Она посмотрела искоса на Югёма, отказываясь верить в то, что он мог приложить к этому руку, раз сам всячески пытался мужчине помешать. Он глянул на неё в ответ — мельком и совсем вскользь — и снова перевёл взгляд на Хубина. Девушка не понимала — пыталась, но просто не могла понять — как же всё это произошло, если они приложили все силы, чтобы избежать такого. Еын знала, почему Юнги не стремится выходить на Хубина напрямую — та самая Индонезия, которую Джексон Ван так правильно обозвал «гребанной», стояла за ним так плотно, полностью доверяя весь свой рынок сбыта оружия, что связываться с мужчиной не хотелось совсем. Однако он в любом случае узнал как-то о том, что они не только копают под него, но и встречаются здесь. И ничего хорошего в этом не было совсем.

— Как некрасиво, парни, — протянул Хубин, ощущая себя хозяином положения. — Я ведь к вам от всей души, а вы…

— Ох, завали хлебало, молю! — взвыл опять Джексон, а Еын подумалось, что он с каждым своим словом нравится ей всё больше. — Ты лучше скажи, как узнал обо всём. Я ж помру тут от любопытства! Эй, продажная жопа, — обратился он к тому, кого назвал прежде Марком, — я же даже не говорил тебе ничего.

— А я всегда повторял, — фыркнул тот в ответ, совсем, кажется, не оскорбившись. — Не надо говорить, надо слушать.

Еын моргнула, не понимая совершенно ничего и ощущая, как к горлу поднимается что-то непонятное, похожее на страх. А потом заметила в руках у Джексона Вана телефон и, почувствовав, как в голову ударила вдруг догадка, рванула вперёд и вырвала тот из его пальцев, в ответ получая взгляд, полный растерянности.

— Эй… — протянул мужчина в абсолютном непонимании, а Еын, чувствуя, как задрожали вдруг её руки, еле как вскрыла заднюю панель и уставилась во все глаза на прослушку. — Да это же прошлый век! — возмутился недовольно Джексон и похлопал себя по карманам. — А маячок куда подсунул, индюшара ты заднеприводный?

— А он встроенный, — нахмурилась девушка и посмотрела на Хубина, который, в свою очередь, пристально глядел на неё. — Умно, — не могла не признать она.

Мужчина, опираясь на трость, прищурился и окинул её внимательным взглядом. Еын сразу же очень сильно захотелось шагнуть назад, чтобы быть ближе к тому, рядом с кем страшно не было почти совсем, и едва заставила себя остаться на месте.

— А я тебя знаю, — протянул Хубин, кривя испещрённое жутко глубокими морщинами лицо. — Чхве Наын, верно?.. Большой сюрприз видеть тебя здесь.

Еын сглотнула, думая о том, что у него всё-таки действительно удивительно хорошая память на лица, и сжала ладони в кулаки, чувствуя, как искоса покосился на неё рядом стоящий Джексон. Это всё было, кажется, очень и очень плохо, пахло чем-то палёным, хотя девушка и задышала чуть проще, убедившись, что всегда экспрессивный Ким Югём не свихнулся настолько, чтобы так сильно испортить им всем жизнь.

— Не думаешь, что перегибаешь? — услышала Еын знакомый голос позади, полный наигранного безразличия, и поджала губы. — Зачем тебе это всё?

— Отличный вопрос, Мин, — хмыкнул в ответ Хубин, а затем, оперевшись о машину бёдрами, тростью указал на Джексона. — И наш с тобой общий друг дал отличный ответ: всё ради простого человеческого счастья.

— Ради бабла, — поправил его китаец, хмурясь и сжимая челюсть.

— Ну а я о чём говорю? — пожал плечами Хубин. — Ради счастья. Никто не виноват в том, что теперь оно измеряется в денежном эквиваленте. Хотя, погоди… Конечно, виноват. Всемирный заговор. Кажется, так это теперь любят называть?

— Ты собираешься весь рынок подмять под Индонезию, — хмыкнул Юнги. — Ты лишишься в итоге всего сам.

— Нет-нет, я собираюсь подмять его под себя, а ты, — хмыкнул он, — страшно мешаешь, понимаешь? Вечно болтаешь о нормах, об этом своём равновесии, экспорте, импорте, их соотношениях, про спрос и предложения… Эй, парень, поверь моему опыту — это всё чушь собачья. Будь вы более разумны, то поняли бы, какую выгоду мы все можем из этого извлечь.

