобой груб и несправедлив. Плохую службу сослужила Эмме ее интеллигентность.

– Не принято было возражать, – подтвердила Аня.

– Мамаша Федьку на счет имени подговорила, – объяснила Жанне Инна. – Она невзлюбила Эмму за то, что та слишком умная, и всячески мстила ей, гадости делала. К тому же она страшно ревновала к ней сына. Я думаю, если бы дочь была первым ребенком, Эмма сумела бы разорвать их отношения и дать мужу отставку. И он легко, с превеликим удовольствием отступился бы от семьи и жил с матерью как первый муж Лили. По большому счету его поведение не делает ему чести.

– Видно, не всегда Бог шельмецов метит, – вздохнула Аня.

– …Ох уж эта наша болезненная склонность к самопожертвованию! Моя подруга пять лет боролась за жизнь мужа. Как птенца крылами от всех бед его закрывала, из «клюва» кормила. Вытащила с того света, а сама ушла из жизни. Со своей болезнью справиться у нее сил уже не хватило. А он через год женился, да еще и ребенка завел. В его-то возрасте! Сказал, что привык всегда ходить по солнечной стороне. Жена бы так не поступила. Она считала: «Кто раз любил, уж не полюбит вновь». Мне кажется, ей там, на небесах, обидно, что он предал их любовь.

– Женщина и есть та единственная сила, способная вывести мужчину из любого тупика даже ценой своей жизни, – подтвердила Инна.

Но Аня продолжила:

– Глядя на женщин типа Эммы, я часто думала: «К чему их самоотречение, самопожертвование? Себя не жалея, берегут мужей, а те лет через двадцать сбегают. Наверное, надо брать от жизни и от мужей по максимуму. Ну, соответственно, и отдавать тоже, – сказала Аня. – Знала я одну особу. Она прикидывалась слабой и больной. Говорила с придыханием. А на самом деле акулой была. Вечно лгала, изворачивалась. Изводила мужа капризами, претензиями. Он ей верил, занимался сыном, бытом, а она без зазрения совести пользовалась его трудом. По мне, так эта фифа не заслуживала такой заботы. Я считала, что она мужу быстро наскучит и он навострит лыжи. Нет. Живут. А про другого я думала, что жена – его тяжкий крест, и когда она уйдет, ему станет легче. А он не захотел жить без нее. В тот же год умер. Вот такая странность.

– Значит любил, жалел, – сказала Жанна.

– И почему мужчинам нравятся писклявые кокетки, морочащие им головы? Этому мне учить моих девочек?

– Наверное, они лучше тех, у которых ветер в голове, – рассмеялась Инна.

«У Ани истории одна другой трагичнее, но ведь все правдивые, реальные. Она полутонов не признает. Всё у нее в черно-белом варианте», – подумала Жанна.

– Такие мужья – один на тысячу, – вздохнула Инна. – Аня, ты их не придумала?

– Если Федор не разводится, значит, он, несмотря на свои фокусы, жалеет Эмму, может, даже уважает ее за материнский подвиг, – осторожно предположила Жанна, возможно, желая, как и Лена, услышать о нем что-то позитивное.

– Ты проспала пересказы моих бесед с Эммой? Ты слушала ухом или брюхом? Прочисть мозги, – возмутилась Инна. – Комфорт для некоторых мужчин важнее всего в семье. И пример Федьки не лишнее тому доказательство.

– Какой у Федора в семье может быть душевный комфорт? – удивилась Аня.

– Душевный? О чем ты? Таким, как Федька, нужна только жена-прислуга.

– Не обобщай. Тут, наверное, есть еще что-то другое. Часто вместе с любовью приходит собственническое чувство, когда хочется захватить и полностью присвоить себе любимого человека, – сказала Жанна.

– Ты о себе? – спросила Инна.

– Не тот случай.

– Собственнические замашки возникают от неуверенности в себе или они результат бескультурья?

– Тема для глубокого психологического исследования, – ответила Инна Ане.

– Ревность ведет к элементарной попытке контролировать свой «объект», – сказала Жанна.

– Эмма не устраивала надзора за Федькой, пока не было прецедента. А что, ей пускать их отношения на самотек, не бороться? – удивилась Аня.

– Это так гадко. И что это дало? Ожесточилась?

– Довольно скоро она поняла всю бесполезность такого способа и самоустранилась.

– Хорошо бы я выглядела в роли сыщика! – неожиданно развеселилась Инна.

– Иногда так трудно смотреть на неурядицы в семьях, что кажется, лучше бы этим женщинам просто получать от мужей алименты.

– В некоторых случаях – да, когда примитивные истины в устах этих женщин обретают не только житейское, но и библейское звучание, – усмехнулась Инна. – Лена, пойдем, выпьем по стаканчику минеральной? Она хорошо пойдет под тост: «За то, чтобы женщины хотели, а мужчины могли».

– Мужчины хотят, чтобы женщины принимали их со всеми недостатками, а способны ли они на этот же подвиг? Думаю, для Федора большим потрясением стала бы, допустим, Эммина измена. Как бы он отнесся к такому факту? – Конечно, это Инна декларировала.

– Взбесился бы, – предположила Аня.

– Воспользуется как предлогом для развода, – заявила, будто постановила, Жанна.

– О эта вечная теория мужской подлости: мне можно, ей нельзя. Неприемлемое, возмутительное, неоправданное поведение, – разгорячилась Аня. – Один из директоров у меня был такой. Его сын от неправильного свободного отцовского воспитания не раз попадал за решетку, мотал честно заработанные сроки. Жена не перечила мужу, угождала, а когда она заболела раком, он продолжал вести непутевую жизнь. Не жалел ее ни капли. Для меня дом – это место, где все друг друга любят и ждут. А он любил только себя и гордился этим. Сам утверждал, не таясь, не преследуя никакой цели, что он злой и жестокий. У меня глаза на лоб лезли от его слишком уж явного цинизма, а директор улыбался, довольный моей растерянностью. Педагог называется! Только после шестидесяти лет начал семьей интересоваться. Может, и Федор в этом возрасте обнаружит в себе любовь к семье?

– Обстоятельства могут меняться, но суть человека остается той же. Он тот, кто он есть, – не согласилась Жанна. – Федор изменится, лишь когда «упокоится с миром».

– Федька за измену, как минимум, спокойно и бесстрастно избивал бы до полусмерти. И тогда Эмма уж точно от него ушла бы, – предположила Инна.

– Но чувствовала бы себя виновницей всех бед своих детей. Нет, это не ее путь, – сказала Аня.

– Инна, вот ты говоришь, что бесстрастно. Разве у Федора в сердце не скреблась хотя бы малая жалость к жене? – не поверила Жанна.

– А медленно ежедневно морально без причины убивая, разве он ее жалеет? – на вопрос вопросом ответила Аня.

– Страсть и боязнь потерять часто приводят к трагедиям, – философски изрекла Инна. – А все несчастья опять-таки достаются женщинам и детям.

– Казнить и миловать в основном прерогатива мужчин?

– Чем меньше женщину мы любим…

– Тем больше измываемся над ней. Но это из другой оперы, – притормозила Жанну Инна. – Не надо давать себя в обиду.