– И нам, женщинам?

– Это уж какой как повезет.

– Из нашего разговора я поняла главное: нельзя любить мужчину больше себя, – сказала Аня.

«О мой милый, добрый, чистый человечек, обремененный тоской по всему хорошему!» – Лена ласково посмотрела на Аню. И та ответила ей грустно-смешным признанием:

– Посмотрю старый фильм и вроде бы пообщаюсь с приличным мужчиной, допустим Юрием Соломиным, Сличенко или Папановым. С теми, что старой закалки. Они и в личной жизни были чистоплотны. Кто-то из них поведал о своей жене; «Ни одна женщина не сможет заставить меня сказать: «Если бы не узы брака…» Высочайшая степень порядочности! При их огромной славе они не сходили с ума от толп поклонниц, как некоторые современные, молодые артисты, не будем называть их имен... А ведь и в них тоже была лукавая шалость, веселая бесшабашность. Но блюли себя, потому что были умны и глубоко порядочны. Примитивные позволяют себе пошлые слабости.

– Может, Федьку привлекало и возвышенное, и низменное? Так сказать, у него широкий диапазон интересов, – съехидничала Инна.

– Какое простое объяснение! Только отдавал он предпочтение низкому, – фыркнула Жанна.

– Ха! Он боялся психоза на почве сексуальной неудовлетворенности. Неплохое обоснование блуду? Да? Тот еще экземпляр. Не страшился огласки…

«Что же девчонок так беспокоит сексуальная несостоятельность Федора? Вцепились в нее, как щенки в игрушку, – удивилась Лена. – Или только Инну?.. Должно же быть в Федоре и что-то хорошее? Может, выручил кого из беды? Ну не совсем же он…»

– Инна, опять этот твой необоснованный бытовой трёп, – передернула плечами Жанна. – Человек возвышает себя, подчиняясь нравственным законам, исполняя их во всякой малости. Некоторые качества и нам в себе не грех бы разрушить.

– А Федору в особенности, – не уступила Инна.

– Допустим, гнев – один из смертных грехов, осуждение и недержание речи. По церковному, это тоже греховные тяги. Но я хотела бы сказать не о том. Не может вселенная человека быть ограничена одержимостью сексом. Человек намного богаче. Есть страсть к науке, к музыке… Искусство без страсти и боли – ничто.

– Не для всех откупоривается сосуд с джинном страсти хотя бы в чем-то, – небрежно заметила Инна.

– А у Федора – патология, болезнь. Его не стоит осуждать кулуарно. На патологии, наверное, строится и ущербная теория Фрейда, – предположила Аня. – Он открыл дверь, и вошли в нее в основном мужчины. По причине обязанности… перед женщинами… Они и рады стараться. Наукой доказано!

– Я бы и некоторых женщин не исключила, – усмехнулась Инна.

– Не пора ли нам снизить пафос обвинений мужчинам? – поддержала ее Лена.

– Может, и нам в угоду новому времени, стоит понять Фрейда и принять, – продолжила поддразнивать Аню Инна.

– Но это отвратительно и в корне меняет нравственную базу! Любовь связывает не столько тела, сколько души. Вспомните Пушкина! – возмутилась Аня и проникновенно продекламировала:

«…Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем…

О, как милее ты, смиренница моя!

О, как мучительно тобою счастлив я!..»

– Какая прелесть эти стихи! Какие прекрасные и глубокие слова! «Тобою счастлив!» Каждая женщина мечтает их услышать. – В глазах Ани блеснули слезы восторга и грусти.

– Я могу понять Фрейда, но не хочу принять. Он шел по пути упрощения человеческой личности, – вернулась Аня к беспокоившей ее теории.

– Жил у нас в деревне здоровенный бугай «с приветом». Вымахал что былинный Добрыня Никитич! Так и ошивался около школы с вечной гримасой придурковатой восторженности. Представляете возможные последствия его темперамента? Пришлось кастрировать.

– Инна, ты предлагаешь… С ума сошла! Опять вышла на тропу войны? – ойкнула Жанна.

– Ну, ты даешь, старушка! – обернулась к ней Инна. – Шучу я.

«Когда же наконец они сменят пластинку или замолчат? Я нетерпима? Устала, тошнит, как на карусели, – загрустила Лена. – Мне так болезненно-тяжело, потому что я привыкла строго придерживаться режима сна?»

– Может, многочисленные связи с женщинами помогали Федьке понять себя? – Инна рассмеялась. Она отлично понимала, что не права. Но на то она и Инна, чтобы противоречить. Она сама не раз утверждала, что внутри нее живут разные человечки, которые вредны друг другу и не совпадают по группе крови.

