– Опомнись, какая Эрмути! Там арабы, ислам. Никаких Эрмути и прочих Осирисов. Уж сколько столетий – сплошной Мухаммед, которого даже изображать запрещено, – Юра внезапно прервал свою тираду, понял, что толку не будет. Ясно, что бабка заранее срежиссировала свой спектакль, хотела лишний раз показать его никчемность.
Иностранцем она стала называть Юру в 91-м, когда Союз развалился и дочка с сыном оказались жителями независимой Эстонии. Мать, работавшая медсестрой, предпочла остаться в однокомнатной хрущевке провинциального Палдиски, быстро пришедшего в упадок после вывода оттуда российской военно-морской базы. Но не возвращаться же в квартиру на Фонтанке, под неослабный пресс единственной жрицы великого и загадочного Александра Берга. Юре в Питере тоже делать было нечего: их команда из клуба дайверов «Вирония» локализовала место гибели голландского парусника XVII века возле острова Найсаар, в еще недавно закрытой погранзоне, и на очереди было еще несколько интересных объектов. Бросать Балтику ради неизвестной России, вновь, как во времена Ивана Грозного, отрезанной от «большого» моря, он не собирался.
Иностранец, так иностранец. В последние годы он даже привык к своему имени в его эстонской транскрипции – «Юри». По крайней мере, оно не заставляло чувствовать себя персонажем бородатого анекдота. Кому сказать, что человека, рожденного в циничном 70-м году, в разгар глухого брежневского безвременья, назвали в честь первого советского космонавта! Он невольно попадал в глупую компанию всех этих Виленов и Рэмов, детей романтичных 60-х. Бабка давила его дедом, а мать, желая потрафить папаше, который все равно на ней не женился, навесила на отпрыска еще гагаринскую гирю: будь, мол, сынок, достоин лучших свершений великой страны. «Я всю жизнь помню тепло одного-единственного тела, мне этого достаточно. Ты же меняла мужей как грелки», – эту бабкину фразу, одну из многих в арсенале подавления единственной дочери, Юра помнил с детства.
К моменту, когда уселись за стол, они уже успели поругаться и помириться: Юра, привычно отомстив за иностранца, сообщил, что в Таллине на улицах чище, народ не пьет из горла пиво и водители соблюдают правила дорожного движения, а бабушка срезала его недобитыми эстонскими фашистами, сюжет о которых она недавно видела по телевидению, и критическим анализом привезенного из Эстонии гостинца: шоколадных конфет знаменитой кондитерской фабрики «Калев».
– Смотри-ка, вот это – наш «Мишка косолапый», а это – «Белочка»! – демонстративно изумилась бабушка, разглядывая обертки. – Надо же, сохранили советское кондитерское наследие, а говорят, что им от России был один только вред. Вот только медведи какие-то мелковатые, да и белочка с признаками дистрофии. Даже несчастных зверушек под масштабы страны подогнали.
В общем, обмен впечатлениями закончился по нулям.
Юру ждала яичница с беконом, а бабушка тушила свою жгучую язву жидкой овсянкой. Она ела кашу, держа ложку у самого основания черенка: это была въевшаяся на всю жизнь тюремная привычка. Арестантам давали укороченные столовые приборы, чтобы они не могли сделать из них заточки.
– Я попросила тебя приехать потому, что нашлась лодка твоего деда, – торжественно сообщила бабушка. – Вот, прочитай.
Она протянула Юре «Комсомолку» за прошлую неделю. В обведенной красным фломастером заметке под заголовком «Последняя стоянка С-28» говорилось следующее: «Могилы подводников, ушедших на дно со своими кораблями, почти всегда анонимны. Их серийные стальные гробы не несут никаких знаков отличий, и покоящаяся на дне субмарина времен Второй мировой войны часто навсегда остается загадкой. Но эта подлодка прорвала завесу времени, послав в будущее сигнал SOS, не нуждающийся в расшифровке. На ее рубке сохранились вырезанные из латуни обозначения “С-28”. ”Эску” обнаружил известный шведский исследователь затонувших кораблей Сорен Морель. Лодка покоится на глубине 26 метров недалеко от острова Эланд и несет в себе тайну. Согласно официальным сведениям, ”С-28” отправилась в свой последний поход в августе 1942 года для постановки мин в Ирбенском проливе на выходе из Рижской бухты. Почему она пересекла Балтику и оказалась у Эланда – неизвестно. Одно из вероятных объяснений предложил коммендор в отставке ВМС Швеции Кент Шьестрем. По его словам, советское командование направляло подлодки к берегам Швеции для торпедирования судов, занимавшихся перевозкой шведской железной руды в Германию, однако этот факт тщательно скрывался Москвой. Ведь Швеция была нейтральной страной.
