– Деньги – не вопрос! – И еще раз повторил: – Деньги есть!

И рассказал про клад.

– Ну, Киришка! Ну, везунчик! Я выкопал четыре ямы и ничего! А этот, – Малолетка показал на довольного и гордого собой студента, – одну, и пожалуйста!

На него зашикали остальные.

– Кирилл, – строго начал Коляныч, – что-то слишком много везения. Сначала выиграл в карты, теперь это. Как бы не накликать беду. Что-то страшновато мне за тебя становится.

– Да я не особенно-то и старался. Как-то само собой получается. В карты, честно сказать, не собирался играть. А уж когда этот оглоед решил меня разуть, тогда проучил его. Да вы и сами видите, мастерская еле концы сводит. Да и здание, батя, как ты сам говоришь, «графские развалины». Руины. А нашел. Ну откуда я знаю, почему решил копать именно в том месте. Грязи из подвала и хлама вытащил тьму, а потом показалось, что в том месте самый плохой фундамент, ну и начал копать. Откуда я знаю. – Кирилл растерялся. Думал, что его начнут хвалить, а тут такие опасения.

– Это Бог ему подсказывает. Дает аванс. Это, Коляныч, не страшно. Не опасайся. Так бывает. Вот меня ранило. Осколок в сантиметре от артерии лег. Чуть в сторону и не было бы капитана Кансузянца! Бог сберег. Значит, нужен я для чего-то. Так бывает. Однако надо теперь прислушиваться. Бог знаки нам подает. Не увидишь, не поймешь, быть беде! Так что ты, Киришка, дорогой наш, гляди в оба. Сообрази, зачем, для чего тебе все послано. Не проворонь! Про людей не забывай, добро делай! – вступился за любимца Ашот. – Однако, дорогие мои товарищи, деньги любят тишину и покой, а у нас в подвал дверь выломана. Решеток на окнах нет. Дверь основная в мастерскую, хотя и железная, но тоже хлипковата. Для начала надо завтра же мощную стальную дверь поставить в подвале. И на время ремонта переселиться туда. Это не вызовет подозрения. А там видно будет. Опять же лето, а в подвале прохладней. А сейчас дождемся темноты и, когда рабочие и Григорьич уйдут, поглядим, что там наш находчивый сын раскопал.

– А ты, Кирилл, узнавай, где самые прочные железные двери делают и немедля, назавтра с утра вызывай замерщика, – повторил слова Ашота Коляныч.

– Хорошо. Только если вечером или ночью пойдем в подвал, то увидят на стоянке. Или кто из водителей, или сторож. У нас же во дворе стоянка. Давайте сделаем по-другому. Мы с Малолеткой сейчас заложим вход со стороны двора. Вроде как в порядок приводим. В подвале сейфов больше, чем в банке. Я их к выходу перекантовал. Друг на друга поставим, так они вход намертво закроют. А потом отсюда, изнутри пробьем старый давнишний вход. Думаю, его на соплях заложили. Ткнем ломом и пробьем.

Все согласились. Скоро наружный вход был заложен рядами старых поржавевших сейфов так, что пробраться в подвал стало весьма сложно. Особенно после того, как Малолетка забросал снаружи вход полусгнившим хламом.

Дверь, которая вела из подвала внутрь мастерской, оказалась вполне приличной. Не сгнила. Она открывалась в подвал и была закрыта на проржавевший засов, который Кирилл с трудом, но открыл. Увидели кладку из криво-кососложенных обломков кирпичей. Малолетка позвал Ашота. Тот с другой стороны услышал, отозвался. Попросили попробовать выбить кирпичи, и через мгновение в клубах пыли увидели друг друга. Малолетка пролез сквозь дыру и отправился передохнуть, а Киришка, после того как осела пыль, за полчаса восстановил первозданный вход в подвал. Потом протянул провод уже через этот восстановленный вход, и в подвале появилось почти нормальное освещение с выключателем, лампочками и розеткой.

Вечером, когда рабочие разошлись, наши герои заперли ворота, двери, занавесили окно и отправились в подвал. Отправились, как в театр или на выставку.

– Ты видел много золота? Монет? Не в кино или музее, а вот так, рядом, чтобы можно было взять, потрогать. Я не видел. Не видели такого и наши.

