Протягивая культю руки, солдат просит:
– Подайте… за отечество пострадавшему…
Но появляется полицейский и, подталкивая солдата в бок, ворчит:
– Ты, служивый, давай-ка ближе к церкви. Не разрешается здесь просить.
Иногда попадаются маленькие босяки. Одни из них, барабаня щетками о деревянный коробок, назойливо предлагают:
– Чистим-блистим сапоги… Кавалер, у вашей барышни туфельки забрызганы, разрешите смахнуть пыльцу. Один пятачок! Барышня вас за его лишний раз поцелует.
Другие босячата слоняются в толпе или заглядывают в витрины гастрономических магазинов.
Тарас врывается в эту толпу с кипой газет и журналов. Он громко выкрикивает:
– «Нива», «Родина», московские и местные газеты! Интересные сообщения: бой подводных лодок на Немецком море… Французский президент прибыл на фронт и раздает кресты и медали… В Германии голод, из убитых солдат делают колбасу… Карикатуры на кайзера и султана со стихами…
Затем Тарас, гримасничая, начинает кричать нараспев:
Ворчит султан калека:
Ох, эти доктора!
Больного человека
Все гонят со двора.
Мне в Азию убраться
Настойчиво велят.
В Европе оставаться
Вам вредно, говорят…
Рядом с Тарасом стоит солидный господин в шляпе и парусиновом костюме. Золоченая цепь изогнулась по брюшку. Господин слушает Тараса, раскрыв рот, словно боясь проронить слово. Под конец он с полной удовлетворенностью замечает:
– Как ловко с-сочинено, уморительно! Газетчик, дай мне журнальчик с этим романсиком.
Господина обрывает еще более солидная супруга, которая башней возвышается над ним. Воркуя, как голубка, она высказывает свое недовольство:
– Артурчик, опять ты покупаешь на улице журналы… Ты не принимаешь мои замечания в резон. Ведь здесь в три шкуры дерут!
Солидный Артурчик шепчет что-то супруге на ухо и, порывшись в кошельке, протягивает газетчику двугривенный. При этом он выжидающе глядит через очки, готовясь получить сдачу.
Тарас это заметил, но и виду не подал, что собирается отсчитать пятак. С деланой благодарностью он улыбается и раскланивается…
– Спасибо!
Сунув двугривенный в карман, Тарас мигом исчезает в толпе. Господин запоздало грозит толстой суковатой тростью вслед Тарасу и что-то брюзжит. А высокая супруга рычит без стеснения:
– Балда!.. Феофан!.. Мотыга!.. – крестит она своего Артурчика. Тот еле поспевает за супругой.
А Тарас уже далеко и продолжает выкрикивать:
– Журналы с красочными картинами… Газеты… Кто прочтет, ума наберет… Самая популярная, всегда нарасхват мировая газета, местные «Ведомости»!..
Худенький мужчина в потертой и выцветшей фетровой шляпе пробежал мимо Тараса и вернулся.
– Здорово ты рекламируешь! – признал он Тарасово мастерство. – Не хотел брать, все равно одни враки, но у тебя возьму… Нравится мне твоя предприимчивость.
Получив деньги, Тарас бежит дальше. Ему некогда слушать комплименты. Надо скорее наторговать семьдесят-восемьдесят копеек, иначе не на что будет ужинать с матерью сегодня и завтракать на другой день.
Уже около года прошло с тех пор, как Тарас потерял отца при разгоне бунтовщиков возле городского сквера. Отец тогда как в воду канул. Мать же, раненая, без сознания, попала в мертвецкую, а когда очнулась, ее перевели в больницу, где она лежала два месяца.
Тарас ясно помнит тот день, когда мать вернулась домой. Поздно вечером открылась дверь, и в кухню вошла худая сгорбленная женщина. Одной рукой она опиралась на палку, в другой держала узелок, похожий на нищенскую суму.
Тарас принял вошедшую за обычную побирушку.
– Не прогневайтесь, тетя. Сами по миру таскаемся.
Пришелица как-то странно, с удушьем закашляла и хрипло проговорила:
– Тарасик, ай не узнал мамку свою… – Покачнувшись, она села на скамью рядом с ведрами.
Тарас вздрогнул, как от удара, в груди вдруг больно заныло. Так больно, терпенья нет! Он вскочил со стула и в момент оказался около женщины.
