– А это кто? – не выдерживаю. Про остальных-то я знаю.
– Это вообще какой-то выверт. Изначально – женщины-змеи, на Горгон похожи, только с нормальными головами, а в боевом трансе превращаются в кентавресс. Зубы, копыта, яд – всё в ход идёт, жуть просто, даже для меня, стрелянного воробья. Вы, бабы, если ввяжетесь в драку – свирепеете хуже берсерков, а эти ламии хуже баб. Не остановишь.
– Зачем, Аркаша? Для кого их сюда согнали?
Он задумчиво взбалтывает вино; по стенкам стакана ползут густые вязки потёки. Поднимает на меня глаза.
– Для нас, Ваня.
– Но что вы сделали такого? Или это очередной эксперимент Игрока?
Тут из своего угла снова напоминает о себе Мага.
– Это не эксперимент, – он пыхает сигарой. – Двадцать один год – очередной цикл развития бессмертного, по завершении которого того просто-таки тянет к переменам. В окружении, в жизни… Похоже, Демиургу стал неинтересен, да просто надоел город, который слишком хорошо приспособился к его причудам. Выращивает, понимаешь ли, новых, ни на кого не похожих, персов, отбивается от его творений, а главное…
Мага рывком приподнимается.
– Главное – Тардисбург и иже с ним стали слишком самостоятельны. Одни дружины чего стоят, что рыцарская, что русичей.
Мой бывший – впрочем, уже теперешний – начинает выхаживать по комнате. Думать ему это помогает, что ли?
– Игрок собирает не какую-то шваль. Степняки – это так, чтобы массой нас задавить, а вот крупные монстры не просто Актовые, они Финальные. Он выманивает на бой самых умелых, чтобы расправиться со всеми одним ударом, обезглавить город и напомнить, кто здесь хозяин. Уничтожит – и где-нибудь на новом месте начнёт всё сызнова, с послушными исполнительными юнитами.
Аркадий медленно опускает стакан на стол.
– Сегодня прилетели драконы, – глухо сообщает. – Таких я ещё не видел. Как он их выманил с гор?
– Драконы? Вот как… Огневая мощь, да ещё с воздуха… Значит, завтра Финал, дорогие мои. Один на всех, – буднично сообщает Мага. – Если не ошибаюсь, с нашей стороны тоже выдвинуты сильнейшие? Васюта с дружиной там уже который день, а кто ещё прибыл?
– Аскольд. Рустам. Ниль’хи. Анса’Ну-Рия. Гоблин. Будут маги с Рахимычем. Будем мы с Лорой.
– Если их разобьют, – тяжело говорит Мага, – город сравняют с землёй. Зря я сюда привёз Иву.
– Зря, – соглашается Аркадий. – Да ведь дело сделано. И не поверю я, чтобы некромант да на собственный дом лучшие охранные чары не наложил. Отсидится Ваня здесь, ничего с ней не сделается.
Я пытаюсь возразить, но оба мужика зыркают на меня столь выразительно, что слова застревают в горле.
А там ещё и Васюта…
А мне – отсидеться… Впрочем, что ещё остаётся? Какой из меня толк на войне, положа руку на сердце? Под ногами путаться, мешать? Много ли я там настреляю, приученная к неподвижным неживым мишеням?
– С нами Орден паладинов, – возвращается к теме Аркадий. – Нет только ваших. У вас этот дурацкий нейтралитет.
– Знаю.
– Мага, ты же воин. – Видно, что Аркадий подбирает слова чрезвычайно осторожно. – И хороший воин, бывал не только в квестах. Я же тебя по Чёрному перевалу помню. Среди вас немало хороших бойцов. Почему вы отсиживаетесь?
– Слишком ценим жизнь. Смешно? На самом деле так оно и есть. Умирать страшно. А нам ради посвящения приходится делать это добровольно, и лишний раз повторять не хочется.
Он отбрасывает в камин сигару, выкуренную наполовину. Подходит к окну, смотрит в ночную темень.
Оборотник яростно сверкает глазами.
– Но ты-то идешь!
– Иду. Один за всех. Знаешь, сколько в Мире осталось некромантов? Триста сорок два человека, Аркадий. Это – включая женщин, детей и стариков. Триста сорок два, на всей Гайе. Мы вынуждены собой дорожить.
«…моя дорогая донна… очень дорогая…»
Вот почему у них так ценятся дети – и их матери.
