Прошло лето. Колючий ветер, разведчик зимы, явился в поселке, пробежал по улицам, осмотрел и с доносом умчался обратно. В зорях стеклились лужи. В парках, садах лысели деревья. Их желтые кудри валились на землю.

Ранним утром, когда улицы были пусты, как и черное небо над ними, встал Никанорыч. Скрипнула дверь. Небо еще пересыпано звездами. Под носом стало мокро. Шмыгнул старик, посмотрел на восток. Темная занавесь чуть поднялась, заря развернулась, как знамя. Гулко промчался первый трамвай. Никанорыч сходил за водой, наколол дров, навел порядок на дворе. Взглянул на восток, подумал про солнце: «Какое же ленивое ты». Встала старуха, пошла на колхозный базар. Медленно движется утро. Нетерпеливо поглядывает старик на часы. Но вот в окна ворвались лучи, позолотили стены. Никанорыч оделся в праздничное: черный суконный костюм, полученный в премию во время конкурса мартеновских цехов. До блеска вычистил ботинки. Положил в карман серебряные часы, на крышке которых написано: «Александру Никаноровичу Долотову за героическую оборону завода и руководство партизанским отрядом». Расчесал гребешком волосы на голове, бороду, усы и, полюбовавшись на себя в зеркало, пошел на завод. В цехе, около своей машины, Никанорыч остановился, ревниво обошел ее и, не заметив никаких недостатков, облегченно вздохнул.

«Ну, милаша, что скажешь, если мы у тебя операцию сделаем, аппендицит вырежем из твоего живота, а для омоложения кое-что вставим? Не нравится? Глупая, для твоей же пользы. Комсомолкой станешь. Никогда стонать не будешь. Кабы со мной такую штуку проделали, так я бы тому человеку руку в благодарностях оторвал».

Никанорыч пошел дальше. Вот и красный уголок. Яркие плакаты, как цветные обои, закрыли все стены. Уже все курсанты в сборе, сидят за столами. А те, что пришли позже, за неимением места на полу примостились. Увидев Никанорыча, на передней скамье раздвинулись, дали старику место.

Сегодня испытание закончивших курсы техминимума. Впереди за столом комиссия из трех человек. Крайний от окна – мастер Ноликов, он кажется равнодушным. Его слезливые глаза часто мигают. Он чувствует себя так же, как и тогда, когда приходится ему присутствовать при спуске машины, собранной или отремонтированной под его руководством. Узнав ее слабые, сомнительные места, он уже заранее видит, как машина будет работать, а если остановится, то почему. Так и здесь: всматриваясь в хорошо изученные лица, мастер уже заранее знает, кто как будет отвечать, кому пошло в прок учение, а на кого зря потратили деньги.

Рядом с Ноликовым – тяжелый, лысый человек, его тонкие губы плотно сжаты, острые глазки щупают собравшуюся публику. Что он за человек, Никанорыч так и не догадался.

Третий член комиссии – преподаватель, техник Мензинский. Еще молодой, с угрястым лицом, он вертится на стуле, как волчок. Мензинский сияет: он уверен, что его группа будет передовой на заводе. Правда, в моменты, когда на глаза попадает Никанорыч, Мензинский тушуется. Недовольная тень пробегает по его лицу: «Как бы Никанорыч не сорвал все дело». В течение трех месяцев аккуратно посещая курсы, Никанорыч на каждом занятии задавал сотни вопросов, совершенно не относящихся к делу. Через это Мензинский зачислил старика в разряд самых отстающих.

Наконец, испытание началось. Мензинский поднял свою костистую фигуру над столом.

– Ну, товарищ Макаров, давай пощупаем тебя первого. Не трусишь? Ну, ответь хотя бы на такой вопрос: что такое электрический ток? – Мензинский говорил медленно, растягивая слова и делая большие паузы, стараясь, чтобы вопрос был хорошо понят.

Макаров, выйдя к доске, отрапортовал:

– Течение свободных электронов по проводнику.

– Хорошо. А что такое проводники, непроводники?

– Проводниками называются такие тела, по которым электрический ток может распространяться. Лучшими проводниками считаются: серебро, медь, железо, растворы солей. По непроводникам, то есть изоляторам, электрический ток не распространяется. К числу изоляторов относятся: стекло, эбонит, шелк, химически чистая вода, воздух.

