========== One ==========
Еын сильнее натянула на голову капюшон серой толстовки, лицо пряча едва ли не на половину, плотнее укуталась в лёгкую кожаную куртку, надетую совсем не по погоде, и шмыгнула носом, ощущая подступающую простуду. Ноги, обёрнутые в старые, потёртые временем, а не модой джинсы она закинула на бардачок машины, мысленно перед ней извиняясь за грязь на подошве ботинок.
Еын сейчас так холодно, что действительно, кажется, плевать на всё. Адски хочется спать и есть, а ещё — оказаться где-нибудь в тепле, ощутить крышу над головой и в руках сжать кружку чего-нибудь горячего — пусть даже обычной кипячёной воды. Ли Еын не привыкла жаловаться — она в любом случае жизнь свою поганой и никчёмной не считает. Всё, в конце концов, познаётся в сравнении, и бытие её действительно не столь пугающе, отвратительно и ненавистно, как могло бы быть. Но именно сейчас оно кажется таковым. Не радует ровным счётом ничего: ни подстриженная сегодняшним утром чёлка, что больше не лезет в глаза так сильно, ни пахнущая дешёвым порошком из прачечной неподалёку одежда, ни музыка, льющаяся из старенькой, совсем недавно собственноручно отремонтированной автомагнитолы, ни даже свёрнутая в скромную трубочку пачка зелёных, что обжигала правую ладонь и утяжеляла карман куртки.
«Зелёные» прозвучало так пошло и гадко даже в мыслях, что Еын скривилась, саму себя ощущая отвратительной. И даже не потому что деньги эти были добыты совершенно и абсолютно незаконным путем, а потому что она всё же перенимала привычки, слова, выражения и жесты тех, кого отвратительными считала изначально.
А ещё у неё интуиция, вроде как в народе прозванная шестым чувством, не просто кричала, а самым натуральным образом орала и щекотала загривок. Еын знала, что это у них семейное, чуйка эта вроде как не подводит и слушать её надо. Отец не послушал однажды, а теперь лежал под несколькими метрами сырой земли с простреленным затылком, а она стабильно навещала его не реже трёх раз в полгода, улыбалась натянуто, рассказывала обо всём том хорошем, что успело с ней произойти, а затем вспоминала плохое, усаживалась на корточки и плакала тихо, признаваясь, что скучает по ним с мамой невозможно сильно. Ли Еын — сирота вот уже на протяжении четырёх лет, а нервы весь сегодняшний вечер щекотало чувство приближения чего-то очень и очень нехорошего. Да вот только умирать ей, что вовсе не удивительно, совсем не хотелось. Хотя бы не сейчас, когда до совершеннолетия осталось каких-то жалких два месяца.
Она в очередной раз шмыгнула носом и развела согнутые в коленях ноги в стороны, чтобы добраться до бардачка. Но там не нашлось ровным счётом ничего из того, что использовать можно было бы как альтернативу закончившимся недавно бумажным платочкам. Еын неряха страшная, и никогда этого не отрицала — у неё именно поэтому в бардачке обёртки от фантиков, куча старых и ненужных чеков, поддельное водительское удостоверение на имя Чхве Наын, такой же паспорт, флешки с кучей данных на них, пара телефонов с сим-картами, зарегистрированными, разумеется, не на её имя, а ещё ствол с заполненным под завязку магазином — стрелять ещё ни разу не приходилось. Зато в машине была всегда чистота и порядок, а сама красавица, доставшаяся по негласному наследству, едва ли не сверкала, переливаясь серебряными бликами на солнце. Старенькая Шевроле — один бог знает, какого года выпуска — служила ей верой и правдой ещё с того времени, когда девушка оказалась на улице совсем одна, умудрившись сбежать и отказаться от участи прокиснуть в пансионате для детей, оставшихся без попечения родителей. По слухам, тот находился где-то на Чеджу, а покидать родной Сеул, со всеми его изъянами и проблемами, Еын совсем не хотелось.