Мужчины ещё о чём-то говорят, но я не вслушиваюсь. Мысли мои вновь возвращаются к прежнему. Васюта никуда и не уезжал, думаю с горечью. Но и не вернулся. Он выбрал не просто Сороковник, а войну, возможно, справедливо рассудив, что квест может сработать и там, на поле боя. Или, скорее всего, перед лицом реальной угрозы для целого города вынужден был, скрепя сердце, отодвинуть в сторону Игру и заняться тем, что предназначено самой судьбою: защитой. Чтобы каждая мать, а не только я, могла вернуться к своим детям и жить с ними долго и счастливо.
– Можно мне с вами? – робко спрашиваю, забыв о предыдущих благих рассуждениях.
Некромант, развернувшись от окна, смотрит пристально. Отблески каминного пламени играют на чеканном лице, отражаются в глазах. Он пока молчит, но на лице его прописано: ты обещала, Ива!
Вместо него отвечает Аркадий.
– Нечего тебе там делать. Выкинь эту дурь из головы; ты сидишь здесь.
– Аркаша…
– Зелень ты ещё. Необстрелянная.
– Но я умею…
– Пробный бой ничего не значит, ты ни разу не была в самой гуще. Потеряешься, растеряешься – ближайший воин тебя мечом срежет или просто конём затопчет. Ты это брось, видел я таких умниц: цепенеют от страха – и капец. И не думай, Васюте про тебя даже словом не обмолвлюсь, чтоб перед боем не брал в голову лишнего, вот закончится всё, – он косит на Магу, – тогда и будете разбираться.
– Если закончится в нашу пользу, – мрачно говорит Мага. Он снова изучает ночную улицу.
Прав оборотник, прав, но как же мне тут высиживать, когда, быть может, завтра уже будет поздно… До меня доносится еле уловимый аромат хризантемы, холодная ладонь стискивает плечо. Как он смог подойти так бесшумно?
– Будь благоразумна, Ива. И не забывай о своём обещании.
– Но это совсем другое, – слова даются мне с трудом. – Он может погибнуть. Ты же сам говоришь – сильнейшие против сильнейших.
– Мы с Аркадием тоже можем погибнуть; разве тебя это не волнует?
Щеки мне так и опаляет стыдом. А он продолжает:
– Вот что я тебе скажу: Аркадий прав. Если останется, кому разбираться – сделаем это после боя, я ни от кого не прячусь по углам. Но пока будь добра, не высовывайся. Там ты будешь только мешать.
– Мага-а! – я сдерживаю рыдание. – Но не могу же я тут просто отсиживаться, пока вы там умирать будете, пойми! Чем-то женщины всё-таки занимаются на войне! Хоть раненых буду перевязывать!
– Для того полно паладинов, – припечатывает Аркадий. – И целителей при дружинах, опытных, обстрелянных, у которых всё отработано. Ты – лишнее звено. Не ной, Ваня. Кроме Лориных девиц там ни одной бабы нет, вот и тебя быть не должно. Всё.
С треском отодвигаю скамейку и ухожу от них наверх. Меряю шагами спальню, бешусь не хуже Маги. Решили они… Нора, первее меня освоившая кровать, недоумённо за мной наблюдает.
Не запрут же меня, в конце концов!
И что? Дождаться, когда они уедут, и сбежать, как пацаны в Великую Отечественную, «на фронт»? Да я не знаю даже, в какую сторону податься. И на чём, на своих двоих? И неизвестно, какая нечисть на дороге может пошаливать.
Ванька-а, с тоской шепчет внутренний голос. Ванька-а… Что делать-то будем?
Я останавливаюсь в изумлении. Это ты у меня спрашиваешь, голос? Ты же всегда сам мне советы давал! Ну да, отзывается он уныло. А здесь – даже и не знаю, что сказать.
Набегавшись до нытья в коленках, возвращаюсь на кухню. Хмурые лица мужчин светлеют, несмотря на то, что вид у меня подозреваю, далеко не ласковый. Молча сажусь за стол. Протягиваю Аркаше пустой стакан, долго, как и он, вдыхаю аромат красного винограда и чёрной смородины – и успокаиваюсь. Но пить не пью, чтобы голова оставалась ясной.
Придётся сидеть и ждать.
И вдруг щёки мои снова опаляет. Да, Ива, ты останешься. Потому что, страшно тебе или нет, но придётся высунуть нос за дверь и пойти расспрашивать, не появлялась ли тут не так давно странная компания: мужчина и женщина, а с ними – девочки-близняшки? Ведь их могло занести куда угодно! Я найду, кого спросить. Я… Йорека этого отыщу, вряд ли его, недоучку, призовут на войну. А он всё же ведун, и наверняка у него есть хрустальный шар, и пусть бедный Йорек как хочет, так туда и заглядывает, а я не отстану, пока не выбью информацию…
