Кто-то шепнул на ушко: «Надо похоронить. Тогда и он попадет в рай».

Мальчик сошел с тропинки и направился к огромному дереву посредине поля. С травы еще не выпили хоботками росу бабочки, божьи коровки, жучки. Ноги мягко ступали по студеной влаге, травинки щекотали пятки. Николенька засмеялся и побежал.

Сквозь ветки дуба едва проглядывали солнечные лучи и, казалось, сюда утро еще не пришло. Листья шептались на легком ветру. Наверное, рассказывали ночные сны или последние новости. Может быть, про кузнечика или про ангела. Николенька поднял высохший сучок и выкопал ямку и положил кузнечика. Хотел закопать, но увидел осколок бутылки, отер от песчинок и накрыл могилку. Две тонких веточки связал в крестик и воткнул. Под темным выпуклым стеклом кузнечик лежал на боку и улыбался. Мальчик тоже улыбнулся и побежал на тропинку. А вокруг летали ласточки, стрекозы, жужжали большие жуки, полосатые пчелы собирали нектар.

Бог посмотрел на Николеньку и улыбнулся…

Доктор очнулся. Сообразил: «Да ведь я чуть не замерз. Спасибо, Господи, что разбудил. Помоги, чтобы мои остались в поселке, чтобы не поехали или, тем более, не пошли пешком». Он включил фонарь, поглядел на часы. Прошел час, как он заснул в кабине. Руки окоченели. Снял варежки, начал дуть на пальцы. Стянул унты, портянки, шерстяные носки, растер ноги. Огляделся – нож висел на веревке на левой руке, а вот ружья не было. Подумал:

«Должно быть, осталось снаружи, у кабины. Если ветер не унес. А если утащил – тогда все, уже не найти».

Окончательно пришел в себя, вспомнил про сон, удивился: «А ведь я никому про случай с кузнечиком не рассказывал, только вспоминал когда совсем тяжко было. И вот поди ж ты, приснилось. Как наяву, точь-в-точь». Решил, что это добрый знак.

Попробовал выйти, но дверь не поддалась, видать крепко её прижало снегом. С другой стороны, с водительской – открылась. Пурга поутихла, можно было двигаться. Николай Николаевич обошел грузовик. Снял зацепившееся за полуоторванную доску на кузове ружьё. Обрадовался, что не сорвало, не унесло. Отошел подальше от грузовика, определил по компасу, где должен быть поселок. Двигался в темноте, пытаясь рассмотреть не видны ли где Зина и Санька, останавливался, прислушивался – может, зовут на помощь. Ничего не было слышно. Только вой ветра. Время от времени проверял, не сбился ли и снова шел, вглядываясь в ночь и прислушиваясь.

– Только бы сидели на месте, только бы не отправились домой. Летуны – почти пацаны, на них надежды никакой. Да и эта настырная соседка наверняка будет уговаривать. Хоть бы Зина не согласилась. Нет, она не станет рисковать Санькой, не поедет с ними, останется, ― как заклинание шептал Николай Николаевич.

Он старался идти быстро. Чувствовал, что коченеет, отмораживается лицо. Ругал себя, что забыл намазаться гусиным жиром. Когда совсем изнемог, стал как на посох опираться на ружье, но стальной ствол, даже сквозь рукавицы морозил руки, да и тяжело было переставлять его. Решил опять повесить на плечо. Остановился, посмотрел на компас – нет, практически не сбился. Буран почти утих, появилась луна, звезды. Наученный еще в детстве дедушкой, старым офицером, Николай нашел Полярную. Убедился, что идет правильно. Но видать, далеко его отнесло пургой. Пригляделся – поселка не было видно. Хотя уже пора было бы…

Вдруг он увидел волков. Двое скалились метрах в пятнадцати, а третий – чуть поодаль, сбоку. Николай Николаевич неспешно снял с плеча ружьё, прицелился, нажал на спусковой крючок. Осечка. Волки медленно пошли на него.

– Не паниковать! Спокойно, всё получится, ― сказал самому себе.

Снова взвел курок, плавно нажал. Ружье выстрелило. Волк взвизгнул, завалился. Остальные отбежали.

