Где-то в конце «девяностых»…

В один из погожих августовских дней я находился в купейном вагоне поезда, сообщением Москва – Санкт-Петербург. Подъезжая к Московскому вокзалу, любовался открывавшимися красотами прекрасного города.

На то неспокойное время я являлся секретным «резидентом» российского ФСБ и числился под псевдонимом Барон. Прилипший позывной я получил вследствие частичной принадлежности к цыганской национальности. Действительное моё имя – Георгий Бестужев. Направлялся я на новое непростое задание, уготованное зловредной судьбой и «чувственным» руководством. Подобные путешествия являлись совсем нередкими и зачастую случались в избранной мною нелёгкой профессии. Основная моя задача – проникать в преступные группировки, сеять в них внутреннее смятение, постепенно дезорганизовывать и разрушать изнутри. Однако в настоящем случае немногое считалось понятным; никто и не предполагал: откуда следует начать усердно работать?

Про меня следует сказать, что я был личностью вовсе незаурядной. Имел нестандартный мыслительный тип и частенько использовал подход не прописной, а истинно творческий. В общем, практически всегда мои поступки отличались диковинной нестандартностью и не подходили ни под одну разработанную в учебниках базовую программу. Внешностью Бог (спасибо ему!) одарил меня замечательной. Достигнув двадцатисемилетнего возраста, я обладал неслабой комплекцией: накачанные бицепсы выдавали человека физически развитого, обладавшего недюжинной силой. Кареглазая физиономия, по-мужски привлекательная, сопрягалась с тёмно-русыми волосами, уложенными пышной причёской; она направлялась на левую сторону и сводила с ума большинство представительниц прекрасного пола. Условие важное? Да. Оно позволяло непринуждённо завязывать с ними коротенькие интрижки, подчас, ну! просто необходимые. У мужской половины населения я, кстати, также, без особого труда, находил согласное понимание и заручался наивным доверием. Каким я прослыл по характеру? Ответить непросто, потому что, в зависимости от каждой, отдельно случившейся, ситуации, мне приходилось играть то ту, то иную роль. «Шилокрутил» я так искусно, что именитый писатель, сказавший известную фразу: «Весь мир театр, а люди в нём актеры», остался бы мною совершенно доволен. Одеваться предпочитал я однообразно: в излюбленный тёмно-серый костюм, строгий и недешёвый, белую водолазку, сугубо чёрные туфли. По простоватому виду меня можно принять за кого угодно, но только не за тайного агента спецслужб.

Возвращаясь к начальной сути, последнее дело явилось следствием излишней поспешности, направленной на уточнение некоей непроверенной информации. Она появилась, после того как раненый преступный «боец», член петербургского криминала, наговорил в бредовом припадке, что готовится крупномасштабное ограбление валютного запаса России. Сотрудники милиции, принявшие предсмертную исповедь «чистой монетой», поспешили поставить в известность федеральную службу, что, мол, готовится беспрецедентная акция.

Действительно (на то время), из частного оборота изъялось множество долларовых купюр, и по причине весьма весомой: они вчистую поистрепались и требовались к замене. Именно о денежной субституции и договорились Правительство России и ГОСДЕП США. Сумма планируемого обмена нигде, конечно, не оговаривалась, но становилось очевидно, что она и огромна, и явно переваливала за миллиарды долларов. Ценный груз решили переправить посредством военного самолета.

Мои размышления прервались заглянувшим проводником. Он сказал фразу, заученную до речевого автоматизма:

– Подъезжаем. Поезд прибывает на Московский вокзал города Санкт-Петербург. При высадке будьте, пожалуйста, осторожны. Не оставляйте в вагоне личных вещей.

Я ответил, что прекрасно всё понял, что не премину воспользоваться добрыми пожеланиями и что мне самому желается избежать и телесного травматизма, и горьких сожалений о забытых предметах. Потом я принялся собираться, чтобы, нисколечко не задерживаясь, побыстрее выскочить на перрон. Время склонилось за полдень, а мне ещё нужно успеть на улицу Декабристов, где в ресторане, с условным названием: «Элитное гнёздышко», к семи часам вечера меня ожидает связной с подробными наставлениями.