– Довольно. Скажи еще вот что…

– Разрешите-ка мне задать вопрос, – вмешался тяжелый лысый человек и, получив согласие, спросил: – Представьте себе, товарищ Макаров, что вы работаете. Неожиданно от искры, от плохого контакта, а возможно, и через грязь получилось замыкание и машина загорелась. Что вы будете делать?

– Я… я…

– Ну да, вы. Да поскорей же действуйте! Ну?

– Я… – Макаров запнулся.

– Ну, если вы так долго будете при пожаре думать, так…

Курсанты засмеялись.

– Я в первую очередь огнетушителем…

– Огнетушителем?

– Я должен сообщить начальству, – поправился Макаров, чувствуя, что не может попасть на верный ответ.

– А представь себе, что из начальства нет никого. Тогда?

– Рубильник вперед выключить надо, – пробасил кто-то из публики. Макаров сразу поблек.

Мензинский насупился.

– Каким током работает твоя машина?

– Переменный ток с напряжением триста двадцать вольт…

– Как у вас моторы присоединены?

– Треугольником.

– Начертите схему на доске.

Макаров опять стушевался, повторял:

– Начало первой, конец второй катушки…

Стал чертить, но тут же стер, опять начертил и снова стер, а потом и совсем отказался, ссылаясь на то, что забыл. Лысый задал ему еще несколько вопросов. И чем дальше, тем больше путался Макаров.

Мастер покачал укоризненно головой.

– Плохо, плохо, товарищ Макаров. Молодой, а отстаешь. А ведь я думал тебе разряд прибавить.

Макаров сел, пристыженный, красный. Наконец очередь дошла до Никанорыча. Мензинский вызвал его последним в надежде, что старик хоть из ответов других поймет еще кое-что. Приготовил для него простые вопросы. Никанорыч вышел к доске торжественный. Его ботинки скрипели, будто шел он морозцем по снегу. Из рукавов торчали неуклюжие дубленые руки. Они, по-видимому, мешали ему, и он не находил места, куда бы их можно было спрятать.

– Вот какой у меня к тебе вопрос будет: можно ли вывернуть лампочку из линии постоянного тока и включить ее в линию временного тока?

– А почему же нельзя, если напряжение одинаковое? Лампочка будет гореть так же.

– Ну, а если мы вместо лампочки да мотор присоединим?

Никанорыч усмехнулся:

– Мотор никак нельзя. Тут совсем другое устройство.

– Правильно, – сказал Мензинский, чуть повеселев, и осторожно предложил другой вопрос, выбирая полегче: – Какая разница между мотором постоянного тока и динамо-машиной?

– Никакой разницы нет, – уверенно заявил Никанорыч.

– Как же это нет разницы, а почему же они по-разному называются?

– Очень просто. К примеру, работал у нас слесарь Плотинин. Знал хорошо свое дело, активный был парень. Выдвинули его начальником по труду в нашем цехе, и тут не подкачал. Лучше старого дела повел. Раньше до него обеды были не обеды, а горе казанское. Придешь в столовую да только и слышишь: «У меня силос во щах, а у меня гуляш с приправой из гвоздей да шерсти». Мух в столовой было – лопатой хоть выгребай. А как стал Плотинин начальником, столовая в первоклассный ресторан превратилась. Да разве столовая одна изменилась? Программу с того времени перевыполнять стали. А зарплата? В два раза увеличилась. Да что говорить, стоящий парень. Учиться пошел, теперь уж директором завода на Урале. Где ж тут различие? Человек один, а он же – слесарь, директор и член ЦИКа. Все знает и все может. Как его ни поверни, он все на ногах будет стоять. Так вот и мотор: крути его, он ток будет вырабатывать – вот тебе и динамо, в него ток направь – сам работать будет.

– Не по существу ты, Никанорыч, – прогудел бас из угла.

– Вы лучше нам расскажите вот про что… – Лысый мягко оглядел Никанорыча. – Представь себе, что ты заваливаешь печь, всунул мульду с железом в печь, и вдруг машина встала, никак не хочет трогаться. Что ты будешь делать?

У Никанорыча под усами спокойная улыбка.

– Ну, ясно, в первую очередь обращу внимание на то, есть ли ток в линии. Если работают другие машины, горят контрольные лампы, то, значит, ток есть.