Еще одна странность – наличие обозначений на рубке. Известно, что с началом войны Сталин издал приказ, согласно которому номера, обычно наносившиеся краской, следовало замазать. Как нам рассказали в Главном штабе ВМС России, возможно, речь идет об упущении. Нам не хотелось бы верить в версию, предложенную шведскими военными. На телепередаче, посвященной необычной находке, Сорена Мореля обвинили в недобросовестности. Якобы он специально подложил знаки “С”, “2” и “8” к лодке, чтобы привлечь к ней внимание СМИ и заработать на своем открытии. Специалистов удивляет и то обстоятельство, что оба люка лодки – носовой и кормовой – оказались открыты. Это категорически запрещено во время походов и, как сообщили “КП” в ленинградском клубе ветеранов подплава, подобная небрежность иногда допускается лишь в условиях полной безопасности на родной базе».
Подписала заметку собственный корреспондент «КП» в Стокгольме Н. Алексеева.
Юра вообще-то скептически относился к современной прессе, но тут был вынужден констатировать, что в крошечный объем эта Н. Алексеева вложила максимальное количество информации и все – по делу.
– Теперь ты найдешь лучшее применение своей лакейской профессии, чем обучение нырянию разных нуворишей на модных курортах, – сказала бабушка в своей обычной пренебрежительной манере. – Тебе нужно поехать в Швецию и достать со дна у подлодки горсть земли. Наконец-то у твоего деда на Серафимовском кладбище будет что-то подобное могиле. Я уже заказала памятник.
Замешательство на лице Юры она истолковала по-своему и положила на стол потертое кожаное портмоне:
– Ты мог бы сделать это бесплатно, все же ты мой единственный наследник и все это – взмахом руки она обвела комнату – достанется тебе, но я знаю, что в вашем мире все меряется на деньги. Поэтому я кое-что продала. Здесь пятьсот долларов. Думаю, этого будет достаточно.
Откуда эта злость? Каждый раз Юра не мог найти объяснения «берлинской стене», по выражению мамы, которую бабушка воздвигла между собой и ими. Его так и подмывало ответить резкостью, сообщив, что этих денег хватит разве что на аренду катера и снаряжения, за все остальное ему придется платить самому, но он сдержался, щадя ее гордость.
– Хорошо, – сказал он, – но мне нужна хотя бы неделя на подготовку. На лодку в Швеции нырнуть – не в Летний сад прогуляться сходить.
– Спасибо. Я знала, что ты не откажешься, – голос бабушки заметно смягчился. – Пойду сделаю чай, я к твоему приезду пирог испекла. Яблочный, твой любимый.
При упоминании о пироге Юру невольно передернуло: бабушка была никудышной поварихой и кулинаркой, но в приготовлении этого фирменного блюда превосходила свои худшие качества. На столе ожидалось появление приторно-сладкой плохо пропеченной массы, которую можно было использовать в качестве универсального клея. На конспиративном языке матери и сына это изделие называлось «южным поцелуем». Бабушка рассказывала, что в ноябре 1946 года ее и несколько других зэчек отрядили на работу в колхоз и председатель наградил их двумя килограммами сахара и мешочком муки. В лагерь приносить продукты с воли запрещалось, и они устроили пир, пустив весь сахар на приготовление пирога из гнилых падалиц, собранных в саду возле сарая, где их держали.
Бабушка отправилась на кухню готовить чай, а Юра устроился на драной кушетке в бывшей своей комнате, прямо под выставкой, посвященной Бергу, – желтые фотографии, грамоты и прочее (экспозиция домашнего музея навечно заняла место битлов и ролингстоунс, постеры с которыми Юра повесил над койкой в седьмом классе). На специальной полочке под грамотой от 1 мая 1941 года «За второе место по гимнастике на флотских соревнованиях» лежали черные пластмассовые очки со стеклами «-2», дедовы запасные. По версии бабки, их ему вручил сам командующий Балтийским флотом «За отличные стрельбы», причем это событие обсуждалось на всех флотах, от Балтийского до Тихоокеанского.
