Для начала она оценила свое физическое состояние. В целом все неплохо. Нет ни ран, ни серьезных повреждений, только резкая боль в черепе, словно что-то стучит позади глаз: это из-за хлороформа, которым он ее усыпил. У нее всего пара неглубоких царапин. Она не знала, изнасиловал ли он ее – но знала, что не испытывает боли, что джинсы и трусики сидят как обычно, она их вообще не чувствует. Вряд ли он сумел бы так ловко ее раздеть, а затем снова одеть. Нет, ничего такого не было.

Пока не было.

«Прекрати! Немедленно прекрати. Хватит этих дурацких мыслей. Ты ничего не знаешь. У тебя нет оснований так думать, нет доказательств. Может, это совпадение… Нелепое совпадение…»

Девушка попыталась пошевелиться, насколько это было возможно. У нее хрустели суставы, судорогой свело все мышцы. Как давно она провела в темноте? Часов десять? Двадцать? Она проголодалась, но не слишком, и потому решила, что, вероятнее всего, прошла только ночь. Возможно, сейчас еще утро. Если только чувства ее не обманывают. Сколько времени понадобится ее коллегам (ну, или реально: окружению), чтобы понять, что она пропала? Двадцать четыре часа. Около того.

«А потом? Как они меня найдут?»

Она подвигала затекшей челюстью и вытянула руки так сильно, что путы на запястьях впились в кожу. Она быстро поняла, что не сумеет высвободить руки – пластиковый хомут был слишком крепким, его затянули так сильно, что ладони словно приклеились друг к другу. Все вокруг тоже не внушало ей никакого оптимизма. Нигде ни единого лучика света. Ее или замуровали где-то глубоко под землей, в подполе, или бросили в абсолютно герметичную камеру. В любом случае она понимала, что кричать бесполезно – ее никто не услышит, по крайней мере, никто, кто мог бы помочь.

Что с ней теперь будет? Почему она здесь оказалась? Думать, что все закончится хорошо, слишком наивно: хотя она и признавала за собой множество недостатков, простодушия среди них точно не было. Больше не было.

Никто не стал бы так рисковать, не разработал бы столь тщательный план, если бы не ставил перед собой четкую цель, не имел серьезных, зловещих мотивов. Не стоит закрывать глаза на правду. Рано или поздно дверь отворится и случится нечто ужасное.

Лудивина Ванкер заглушила рыдания, поднимавшиеся из глубины горла. Она продержалась все это время не для того, чтобы теперь сломаться. Этого она не допустит. Она работала в Отделе расследований парижской жандармерии, сталкивалась с самыми жуткими извращенцами, живущими на территории Франции, а порой даже за ее пределами, великолепно стреляла из табельного оружия, в рукопашном бою регулярно отправляла в нокаут парней в два, а то и в три раза крупнее, чем она сама, бегала по несколько раз в неделю, чтобы стать еще выносливее: после всего, что выпало на ее долю, ее дух был крепче, чем закаленная сталь. Нет, она не даст себе сломаться. Не сейчас. Она не может себе этого позволить.

И все же, несмотря на яростные усилия сдержать слезы, она почувствовала, как они потекли у нее по щекам. Лудивина ничего не могла с этим поделать. Она долго пряталась за непроницаемой броней, не позволяла себе никаких проявлений чувств, но недавно все же решила сорвать с себя эту вторую кожу, признать, что это была лишь маска, открыться миру и эмоциям. Постепенно она научилась быть обыкновенной женщиной своего возраста и отдаваться во власть сладкой эйфории, которую дарят простые радости жизни. Ей нравилась та, в кого она превратилась. Тридцатилетняя женщина, у которой есть все. Все это не могло просто так исчезнуть.

Страх медленно проламывал панцирь ее сопротивления. Лудивина злилась на себя за это. Раньше она смогла бы контролировать это страх, возможно, даже сумела бы превратить его в энергию. Но так было раньше, когда она была воином, когда ей нечего было терять, когда она думала только о результате, не считаясь с собственными чувствами. Она прокляла свои надежды на счастье – ведь сейчас именно они дали дорогу страху. Да, однажды она уже вступила в бой со своими демонами, однажды она их уже одолела. Она победила всех призраков, которых привела за собой из Валь-Сегон, которых извлекла из мрачных подвалов клиники в Сен-Мартен-дю-Тертр[3]: она повалила их на землю и досконально изучила, чтобы лучше узнать саму себя, чтобы выйти из этих испытаний сильной, чтобы ощутить доселе незнакомое ей желание жить. В последнее время она чувствовала себя невероятно живой.