– Путь к совершенству через грех? Это что-то новенькое в нашем нравственном православном кодексе. А потом каяться? – серьезно спросила Жанна.

– Каяться? Только не Федька.

– И сколько же лет он еще собирается себя познавать?

– Как истинный ученый-экспериментатор – всю жизнь, – ухмыльнулась Инна.

– Доктор сказал одной моей подруге: «Успокойтесь, шестьдесят лет – это предел». Но ведь «виагра»… говорят, продляет… – смущенно прошептала Аня.

«Федору после «великих походов» нужна была тихая гавань. Он ее получил. А что имела Эмма? – подумала Жанна. – Нет, все-таки она недальновидная. За что она наказана судьбой? За неумение противостоять злу?»

– Представляете, Эмму заботит, чем Федор будет жить, уйдя на пенсию, – сказала Аня.

– Ее беспокойство понятно. Если у Федьки всю жизнь на первом месте был секс, то в старости в его душе и вокруг него самого образуется пустота. И вместо тихой ласковой дружбы, какая случается у людей с духовно-телесным ощущением жизни, на пенсии у него будет неудовлетворенность, злость и раздражение. Он, не имеющий забот и хобби, может от скуки запить или еще в какую дурь пуститься. Добро бы интересовали его хотя бы мужские дела по дому, но вот незадача – он и от них всегда отлынивал, – Инна спрятала в уголках губ победоносную улыбочку всезнайки. – Оперируя его лексиконом: это невозможность невозможного. Он непоправимо обречен.

– И тут он не настоящий мужчина? – усмехнулась Жанна.

– Настоящему достаточно рот и ширинку держать на замке – заповедь порядочного семьянина, – пренебрежительно фыркнула Инна.

– Не перебарщиваешь с числом добродетелей у мужчин? – ехидно спросила Жанна.

– Ну, если только в обществе с роковыми красавицами…

Аня попыталась понять сказанное Инной, но не осилила заложенный подтекст. Фантазии не хватило.

Жанна вдруг радостно улыбнулась.

– Ты чего? – поинтересовалась Инна.

– Я не по поводу твоей шутки. Случай наглядный про настоящего мужчину вспомнила. Ездила я с зятем Петей в деревню к старикам мужа. Проведать, помочь кое в чем. А их сосед недолюбливал моего Петю, мол, не мужчина он: не пьет, не курит, драться не умеет, слабак городской, интеллигент. Да еще и в очках. Так вот, попросил дед поставить рядом с их домом высоченную антенну для телевизора. Дом-то его в низине расположен. Сказал, что и металлическая труба, и растяжки уже есть, только хорошие руки мужские требуются. Сосед не посоветовал нам браться за это дело, мол, я с мужиками уже пытался. Хотел на «бутыльброд» заработать.

Мой зять походил вокруг дома, что-то померил, что-то на бумажке подсчитал и взялся за работу. Стали ставить трубу. А она длинная, вихляется, аж страшно. Того и гляди свалится и либо шифер на крыше расколотит, либо кого прибьет. Сосед, пытаясь выровнять «сооружение», мечется, психует, матерится, то в одну сторону резко потянет за растяжку, то в другую. А Петя вдруг спокойно, но твердо заявил: «Прошу без самодеятельности, я здесь командую. Будем осторожно, без рывков пошагово каждую струну натягивать и закреплять временными зажимами, а потом мачту по уровню и отвесу окончательно выставим». Все у него получилось. И «усы» антенны он правильно настроил. Та антенна, между прочим, до сих пор служит. А сосед с тех пор зауважал моего зятя, перестал обзываться. И в доме у стариков, и даже во дворе матом больше не ругается.

– Значит, не совсем дурак, – заметила Аня.

– Потрясена, сражена его благородством! Я испытала колоссальное облегчение! – воскликнула Инна.

– Петя в тот приезд и телевизор старикам починил, и ручки к дверям красиво приделал. Сосед там такие дыры сверлом размахал, что двери сначала чинить пришлось, а потом уж к ним фурнитуру крепить. Моя свекровь с сожалением рассказывала мне, что этот сосед мотоцикл, который ему на свадьбу родня жены подарила, угробил. Кольца на поршень в двигателе «надевал» с помощью кувалды. Да и вообще все у него трах-бах. А гонору… Как же, мужик! Два вуза заочно кончил. Только ведь характер в вузах не перековывают, руки правильно не перешивают, мозги новые не вставляют. Своими учат пользоваться. Но не у всех этих мозгов хватает, и не у всех развить их получается.