Пока Киришка вытаскивал из кармана ключ, открывал со скрипом замок старого железного ящика, вытаскивал грязную майку, впечатлений не было. Зато потом, когда развязал узел и вывалил все это на разостланное большое белое полотенце под лампочкой – дошло. Стало интересно потрогать, повертеть монеты в руках, поглядеть на профиль императора. Прочитать на гурте – торце монеты, сколько граммов. И прочее. Мужики были не жадные, но любопытные. Потому было им интересно. Когда насмотрелись, начали сортировать. Десятки отдельно, пятерки отдельно. Считать, каких монет сколько. Малолетка, ставший редкостным чистюлей, принес целую упаковку своих новеньких носков. В них складывать монеты оказалось удобным. Как главный бухгалтер, он сортировал, считал, потом пересчитывал, складывал в носок, снаружи ручкой подписывал сколько штук. Потом записывал на листе бумаги. Остальные рассматривали монеты и бросали в кучу. По большей части были десятки с профилем Николая II. Меньше пятерок. Совсем редко попадались монеты в семь с половиной рублей.

– Я про такие вообще не слыхивал, – удивился Ашот, повертев в руках редкую монету и бросив назад в кучу.

Коляныч предложил редкие монеты сложить отдельно, сказав, что они должны стоить гораздо дороже остальных. Согласились. Оказалось около трехсот монет. Как подсчитал Малолетка, почти два килограмма.

– Это сколько же может стоить? – спросил Кирилл.

– У меня другой вопрос, – ухмыльнулся Ашот, – кому это можно продать, да так, чтобы потом в тюрягу не сесть и не пришибли бы лихие удальцы.

– Вот это главный вопрос, – согласился Коляныч.

Малолетка сказал, что займется этим завтра.

– Прокачаю по цене в инете, разнюхаю, куда народ сбывает, ну и остальное.

Когда с монетами разобрались, Кирилл вспомнил про шкатулку, которую спрятал утром отдельно. Вытащил, открыл, показал содержимое. Кольца покрутили в руках, рассмотрели, похвалили камни, хотя не очень-то в них понимали, покивали. На медальон не обратили внимания. Только Малолетка взял его, сразу нажал на кнопку. Крышка открылась, и он замер.

– Мамочка! Это моя мама! – Он, как до этого Киришка, начал целовать портрет, прижимать к сердцу и повторять: – Это правда моя мама! Я вспомнил, я все вспомнил! Меня зовут Александр. Но я жил не в этом доме. Я жил с отцом совсем в другом доме! Я вспомнил!

Он на секунду замолчал и грустно договорил:

– Только не помню, какая у меня фамилия.

– Еще вспомнишь, теперь точно вспомнишь, – одновременно сказали Коляныч с Ашотом и начали успокаивать Малолетку, говорить, что портрету лет сто, а может, больше и матерью эта женщина ему быть никак не может.

А Кирилл с ужасом смотрел на него, вспомнил свою почти такую же реакцию и с некоторым страхом, а точнее с опаской, думал, что это может значить. Наваждение, гипноз или что еще?

Постепенно Малолетка-Александр успокоился, умылся, вернулся, но от слов не отказался, наоборот, продолжал говорить:

– Мужики, я, правда, о себе вспомнил. Меня зовут Александр. Я помню большой дом, отца, мать. Мы жили все вместе. Я учился в университете, потом отец отправил меня в Англию. Потом я возвращался домой. Прилетел на самолете в Москву, поездом поехал домой. Ехал в двухместном купе. Разговорился с попутчиком. Такой вкрадчивый, с усиками, с татуировкой на среднем пальце. Я все помню – синий перстень и буква S вместо камня. Он принес чай, выпили, и все. Наверное, он меня опоил или отравил. Потом, наверное, выбросили, а может, высадили из поезда в нашем городишке. Поезд-то в областной центр идет через него. Ну а дальше я оказался в кафешке, и что было потом – вы все про меня знаете. Я Александр.

– А фамилию точно не помнишь? – еще раз спросил Коляныч.

– Нет, фамилию не помню.

– Ничего, имя это тоже кое-что! Теперь есть за что зацепиться. В Англию не каждый день на учебу отправляют. Тем более двадцать-двадцать пять лет назад. Теперь сможем найти и без фамилии. А раз процесс пошел, то, может быть, и фамилию скоро вспомнишь, – сказал Ашот. – Теперь найдем. Вот ведь какой день, ребята. Кирилл нашел клад, а Малолетка еще больше – память. Спасибо тебе, Боже.