Коул Хилошудон стоял во главе многочисленных скорбящих, которые пришли отдать последнюю дань уважения его деду. Сегодня многие будут пристально его рассматривать и заметят, если он рассеян или взбудоражен, и потому Хило не сводил взгляда с обернутого в дорогую белую ткань гроба и усердно шевелил губами вместе с нараспев читающими молитвы монахами. И все же ему сложно было не отвлекаться от церемонии, невозможно блокировать Чутье в присутствии такого количества врагов.

Его дед прожил долгую и значимую жизнь. Коул Сен сражался за освобождение страны, а позже с помощью политики, деловой хватки и созданного им клана выстроил кеконскую государственность. В почтенном восьмидесятитрехлетнем возрасте он тихо скончался посреди ночи, сидя в неизменном кресле у окна семейного особняка. Безусловно, знак благоволения от богов. Если в последние годы жизни, когда у него развились деменция и непереносимость нефрита, дедушка стал жестоким и несносным стариком, полным горькими сожалениями, и не нашел ни одного доброго слова для самого нелюбимого внука, ставшего во главе Равнинного клана, – что ж, об этом простые смертные не знают.

Два дня и ночи в Храмовом квартале продолжались открытые для публики бдения, и Хило казалось, что на похороны явилось полгорода. Другая половина, вероятно, смотрит церемонию по телевизору. Смерть Факела Кекона отметила конец эпохи, уход краеугольного поколения, обеспечившего Кекону свободу от иностранной оккупации и позаботившегося о его процветании. Все значимые публичные персоны собрались здесь, чтобы принять участие в торжественной церемонии, включая Айт Мадаши.

Колосс Горного клана стояла с другой стороны, в окружении своих людей, она была в белом жакете и белом шарфе. Хило почти не видел ее со своего места, но в этом и не было нужды – он с легкостью Чуял густую нефритовую ауру. Приход Айт Мады на то самое место, где лежал, обращаясь в прах, его старший брат Лан, взбесил бы Хило, если бы он позволил себе об этом задуматься, но он не собирался доставлять сопернице такого удовольствия.

Вчера Айт выпустила публичное заявление с похвалами Коулу Сену, национальному герою, отцу нации, ближайшему другу и соратнику ее покойного отца Айта Югонтина, да узнают обоих боги. Она выразила огорчение по поводу недавней стычки между кланами этих двух великих людей и надежду, что печальные разногласия скоро разрешатся, дабы страна двигалась вперед в духе непоколебимого единства, когда-то продемонстрированного воинским братством Людей Горы.

– Брехня, – объявил Хило.

Он ни на секунду не верил, что Айт Мада откажется от стремления убить его и всю его семью и уничтожить Равнинных, получив полный контроль над поставками нефрита. Кровавый счет не сотрешь пресс-релизами.

– Это хороший ход на публику, – сказала Шаэ. – Напомнить людям о партнерстве дедушки с ее отцом и таким образом связать себя с наследием всех Зеленых костей.

Не считая этого краткого анализа, его сестра в последние семьдесят два часа говорила мало, даже после официальных двухдневных бдений. Хило взглянул на стоящую рядом сестру – спина прямая, но под белой траурной пудрой еще видны набрякшие круги под глазами. Обычно резкая нефритовая аура приглушена. Шаэ любила деда и всегда пользовалась его благосклонностью. Она горько рыдала, когда он умер.

Хило перевел внимание на толпу. Другие лидеры Горных тоже присутствовали, рядом с Айт Мадой стоял невысокий человек с прилизанными волосами – Ри Тураху, Шелест клана, а подле него – мужчина с резкими чертами лица и коротко стриженной бородкой с проседью, под стать волосам. Хило довольно мало знал о Нау Суэнцзене, который занял пост Штыря Горных после Гонта Ашченту, но слухи и лазутчики сообщали, что Нау обладает репутацией отчаянного партизанского бойца, занимавшегося диверсиями и убийствами для Айта Ю во время шотарской оккупации. Когда закончилась Мировая война, ему было всего двадцать три. Но то ли из-за непритязательной внешности, то ли из-за мягкой и прохладной текстуры ауры он не производил такого же сильного впечатления, как предшественник. Хило подозревал, что это обманчивое впечатление – само по себе повод для тревоги.