Как только состав остановился, я протиснулся к выходу, а оказавшись снаружи, очутился на залитой солнцем многолюдной платформе. В Питере я бывал не единожды, но всякий раз, вступая на благодатную землю, не переставал дивиться величию великолепного города. Как и обычно, встреча с прекрасным начиналась с места прибытия поезда.

Московский вокзал – двухэтажное здание, для удобства пассажиров возведённое на площади Восстания, в центральной черте; оно органично вписалось в классическую архитектуру и украсилось чуть выступившими колоннами. Проходя через просторное здание, интуитивно, на подсознательном уровне, я вдруг почувствовал, что кто-то за мной наблюдает. Чуткая особенность выработалась за многолетнюю практику, вследствие чего я безошибочно умел угадывать, когда начинается тайная слежка. Чтобы убедиться в правдивости чувствительных ощущений я принялся наблюдать, пытаясь вычислить, кто именно заинтересовался моей совсем нескромной персоной. Неумелый преследователь определился достаточно просто. Не прошло и пары минут, а я остановился на человеке среднего роста, отмеченного плотным телосложением. Одетый в серый костюме, досужий пассажир занимался чем угодно, но только не ожиданием попутного рейса; он так мало походил на скромного пассажира, что пробудил к себе повышенный интерес.

Что ж поучалось? Меня контролируют свои, либо секретная информация (как в последнее время зачастую бывает) проскочила во вражеский стан, и теперь не мы ведём в закулисной игре, а значит – они! Не желая измучиться тупыми сомнениями, я (по устоявшейся в жизни позиции «всегда быть в курсе всего и везде») решил заманить «шпионскую тень» в укромное место и потолковать с ним там искренне, по «честным душам», да и расставить всё по местам.

Озадачившись благой целью, я двинулся через вокзальную площадь, направляясь к метро «Маяковская». Как и предполагалось, прилипчивый «хвост» увязался за мной. Он вёл себя вроде профессионально, но обмануть бывалого агента спецслужб (каким изволил быть я) явилось бы трудновато.

Зайдя во внутреннее пространство, я подошёл к «метрополитеновской» контролёрше, вежливо поздоровался и обратился с обычным вопросом:

– Можно пройти, не совершая оплаты? Полагаю, от одного безбилетника ничего не изменится и городской бюджет ни много ни мало не оскудеет?

Краем глаза я следил за неотступным преследователем.

– Много вас тут – таки-и-их! – всяких ходит, – ответила недовольная собеседница, – бесплатный проход разрешен лишь служащим госструктур да избранным депутатам… но вы же не депута-а-ат?

Интересный персонаж остановился подле стендовой информации и начал внимательно его изучать. Я в разговорном продолжении игриво предположил:

– Да, наверное, на народного избранника я мало похож, но, может, я являюсь сотрудником силовым?

– В таком случае предъявите служебные «корочки».

Я мог бы показать ей федеральную «ксиву», но непродолжительной беседой планировалось немного другое. Цель посчиталась достигнутой: я убедился и отчётливо себе понимал, что у меня появился клиент «до личной аудиенции». Не желая продолжить бесполезно трепаться, я вынул заранее припасённый жетон, вставил, куда необходимо вставлять, и беспрепятственно проследовал мимо.

Спустившись книзу, я прошёл через длинный перрон, а покинув пределы станции, углубился в тоннельный проход – по ходу движения поезда. Прошёл метров двести и заметил служебную дверь, закрытую на одну личину. С натренированной ловкостью (с помощью удобной отмычки), ловко отомкнул нетрудный запор и зашёл внутрь крохотной комнаты, в инвентарную кладовую. Размеры её казались достаточными, чтобы обстоятельно побеседовать с таинственным соглядатаем – выяснить основные мотивы, побудившие оказать столь пристальное внимание. А главное! Уточнить на чьей стороне он, неумелый, работает. Насущные вопросы занимали меня настолько, насколько, прислонившись к закрытой двери, я пристально вслушивался, когда же проследует прицепившийся «хвост». В тот момент я бы быстренько выскочил, резко втащил бы его вовнутрь, а (уж в дальне-е-ейшем!) спокойненько обо всём расспросил. Как добывались (чисто!) сердечные признания, расскажу-ка особо.