- Тогда уж бар сделать, уж это, точно поможет.

      - Никакого бара, - возразил он ей. - У нас половина народа тут же зальются по самые брови, чтобы страх унять, словят белочку и схватятся за оружие. Нет уж, такого счастья нам не нужно, пусть снимают стресс другим путём, без поножовщины. Да и пора бы постепенно приучать и нас к туземцам, и туземцев к нам.

      - Общий язык на половой связи! Ик-ик! - согнулся пополам Колька и даже начал икать от избытка чувств. - Так... ик... точно привыкнем к ним... ик... только потом бы мужикам местным не услышать 'очень приятно, лось'... ик!

      - Тихо ты, конь пржельвальского, разбудишь же народ! - шикнул на него кузнец, одновременно пытаясь стереть широкую улыбку с лица.

       Поспать удалось всего четыре часа из-за задержавшегося совещания и караула, в котором стояли все, без скидки на чины и должности.

       К утру пожары в городе, в основном, были потушены, разобраны обгорелые завалы в воротах и к нам потекли первые ручейки с данью - повозки с живностью. К полудню всё было пересмотрено, перещупано, с помощью привлечённых союзников отбраковано больше половины птицы и скота с лошадьми, телег.

       Последними на очереди оказались рабыни. Двадцать семь девушек и девочек.

      - Это то за педофилия?! - рявкнул Эрик. - Авроминкей!

      - Я тут, господин, - тут же отозвался один из горожан, который вместе со своими товарищами предоставлял дань.

      - Это кто? - землянин ткнул пальцев в девочку не старше двенадцати лет.

      - Ра-абыня, господин, - побледнел тот, не понимая недовольство собеседника. - Хорошая, здоровая и никем не тронутая, еще годик и она пустит кровь. А там...

      - Мне нужны вот такие! - Эрик указал на смуглую девушку в середине строя приведенных рабынь. - Или такая, - отметил он её соседку с огненно-рыжей копной волос и с лицом, сплошь усеянном веснушками, - но не этот ребенок, ясно? Убрать из строя её и всех, кто не достиг восемнадцати лет.

      - Да, господин, - сжался под взглядом злого землянина абориген, - сейчас уберём. Только под замену нет никого, или совсем потасканные, из борделей.

      - Из борделей? - тут же заинтересовался Эрик. - А притащи мне парочку, только здоровых, без болезней, я тебе за каждую по золотому дам, лично тебе и никто не увидит, хорошо, Авроминкей?

       В глазах мужчины мелькнул алчный огонёк. Золото тут ценили, а судя по тому, что из десяти связок с монетами, в сундучке только одна была с золотыми, стоил этот жёлтый металл немало.

      - Самых лучших приведу, даже знаю кого, но их там всего две...

      - Три золотых монеты за двух, только живее.

       Из строя рабынь, исчезли сразу пять кандидаток стать в будущем, гражданками нашего зарождающегося царства руммов. Ещё трёх, отсеяли Машка с Иринкой, которые по каким-то, им одним ведомым признакам, определили, что те имеют женские болезни. Ещё четырёх отправили в город после того, как я с ними пообщался... что-то было с головой. Или от нашего обстрела чокнулись, или раньше этот прискробный момент произошёл. Тихие-то тихие, но кто скажет, сколько это затишье продлиться? Представители города горячо уверяли, что девушки отлично все приказы понимают и исполняют, а если их в койку тащить, так там рассудок и вовсе роли не играет.

      - Я себя чувствую отвратительно, - негромко произнёс Колька, который сопровождал меня вдоль строя рабынь. - Как в концлагере в роли эсесовца, который себе жертву выбирает.

      - Ерундой не занимайся. Ты видел лицо той мелкой? У неё половины зубов нету, губы все в шрамах, пальцы опухшие от переломов. А ведь симпатичная, но её попросту забили местные. Думаешь, у нас им будет хуже житься?

      - Так что ты её забраковал? Пожалел бы бедняжку.

      - Шея странно припухшая. Как бы не зараза какая, или повреждения позвоночника какое-нибудь, она и стояла чудно, будто, кол проглотила. Я такое при защемлении нервов в позвонках видел, в армии, когда даже сантиметр наклона, вызывает острую боль. Не, если её так били, что с позвоночником беда, то у нас ей не место. Жестоко, но ведь и мы не армия спасения. Эрику запросто придёт идея в голову её прогнать, чтобы не кормить или отдать стукачам в ущелье, на развлечение.

      - Этот может, - мрачно сказал собеседник. - Поражаюсь я, как можно быть таким циником и прагматиком с развитым чувством справедливости, хоть и не для всех, одновременно?

      - С тобой что? - спросил я смуглую красивую девушку, похожую на цыганку из очень старого фильма 'Собор Парижской богоматери'. - Здорова?

      - Да, господин, только... - и потупилась.

      - Говори.

      - Возьмите меня с собой, я прошу вас.

       Я опешил.

      - Ты не знаешь, как у нас живётся. Вон не все что-то рвутся к нам.

      - Это служанки господ, у их жён и дочерей крутились, холёные и нежные. Им жилось лучше, чем многим свободным женщинам. И сейчас им очень страшно с вами уходить.

      - А тебе нет?

      - Нет. Хуже уже не будет, - дёрнула плечом девушка. - Хуже только смерть.

      - И что с тобой произошло, какое увечье и болезнь, если боишься, что я оставлю тебя?

      - У меня шрамы... много шрамов, везде. Господа меня часто секут кнутом и стеком.

      - За что?

      - Это у них нужно спрашивать, - в её глазах сверкнула злость.

      - М-да... а кроме шрамов? Болезни?

      - Нет, господин, я полностью здорова. Я... я... даже ещё девственна, господин, - совсем тихо сказала собеседница. - Я стану вашей, только возьмите с собой.

      - Увечья? - я старался держать себя в руках, не поддаваться на жалость.

      - Есть... вот, - она подняла руку и отвела в сторону локон с правой стороны, открывая ухо... половину уха. Мочка и нижняя ушной раковины отсутствовали и, судя по неровному шраму, случилось это не самым приятным способом.

      - Это всё?

      - Да, господин, - чуть ли не шёпотом произнесла она. - Я давно, когда только была продана своей госпоже в служанки девочкой, решила примерить её серьги, успела надеть только одну и тут меня поймала госпожа... и отрезала мне часть уха вместе с серёжкой. После этого меня высекли кнутом и сделали чёрной рабыней, - тут вдруг заговорила громче, сбивчивее. - Господин, я вам поклянусь в верности. Буду вашей служанкой навсегда, что угодно можете со мной делать... даже бить, несильно. Я понимаю, мужчины любят жестокость, просто, не очень сильно меня наказывайте, только по делу, я специально буду плохо иногда делать, чтобы вам приятно было наказывать... а я всё-всё сделаю для вас. В любой момент можете брать меня как женщину...

      - Такое чувство, что она просит тебя не брать с собой, готова чуть ли не отдаться прямо сейчас, - заметил Колька, которому было интересно наблюдать за 'цыганкой'.

      - Почти угадал, только всё наоборот, - вздохнул я, потом спросил девушку. - Тебя как зовут?

      - Ллотроожина, господин. Вы можете взять меня прямо сейчас, пожалуйста. Я не умею, но видела, как делают это другие женщины, я буду стараться.

      - Эй, эй, тише ты, что ты кричишь? У меня есть женщина, если она услышит твои слова, то убьёт.

      - Вас?

       Я даже поперхнулся воздухом от такого предположения. И ведь это не издёвка.

      - Тебя, Лло... тьфу.

      - Она вас отравит, господин? Она жестокая и коварная? Тогда она холодная в постели, а Вы со мной, можете забыть про неё... я буду очень ласковой.

      - Да хватит уже, - остановил я поток её слов, потом указал на Машку. - Видишь её? Ей не нужен яд, чтобы убить.

       Во взгляде собеседницы мелькнул страх.

      - Это ваша женщина, господин?!

       Я чуть было не ответил в духе 'нет, блин, это я её мужчина', к счастью, сдержался, а то опять был бы не так понят. А среди местных, которые прислушивались с нескрываемым интересом к нашей беседе, потом пошли бы пересуды про увлечения и внутрисемейные отношения у руммов. Эдак додумаются до абсурда и 'поймут', зачем нужны рабыни руммам, мол, ведь у них такие женщины...