Монахи-дейтисты в белых похоронных одеяниях (по случаю таких важных похорон и такого количества людей монахов было двадцать) завершили долгую религиозную церемонию, несколько раз повторив «и да узнают его боги», и толпа подхватила слова. Хило закрыл глаза и сфокусировал усталое Чутье, прорываясь сквозь ментальные шумы дыхания и биения сердец многотысячной толпы. Вот оно: где-то за спинами Горных – знакомая дымная аура человека, которого он когда-то называл дядей. Бывший Шелест Равнинного клана, предавший семью Коулов. Юн Дорупон здесь, и он скорбит.

– Не дергайся, сегодня мы не станем его трогать, – сказала Шаэ полушепотом.

Вероятно, заметила сосредоточенное выражение его лица или просто Почуяла исходящую от него враждебность, но Хило удивился. Ему не пришло в голову, что она заметила Дору, что вообще обращает на что-то внимание.

Она, конечно же, права. В присутствии монахов и в день похорон деда они не могут развязать насилие, но есть и более прагматические соображения – слишком много здесь собралось воинов Горных, сотни Кулаков и Пальцев выстроились напротив бойцов Равнинных.

Тогда Хило расширил границы Чутья, и ауры всех Зеленых костей вокруг слились в гул нефритовой энергии, как бесконечная болтовня на оживленной улице. Кланы демонстрировали силу и численное превосходство, но сегодня соблюдали перемирие в честь одного человека.

Толпа начала редеть. Хило собрался с духом, приготовившись к долгой и неизбежной процедуре: принимать соболезнования от внутреннего круга клана и влиятельных сторонников – Фонарщиков, политиков, главных семей Зеленых костей. Чуть раньше у ворот кладбища возникла какая-то суета, и Маик Кен послал Кулака разобраться. Сейчас Кен появился рядом и тихо сказал:

– Говорят, ночью на кладбище нашли мертвеца.

Хило скривил губы.

– Только одного? Остальные восстали из могил и ушли?

Штырь фыркнул (единственное подобие смеха, которое Хило когда-либо от него слышал) и дернул широкими плечами.

– У ворот нашли могильщика с пулей в башке. Говорят, из-за долгов. Не похоже на что-то важное, но ты же знаешь людей – как выпьют чарку хоцзи, так начинают голосить про дурную примету.

Хило кивнул. Похороны Факела не должны омрачаться плохими новостями.

– Поговори с управляющим кладбища, чтобы замять дело. – Он с неохотой взглянул на длинную вереницу соболезнующих, с которыми придется встретиться. Айт и Дору он больше не Чуял. – Скажи Тару, через час я поеду домой, сколько бы желающих поцеловать меня в задницу здесь ни осталось.

Хило вернулся в поместье Коулов через два с половиной часа. Вся длинная подъездная дорожка и разворотный круг были уставлены машинами – за похоронами, открытыми для публики, последовал частный прием для членов семьи и Зеленых костей самого высокого ранга. Через приоткрытое окно машины Хило слышал музыку и чувствовал запах барбекю со двора. Если человек дожил до восьмидесяти – это повод для радости, это считалось знаком одобрения богов, постижением Божественных Добродетелей, гарантировало восхождение на небеса в день Возвращения. Хило подумал, что подобные верования имеют больше смысла во время войн и плохой медицины, но все же теперь, после окончания официального траура по Коулу Сену, белую драпировку сняли, а неформальный прием слегка отдавал духом праздника. Похоже, он продлится довольно долго.

Маик Тар подкатил «Княгиню Прайзу» прямо ко входу в главный дом. Помощник Колосса остановил машину и оглянулся через плечо.

– Хило-цзен, те люди, которых ты согласился сегодня принять, еще здесь. Послать их к тебе или избавиться от них?

– Где моя сестра? – спросил Хило. – Она уже дома?

– Ждет тебя внутри.

Смирившись с неизбежным, Хило погасил сигарету в пепельнице.

– Пришли их ко мне.