— Да неужели? — сплюнул неприязненно Джексон. — Хочешь вылизывать жопу индонезийцам — пожалуйста, я же не…

Он закончить не успел, прерываемый звуком, который теперь наверняка снится будет Еын в самых страшных снах. Мужчина оглянулся, смотря на приближающуюся почти процессию из машин, а девушка подумала, что хуже наверняка быть уже не может. Их здесь всего трое, а людей, занявших противоположную сторону, — во много раз больше, и Еын совсем не хотелось даже предполагать о том, как всё это действо может закончиться.

Однако из остановившихся автомобилей выскользнули люди, чьи лица были Еын прекрасно знакомы, а уж когда она разглядела мелькнувшего среди всех остальных Минхо, то обернулась вопросительно в сторону Юнги и в ответ получила невероятно многозначительный взгляд прищуренных глаз, полных такой поддержки, что она, не раздумывая более ни о чём, только шагнула в его сторону — сначала несмело, а затем в три секунды преодолела разделяющее их расстояние и встала рядом. Девушка увидела затем среди вновь прибывших тех двоих, что сидели за соседним столиком в кафе, когда она встречалась с Югёмом, и тех, кто слишком сильно выделялся на фоне остальных. Ей в один миг стало понятно, зачем все трое мужчин несколькими минутами ранее полезли вдруг за своими телефонами, но абсолютно не понятно, как так вышло, что приехали они все почти в одно время.

— Оперативно, — почти похвалил Хубин, и Еын показалось, что он вот-вот готов захлопать в ладоши. — Однако мы же все люди разумные и деловые, зачем сводить всё к тому, чего мы все — я уверен — с куда большим удовольствием избежали бы?

Девушка видела, что численный перевес всё ещё был на стороне Кан Хубина, и действительно терялась в догадках о том, что будет дальше. Ей было страшно просто невыносимо, а ещё стыдно — за то, что страшно. Еын очень много всегда слышала о шальных пулях — тех самых, что попадали смертельно и случайно в тех, в кого совсем не целились, — и почему-то ещё лет в четырнадцать почти с торжеством отметила для себя, что если она и погибнет когда-нибудь от огнестрельного ранения, то однозначно именно от шальной пули — из-за одного только своего фантастического везения.

— Твои предложения? — хмыкнул Джексон, а Мин Юнги рядом с ней недовольно фыркнул. — Удивишь нас?

Еын поймала на себе взгляд стоящего рядом и удивительно молчащего Югёма, который обычно самый первый рвался в бой, имея при себе одни только кулаки. Он чуть дёрнул уголком губ, в один миг становясь похожим на того далёкого себя, словно бы сказал ей немо одними глазами: «Всё под контролем». И Еын почему-то поверила ему, хотя и держала ещё глубоко в себе страшную и сильную обиду.

— Ничего нового, мой драгоценный китайский друг, — протянул Хубин, а Джексон скривился так, будто съел подошву собственной обуви. — Хочу, чтобы вы оба согласились работать на моих условиях и… Ах да, конечно, Ким Югём, от вас, молодой человек, мне потребуются те гарантии, от которых вы отказались прежде.

— Потрясающие амбиции, — хмыкнул в ответ парень и распрямил плечи. — Уверен, что потянешь?

— Подпишем договоры, парни? — фыркнул Хубин, решив, кажется, проигнорировать слова Югёма. — Время идёт, часики тикают, моё терпение, как и ваше, заканчивается. Вместо того, чтобы враждовать, не лучше ли быть друзьями?

Джексон вдруг обернулся и посмотрел чуть выше её плеча — Еын легко догадалась, что переглянулся он с Юнги, — а затем перевёл взгляд на Югёма и ухмыльнулся как-то особенно широко. Ей в тот же момент на талию опустилась знакомая тяжёлая рука, а ухо опалил горячий шёпот:

— Как только я скажу бежать, Еын, ты побежишь, — девушка сглотнула, понимая, что хуже просто некуда, и судорожно вздохнула. — Без лишних слов и пререканий побежишь и спрячешься как можно лучше. Кивни, если поняла меня.

— Но…

— Без лишних слов, — повторил Юнги куда более строже, — и пререканий.

Еын кивнула, чувствуя, как поднимается в душе невероятное волнение. Это всё было страшно и неправильно, очень хотелось вернуться назад на несколько недель и промолчать вместо того, чтобы предложить Мин Юнги свою помощь. Очень хотелось сделать всё возможное, чтобы не оказаться сейчас здесь, потому что она — Ли Еын — и правда трусишка. Она умеет только бегать — потому, наверное, и бегала всю жизнь. Она не умеет быть по-настоящему полезной, не умеет быть по-настоящему нужной, никого не может спасти и никому не может помочь, потому что одной только глупости не хватает на то, чтобы сделать всё то, что нужно.