«В тот день преступно было жарко…» В тот день преступно было жарко. Сбегали тени от жары. Лишь ветром дышащие арки, Как параллельные миры, Глотали души в колобродье Ветров, пушинок белых, слов, Из непогодия погодья Нас вызволяя, как из снов. Но, вновь почуяв нашу черствость, Выплевывали в топкий зной. Мы шли в измученном притворстве, Как в неоплаченной парной. «Сегодня свет особенно хорош…» Сегодня свет особенно хорош; И мошки золотятся, словно блестки. Фонарь днем спит, в угрюмости похож На щуплого, сутулого подростка. И я иду как будто налегке, Срываю листья, в кулаке сжимаю. И горький сок зеленый на руке, Как терпкий пот приветливого мая. А свет наполнен звуками весны: Гудением, чириканьем и лаем. Фонарь весь день слепые видит сны, О коих я вовеки не узнаю. «Воробьи, как упавшие шишки…» Воробьи, как упавшие шишки, Остывали в еловой тени. И бежали футбольно мальчишки Сквозь тягучие летние дни. И ветра разжижали предметы Вдалеке, как в сюжетах Дали, Наподобие сонного бреда, И меня через дремы вели, Через зыбкое марево. Жарко Было так, что, казалось мне, мяч Пригорит на асфальте, как шкварки — В подтвержденье людских неудач. Детские страхи «Мыши грызут беспросветную ночь…» Мыши грызут беспросветную ночь, думая, видно, догрызться до утра сквозь темноту, силуэтный и смутный угольный очерк домов; превозмочь плотный игольчатый писк комаров; звезды, колючие словно булавки, вдетые в небо; и диск тугоплавкий из серебра, как монета. Но кров крепче той зыби ночной. И, подняв взгляд в тишину, в потолочные выси, глубже вгрызаюсь в неспящие мысли, смысла бессонницы все ж не поняв. Прорыв в прошлое Забытый двор, как будто в школьном детстве, Встречал прощаньем августа меня, Качелей скрипом. В травах по соседству Кузнечиков густая трескотня Мурашечную память нагоняла. И горло грел соленый, слезный ком. Я времена с усилием сдвигала, Как кирпичи, чтобы построить дом. И он построен. Клацнули ворота. Под пальцами шершавилась стена; И сеть забора, словно медом соты, Забилась листьями сухими. Из окна Смотрели, как жирафы, орхидеи, Вопросами согнувшись и забыв, Какая я, когда я или где я, Что в прошлое свершается прорыв. Детские страхи 1 Листья роятся, как дикие пчелы. Я, словно в детстве, боюсь сентября, Хоть не идти в разогретую школу С запахом краски зеленой. И зря Ранцем наспинным не сдавливать крылья И не носить, как пионы, банты. Только все так же со злобным бессильем, Шумно кружа, умирают листы. 2 Фосфоресцирует гроза. Картавит гром, и ветер бьется Как птица в окна. И смеется Дождь в алюминиевых тазах. И во дворе журчит впотьмах, Бликуя, ночь под фонарями. И небо пыхает огнями, Высвечивая давний страх, Что все еще одет в пижаму, И, подымаясь на локтях — На детских тоненьких костях, Зовет сквозь ночь пугливо маму. 3 Больничная очередь крайних, последних Мужчин отрешенных и скуксенных женщин. Венозная сеть разветвившихся трещин Ползет к потолку. И с известково-бледных И выцветших стен ошелушилась краска. А белыми пятнами тяжко и мимо Врачи проплывают. И шорох за ними Все тянется по коридорам. И вязкий, Как будто морской, увлажнившийся воздух Колышется вслед белокрылым халатам, Как чайкам, по плотному ветру распятым, И пыльные лампы качает, как звезды. И стулья качает, и стены, и двери, Что вдруг открываются, словно при качке, И хлопают, чавкают громко и смачно, Жуя занавески из марли. Не верю Во весь этот бред, и в болезни, и в горе, И в чувства, накрытые белою тряпкой, И в старческий шарк неподъемистых тапок В таком прямодушном, немом коридоре. «Вновь перо в задумье притупилось…» Вновь перо в задумье притупилось, Не найдя остроконечных слов, Чтоб сказать, как утренне искрились Солнечные капли куполов Да горели свечками церквушки Маленькие – ставь хоть на ладонь, И надела праздничные рюшки Бело-ледяная заоконь; И как в этом свете ради скуки Бьют и грабят, режут и грызут. Ведь не зря мы левоправоруки: Нас на обе стороны зовут. И, сказать немыслимое силясь, Я держала руку на весу. В ней перо в задумье притупилось С капелькою ночи на носу. |