Доктор вставил в ствол патрон. Ружьё держал наготове и уверенно пошел вперед, перешагнув через волка. Он неспешно прошел метров десять, остановился, медленно повернулся. Волки жрали убитого. Должно быть, сильно оголодали. Николай Николаевич хотел сберечь патроны и больше не стрелять, но вдруг подумал, что жена с сыном сейчас идут к дому, что он с ними разминулся, а эти сволочи нападут и растерзают. Выстрелил. Волки отбежали. Последний порыв ветра швырнул в лицо снегом, скрыл на секунду, зверей, луну, и буран окончательно затих.

Доктор пошел быстрее, иногда оглядывался – волков не было видно.

– Только бы мимо поселка не проскочить. Только бы мои оставались в клубе, ― повторял и повторял он.

Пурга прекратилась, но мороз уже добрался до самого нутра, сдавил смертельной хваткой. Ноги стали стеклянными, руки онемели и, если бы волки показались теперь, вряд ли смог выстрелить.

Наконец увидел огоньки. Потом показались первые дома. Добрел до клуба, стал стучать. Дверь мгновенно открыли.

– «Зина! Слава Богу! Вы здесь!»

Николай Николаевич потерял сознание и не слышал, как жена плакала, и повторяла:

– Коленька, слава Богу, живой, прости меня, дуру, слава Богу, ты живой.

Она говорила беспрестанно, раздевала мужа, осматривала ноги, руки, лицо. Делала все, что положено, как учил Николай. Обливала чистые тряпки горячей водой из чайника, чуть охлаждала их, теплыми прикладывала к ногам, рукам, лицу и легко, нежно растирала кожу. Когда он пришел в себя, напоила горячим чаем, укутала в нагретую у печки одежду. Рассказывала, что чуть буря утихла, Галка стала уговаривать поехать домой на грузовике с летчиками, но она напрочь отказалась, а те поехали.

Николай молчал, кивал головой, вздыхал, обнимал жену, говорил:

– Ну и напугала ты меня, дурёха.

На лавке, под тулупом клубного сторожа, посапывал Санька.

Николай Николаевич подошел к сыну, поправил сползшую шубу, подумал:

«Должно быть, и вправду в детстве Бог улыбнулся мне».

На следующий день, к вечеру, нашли замерзших, обглоданных волками двух летчиков и Галку.

Иван Федорович выключил свет. Лег спать. Только начал уходить в сон, зазудел комар. Иван Федорович отмахнул рукой. Тот затих. Но сон ушел.

«А сколько живут комары?» ― подумал Иван Федорович и решил, ― «должно быть недолго».

Поворочался и снова подумал: «Разбудил, сволочь. Говорят, что кровь пьют только комарихи».

Вздохнул и стал размышлять: «Как это люди в тундре живут? Там же этого комарья и мошки – тучи. Говорят, разведчикам выдают специальные майки из толстых веревок, чтобы комары своим жалом не дотянулись до тела.

На этом месте мысли закончились, Иван Федорович вздохнул, повернулся на другой бок. В голове, непонятно почему всплыла песня, которую давным-давно пели пацанами в подъезде.

«Черт знает что», ― вздохнул Иван Федорович, ― «Какой-то мелкий комаришка, а весь сон перебил. Сколько же эти твари живут? Небось, не больше двух дней. Напьется крови, личинки отложит и всё, сдохнет. Говорят, что беглые зэки назад возвращались – не выдерживали гнуса.

Приходили полумертвыми, опухшими от укусов. Скрыться от этой нечисти некуда было. Хорошо, что мне не там служить довелось, а в горах, пустынях, да на Дальнем Востоке. Но у нас терпеть можно было».

Иван Федорович вздохнул и опять повернулся лицом к стене. У соседей было тихо. Даже на улице, на пустой дороге не выли своими бешеными драндулетами мотоциклисты.

– Перебил, зараза, весь сон перебил, – ворчал Иван Федорович, – теперь до утра не заснуть. А там, на севере, летом вообще ночи нет. Солнце не заходит. Дойдет до горизонта, на сколько-то минут сгинет, а потом снова светит».

За ночь Иван Федорович измаялся и только под утро смог заснуть…

– Галька! Галька, выходи! Я больше не буду! Прости, родная! – Заорал поддатый голос на улице. ― Хочешь, я тебе спою!