Да, это была мать, хотя из-под платка незнакомо выбивались сильно пробитые сединой волосы, а один глаз был завязан серой полотняной тряпкой. Часто моргая, Тарас не знал, что сейчас нужно делать, как говорить. Он поднял с пола узелок.
– Куда его положить, мам?..
Но мать вдруг схватила Тараса, прижала к себе и заголосила на весь дом. Она кричала дико, сильнее, чем в тот день, когда рожала Павлика. На крик пришаркали старики из другой комнаты и привидениями встали над своей дочерью. Тарасу казалось, что они выглядят даже лучше, нежели его мать. Подпирая рукой крючковатый подбородок, бабка чуть не плачет:
– Бог-то что же, бог-то что смотрит!.. И что же он смерти мне не дает… Не глядели бы глаза на эту муку…
Но дед еще храбрится и утешает. Смахивая одеревеневшей ладонью слезу, он заикается:
– Б-б-ог-то б-б-ог… Да с-с-сам не будь д-дурак. П-по-пла-кала и б-будя… В-впе-ереди м-оже не т-то б-будет… Т-тон-кая н-нитка, он-на с-скорей рвется. Что их лить зря – за с-слезы х-хлебба не к-купишь…
Что было дальше, Тарас помнит смутно.
Умерли дед, бабка. У матери осталась одна надежда – сын.
Сначала Тарас на пристанях таскал чемоданы пассажирам. Но заработок был неровный. Иной день удачным выпадет – рубль сшибешь, а потом и два, и три дня пустые. Тарас перешел на другое: брал в киоске газеты, журналы и продавал их на копейку-две дороже за номер. Правда, занятие побеспокойнее, но день побегаешь – пятьдесят, а то и семьдесят копеек наверняка в кармане.
Проводя целые дни на улице, Тарас приобрел много новых товарищей-босячат.
Один из них, называвший себя Соловьем, часто учил Тараса:
– Плохая у тебя, парень, профессия. Ты торгуй газетами, а сам поглядывай, куда твой покупатель кошель закладывает. Если место ненадежное, – возьми и вытащи. Платок выглядывает – тяни его. Это дело повыгоднее газет.
Сначала Тарасу совсем не нравились такие предложения. Но когда особенно сильно начинал пробирать голод, он стал задумываться над советами Соловья и даже мечтать втайне, что однажды выхватит из буржуйского кармана сказочный кошель с сотней рублей…
Однажды, уже под вечер, продавая последние газеты, Тарас столкнулся с Надей Зотовой. Она вышла из магазина с зембелем, из которого виднелся каравай хлеба, торчала хвостом крупная селедка и еще какие-то свертки.
– Моё вам!.. – кивнул головой Тарас и широко улыбнулся.
– Ты продаешь газеты? А чего же мне не оставил? – шутливо сказала Зотова.
– Почем я знал, что встречусь с вами, а то бы оставил журнальчик с картинками.
Они оживленно говорили несколько минут, обрадованные встречей, и вдруг Надежда воскликнула:
– А что же мы не поздороваемся! – И крепко, по-мужски пожала руку Тараса.
Последний раз Тарас видел Зотову в сквере, когда она забрала его револьвер. С того времени Надежда сильно изменилась, стала превращаться в стройную барышню. Круглое лицо похудело и чуть вытянулось, но от этого стало только лучше. Глаза остались такими же решительными, тёмными, таящими какую-то тайну.
Встретившись теперь с Надеждой, Тарас почувствовал былую неловкость. Но прошло несколько минут, и он словно сбросил груз, стал говорить с ней совсем свободно, перейдя на «ты».
– Торопишься, Тарас? – спросила Надя, перекладывая зембель в другую руку.
– Нет. Газеты я продал.
– Пойдем в сквер, посидим. Мне нужно через час в аптеку зайти – лекарство приготовят к тому времени.
– Хоть два, – согласился Тарас.
Они зашли в боковую аллею и сели на скамью. Минуты две оба молчали. Надя отряхнулась, поправила платок, вынула маленькое зеркальце, оглядела лицо. Тем временем Тарас успел осмотреть деревья, безлюдную аллею и понаблюдать, как воробей подбирал в траве пушок, соломинки и, весело чирикая, улетел за кущи акации. «Тоже старается», – подумал Тарас и обратился к Зотовой: