– Видите ли, до того как я вышла замуж и получила диплом психиатра, меня звали Мэри Маргарет О’Салливан. Я жила в Иллинойсе, в городе Эванстоне. В детстве я каждое воскресенье ходила в церковь, на мою конфирмацию устроили большой праздник. До поступления в Йельский университет я училась в приходской школе. Поэтому знаю, кто такие Герман Иосиф, Елизавета и Юлиана. Это всё католические святые, миссис Уайт.

На несколько секунд Мэрайя теряет дар речи.

– Ну что ж… – наконец произносит она, не зная, какой реакции от нее ждут.

Доктор Келлер начинает расхаживать по кабинету:

– Мне кажется, все это время мы понимали Веру не совсем правильно. Слова, которые говорит ей ее хранительница… слова… они очень похожи…

– В каком смысле?

– Я думаю, – говорит доктор Келлер ровным голосом, – ваша дочь видит Бога.

20 сентября 1999 года

В Гринхейвене была женщина, убежденная в том, что Дева Мария живет у нее в ухе. «Это чтобы удобнее было нашептывать мне пророчества», – поясняла она. Время от времени она приглашала медсестер, врачей и других пациентов посмотреть. Когда пришла моя очередь, мне на мгновение действительно показалось, будто какая-то розовая мембрана пульсирует. «Видишь?» – с нажимом спросила женщина, и я кивнула, не зная, которая из нас в эту минуту выглядела более сумасшедшей.

Вера постоянно пропускает занятия в школе, я две недели не прикасалась к своей работе. В больнице мы проводим больше времени, чем дома. Вере сделали МРТ, КТ и всевозможные анализы крови. Теперь мы знаем, что у нее нет ни опухоли мозга, ни проблем со щитовидной железой. Доктор Келлер посовещалась с коллегами относительно того, как следует расценивать Верино поведение, и сказала мне:

– С одной стороны, в психотических галлюцинациях взрослых почти всегда фигурирует Бог, дьявол или правительство, а с другой – в остальном Вера ведет себя совершенно нормально, не выказывая признаков психоза.

Доктор Келлер решила назначить Вере антипсихотическое лекарство. Если воображаемая подруга исчезнет, значит это была галлюцинация, а если нет… Впрочем, не стоит торопить события. Поживем – увидим.

Моя дочь не может разговаривать с Богом, уверенно говорю я себе, но в следующую же секунду думаю: а почему бы, собственно, и нет? В жизни много удивительных явлений, и все когда-нибудь бывает в первый раз. Какие бы странные вещи ни происходили с ребенком, хорошая мать всегда должна быть на его стороне. Но если я начну говорить, что Вера не сумасшедшая, а просто видит Бога, все примут за сумасшедшую меня. Опять.

Чтобы дать Вере рисперидон, я должна растолочь таблетку в ступке и смешать порошок с шоколадным пудингом, чтобы вкус не чувствовался. Доктор Келлер говорит, что антипсихотические препараты действуют быстро. Не придется ждать восемь недель, как в случае с прозаком и золофтом, чтобы понять, есть ли эффект. Нужно просто немножко понаблюдать за Верой.

Сейчас она спит, свернувшись калачиком, под одеялом с русалочкой. Казалось бы, обыкновенный спящий ребенок. Видимо почувствовав, что я пришла, она потягивается, поворачивается и открывает глаза, но они затуманены под действием рисперидона. Вообще-то, чертами лица Вера пошла в Колина, но именно в этот момент я вдруг вижу в ней сходство с собой.

На какое-то время в мыслях я возвращаюсь в Гринхейвен, где провела несколько месяцев: вот за мной закрылась дверь, вот щелкнул замок, вот мне в руку воткнулся шприц с успокоительным. Вот я не понимаю, почему все: Колин, психиатр отделения экстренной медицинской помощи и даже судья – говорят за меня, хотя я сама так много хочу сказать. Нет, в нашей ситуации я, честно говоря, даже не знаю, что будет хуже: если Вера окажется душевнобольной или если она окажется нормальной.

– Чис-то-та, – произносит Вера по слогам.

Она уже во втором классе, и теперь мы активно занимаемся правописанием.

– Правильно. Теперь «доброта».

– До-бро-та.

Я кладу список слов на кухонный стол:

– Молодчина! Ни разу не ошиблась. Может, тебе самой стать учительницей?

– Да, это я могу, – уверенно отвечает Вера. – Моя хранительница говорит, что каждый способен чему-то научить других людей.

Я застываю: Вера уже два дня не говорила о своей воображаемой подруге и я начала думать, что антипсихотический препарат помог.

– Вот как? – отзываюсь я.

Интересно, ответит ли доктор Келлер, если я отправлю ей сообщение на пейджер? Отменит ли она лекарство только на основании моих наблюдений?

– Так твоя подруга не исчезла?

По выражению прищуренных глаз Веры я понимаю: она не случайно предпочитает не говорить о своей хранительнице. Боится, что это навлечет на нее неприятности.

– А почему ты спрашиваешь?

Доктор Келлер ответила бы: «Потому что хочу тебе помочь». Моя мама ответила бы: «Потому что, если твоя хранительница для тебя важна, я тоже должна с ней познакомиться». Но к моему удивлению, с моих губ срываются слова, принадлежащие именно мне:

– Потому что я тебя люблю.

Вера, кажется, потрясена не меньше, чем я сама:

– А-а… ладно.

– Послушай, – я беру ее за руки, – мне нужно тебе кое-что рассказать. – (Вера заинтересованно округляет глаза.) – Давно, когда ты еще не родилась, я кое из-за чего очень сильно расстроилась. Но вместо того чтобы рассказать другим людям, как я себя чувствую, я начала делать странные вещи. Неразумные вещи. Один мой поступок многих напугал, и поэтому меня отправили туда, где я не хотела быть.

– В тюрьму, что ли?

– Не совсем. Сейчас это уже не имеет значения. Я просто хочу, чтобы ты знала: грустить – это нормально. Я пойму. Для этого тебе не нужно вести себя по-особенному.

У Веры дрожит подбородок.

– Я не грущу. И не веду себя по-особенному.

– Но ведь раньше у тебя не было хранительницы.

Слезы, до сих пор наполнявшие Верины глаза, проливаются наружу.

– Думаешь, я выдумала ее, да? Ты как доктор Келлер, и ребята в школе, и миссис Гренальди! Ты считаешь, что я просто хочу, чтобы меня заметили! – Внезапно Вера делает резкий вдох и кричит: – Теперь за это меня посадят в тюрьму?

Я крепко обнимаю ее:

– Ну что ты! Нет, конечно! Просто я, например, однажды так огорчилась, что мой мозг заставил меня поверить в то, что не было правдой. Больше я ничего не имею в виду.

Вера утыкается лицом мне в плечо и качает головой:

– Она настоящая. Настоящая.

Я закрываю глаза и тру пальцами переносицу, пытаясь утихомирить головную боль. Ладно, Рим не в один день строился. Поднявшись и взяв со стола опустевшую тарелку из-под печенья, я уже собираюсь выйти из кухни, но Вера удерживает меня за край рубашки:

– Она хочет тебе кое-что сказать.

– Правда?

– Она знает про Присциллу. И прощает тебя.

Тарелка падает из моих рук на пол.

Когда мне было восемь лет, я так хотела иметь домашнего питомца, что начала тайком таскать в дом разную живность: лягушек, коробчатых черепах, как-то раз даже белочку принесла. Однажды, увидев черепашку, ползущую по кухонной столешнице, родители сдались. Решили не ждать, когда я притащу какую-нибудь заразу, а просто купить котенка. Мне подарили его при условии, что все другие животные останутся за дверью.

В то время я как раз взяла в библиотеке книжку, где принцессу звали Присциллой. Так я и назвала свою питомицу. Ночью она спала у меня на подушке, а ее хвост обвивал мою голову, как меховая шапочка. Я кормила ее молоком из своей миски с кукурузными хлопьями, надевала на нее кукольные платьица, шляпки и хлопчатобумажные носочки.