Но мрак был с ней так долго, что во многом лег в основание обретенного ею душевного равновесия: Лудивина почувствовала, что, возможно, была не права. Мрак – не просто свидетельство пустоты, подтверждение отсутствия: нет, у него есть своя собственная структура, материя. Собственная вполне реальная плоть. Мрак – это антиматерия, черная субстанция, заполняющая космос, ужас, придающий глубину нашей внутренней жизни. Более того, он – фактическое подтверждение того, что наш мир, по сути, плох, что на самой границе нашего поля зрения существует пятно, всегда готовое нас поглотить и выпустить страх на волю.

Лудивина ошиблась.

Мрак существовал. И не только в голове самых жутких чудовищ. Мрак поглотил ее, и теперь она сама едва держалась на плаву в его гнилостных внутренностях.

Врать, чтобы успокоить себя. Не признавать очевидное. Защищать себя как можно дольше. Но как долго? Пока не убежишь от реальности? Пока не соорудишь для себя шоры толщиной со стену, пока отрицание не станет безумием?

Лудивина осторожно помотала головой в темноте.

Это не совпадение. Ее бросил в эту дыру не просто какой-то проходивший мимо психопат. Это не случайность – только не сейчас. Не после всех событий последних недель. Особенно если учесть, чем он стянул ей запястья, если вспомнить, что она успела заметить, прежде чем он ее усыпил.

Она закрыла глаза. Ничего не изменилось – кроме ощущения, что она еще чуть глубже погрузилась в себя. Но по крайней мере эта тьма принадлежала лишь ей одной.

Почему он не пришел поговорить с ней? Почему не слышно голосов, вообще ни единого звука, пусть даже где-то вдали?

«Меня похоронили заживо. Засыпали трехметровым слоем земли. Никто меня здесь не отыщет, и я умру от жажды, от голода и холода, но еще раньше – от удушья».

Следователь изо всех сил впилась ногтями себе в ладони и скривилась от сильной боли. Когда она сбросила маску неуязвимой амазонки, это пошло ей не только на пользу. Она явно поглупела. Не стоило так рассуждать. Нельзя сдаваться, воображать худшее. Да, она оказалась в крошечной каморке с земляными стенами – но не в могиле. Даже если она сейчас сидит глубоко под землей, это не значит, что сюда не поступает воздух. С тех пор, как она очнулась, прошло несколько часов, но дышит она все так же свободно. Несмотря на тесноту, в каморке не становится теплее, наоборот, а значит, воздух в ней и правда циркулирует. Первая хорошая новость.

Лудивина начала примиряться с очевидным.

«Это тот же человек. У меня мало времени. Совсем мало…»

Она невольно сжала ягодицы, вновь подумав о нем и о том, в каком виде она и ее коллеги-следователи находили его жертв. Она хорошо знала это дело, и неспроста…

У нее горели запястья, путы словно огнем жгли кожу.

Ей нужно выбраться отсюда. Бросить все силы на то, чтобы найти способ сбежать.

Лудивина откинула голову назад, ударилась затылком о рыхлую землю. Холодные крошки посыпались ей за воротник, вдоль позвоночника, и она вздрогнула.

Это точно он. Признав это, она снова могла ясно мыслить.

Ей нельзя здесь оставаться. Она слишком много знает. В гневе она сжала зубы, выдохнула все переполняющее ее отчаяние, постаралась сдержать подступающие слезы.

Стадия шока осталась позади. Как и отрицание, и попытка укрыться за собственным бредом. Теперь она могла сосредоточиться на текущем моменте, учесть обстоятельства, место, свои ощущения. Ей нужно было подготовиться к защите, потому что она знала. Знала, что будет дальше, но главное – кто ее похитил. И, пожалуй, даже почему.