Она и сейчас о том своём решении не жалела — одета, сыта, здорова и даже обеспечена. Особенно холодные ночи проводила в мотелях или дешёвых гостиницах, имя Чхве Наын используя прикрытием, а поддельные документы — как доказательство того, что ей давно за двадцать, просто выглядит излишне моложаво. Еын даже работала иногда — законно работала — перебиваясь с подработки на подработку и получая одни только гроши, которых едва хватало на перекус. Её никто, разумеется, в хорошие и достойные места нанимать не торопился — в старшую школу по понятным причинам она в своё время не поступила, а характеристика со средней оставляла желать лучшего. Она правда задумывалась над тем, чтобы обеспечить себя ещё и поддельным аттестатом, да вот только каким бы хорошим для своего возраста программером и взломщиком она не была, и какими бы хорошими навыками в подделке документов не владели её друзья, реальная жизнь — не крутой сериал, где главные герои с лёгкостью водят полицию за нос, снова и снова обеспечивая себя всем необходимым. Подделки сейчас вычисляли слишком быстро, и вовсе не достаточным становилось занести себя в нужную базу, предварительно её взломав. Задерживаться с подложными документами нигде надолго нельзя, если не хочешь, конечно, чтобы однажды по твою душу явились господа полицейские и под белы рученьки упекли за решётку — по крайней мере, до выяснения обстоятельств. А там уже дело одной только удачи и собственного красноречия, которое, откровенно говоря, сильной стороной Еын никогда не было. Вот и приходилось перебиваться малооплачиваемыми подработками и браться за вещи, далёкие от глаза и бдения закона.
Так и не найдя ничего подходящего, она захлопнула бардачок, а нос вытерла рукавом толстовки, выглядывающим из-под куртки. Еын подумала брезгливо, что зря, кажется, двумя днями ранее отдала деньги за стирку, раз теперь вот так безрассудно пачкает вещи, которые носит. Но из носа текло водопадом, и поделать с этим, кажется, было нечего. У неё деньги на лекарства действительно были — теперь были — но вот тратить их почему-то совсем не хотелось. И дело вовсе не в том, что заработаны они нечестно и цвет имеют грязно-зелёный — Еын уже давно, в конце концов, не переживала по этому поводу — а в том, что от чувства неизбежно приближающегося дерьма никак не удавалось избавиться.
Оно появилось в тот самый час и в ту самую минуту, едва только Кан Онмин предложил новое дело, в успехе которого сама Еын сомневалась слишком сильно, и основную часть работы в котором предстояло выполнить именно ей, рискуя собственной шкурой и — что куда более важно — собственным инкогнито. Она правда хотела тогда отказаться, бросить гордое «Не интересует», развернуться и уйти. Да вот только Онмин схватил её за шею, сжал так сильно, что перед глазами всё поплыло, а ещё оттолкнул к стене, заставив встретиться с ней затылком.
Еын даже сейчас фантомная боль прошила горло от одного только воспоминания об этом, и она потёрла кожу, тонкими пальцами поглаживая позвонки на шее. Всё произошедшее было похоже на бред, и Еын до сих пор не могла поверить в то, что всё закончилось. И закончилось с «плюсом» на их стороне.
Она убрала с бардачка ноги, снова открыла его, достала пистолет и спрятала его за спину, под толстовку и ремень джинсов. А затем вышла из машины, поставила ту на сигнализацию и в очередной раз содрогнулась от пробирающего до самых костей холода. На улице был уже давно не июль, и совсем скоро стоило ожидать первого выпавшего снега. Еын, несмотря на то, что одета совсем не по погоде, была бы даже рада увидеть белые хлопья в начале ноября. Снег всегда казался ей чем-то красивым и почти по-настоящему волшебным.
Она содрогнулась снова, потому что невольно вспомнила разговор с Онмином, и шмыгнула носом повторно.
— Они не абы кто, — едва не хрипела Еын тогда, хватая мужчину за запястье и пытаясь руку его отцепить от своего горла. — Нам всем конец, если нас раскроют.
— Вот и сделай так, чтобы не раскрыли, — ухмыльнулся он, слегка ослабляя хватку. — Сделай красиво и волшебно, милая, как умеешь.
И она правда сделала. Приложила все силы и умения, чтобы совершить, кажется, действительно невозможное. Они в самом деле из-под носа умудрились умыкнуть пусть не самую большую, но объёмную партию оружия, а затем перепродали её — много дороже и едва не лишившись головы, когда Кан Онмин бездумно решил набить себе цену. Он был настоящим глупцом, и Еын не понимала иногда, почему они все до сих пор считали его лидером, как только сходились для дела.
