А вот и Фонтанка. «Фон Танка», – выплыло из прошлого. «Все думают, что Фонтанка так названа потому, что отсюда брали воду для фонтанов Летнего сада, – заговорщицки просвещала его когда-то бабка, – но твой дедушка выяснил, что на самом деле речку назвали в честь японского поэта, побывавшего при дворе Петра Великого. Он поразил императора стихотворением, танкой, и тот присвоил ему баронский титул «фон», дав имя «Танка». Потом это, конечно, забылось. Людям свойственно все упрощать».
Зачем сейчас бабка вызвонила его из Таллина? Как всегда, она была интригующе загадочна, отказавшись сообщать о деле по телефону. В другое время Юра отговорился бы срочными делами, но сейчас ему так захотелось вырваться из плесневелого закутка букинистического магазинчика, где он приходил в себя после своей шармэльшейховской катастрофы, что бабкин звонок показался спасением. Что угодно, лишь бы не очередной унылый день копеечной торговли потрепанными женскими романами и детективами, каждый из которых он брал за шкирку и встряхивал на предмет обнаружения застрявшей между страниц любопытной закладки: старой упаковки от опасной бритвы, бутылочной наклейки или редкого бумажного фантика. Коллекционеры иногда платили за эту ерунду больше, чем мог дать целый шкаф, набитый разномастной книжной макулатурой.
Знакомый четырехэтажный желтый дом у Львиного мостика. Львы на месте – стоят, вцепившись зубами в стальные тросы. Сколько ночей в детстве он вскакивал с кровати, чтобы застать их покидающими свой пост! Пару раз он даже заснул у окна, ожидая чуда, и обычно строгая бабушка в тех случаях даже не подумала ругать его за нарушение режима. Еще бы, ведь своим поступком он оживлял великую тень! По дедовой легенде – опять же, в изложении его верной оруженосицы-бабушки – звери один раз в год выплевывали цепи и отправлялись охотиться на кошек. Отпускную давал им заколдовавший их африканский шаман, оказавшийся проездом в Петербурге. Он поиздержался и потому взялся отлить чугунные фигуры для мостика. Колдуну было лень заниматься чуждым ему делом, а может, он и не умел, вот он и украл в цирке-шапито львов, обратив их в изваяния. Мама запомнила, что шамана звали Орт. Бабушка рассказывала, что дед, кормя с ложечки капризную малышку, требовал: открой рот, открой рот, не то придет шаман и заберет тебя. «Рот» в детском сознании трансформировался в «Орт». Страшный африканский колдун получил имя.
На входных дверях рядом со стандартной металлической табличкой с номерами квартир красовалась нарисованная мелом девятка. Странно, но все, что так или иначе оказывалось связанным с дедом, приобретало печать вечности, даже эти каракули мелом. На самом деле бабушкина квартира числилась под седьмым номером, но посторонний, пожелавший ее посетить, упирался в наглухо заколоченную дверь, которая вела в крошечную подсобку, принадлежавшую ЖЭКу. А бабушка жила этажом выше, в безымянной квартире под «нелегальным» девятым номером. Путаница произошла в начале пятидесятых, когда дом, пострадавший от авиабомбы, поставили на реконструкцию. По документам нынешняя подсобка прошла как седьмая квартира, а бабушкино жилище вообще выпало из плана. Когда она в 1953 году, после смерти Сталина, вернулась из ссылки домой, что-то менять уже было поздно: бюрократическая стена оказалась непреодолимой. «Настоящий» номер квартире так и не присвоили, и почтальоны-новички, не знакомые с кафкианской ситуацией, упорно совали корреспонденцию, адресованную гражданке Ольге Николаевне Берг, в жилконторовский ящик. Меловая девятка на парадной и соответствующий почтовый ящик появились в результате усилий МГБ. Даже это могучее ведомство не сумело пробить бабушке официальный номер, добившись лишь эрзац-девятки. В 57-м, когда Ленинград наводнили иностранцы, направлявшиеся на московский фестиваль молодежи и студентов, в бабушкину безымянную квартиру позвонил некий швед. Он говорил по-русски с каким-то уж чересчур старательным акцентом, передавал ей приветы от мужа, который официально числился пропавшим без вести с 1942 года, и соглашался переправить тому письмо. Бабушка сразу заподозрила, что это «швед с Литейного», иначе дальше подсобки под седьмым номером он бы не дошел, но нейтральную записку написала. А вскоре в Первый медицинский, где она преподавала, явился «один из этих», подтвердил, что ее муж жив, и предложил завязать с ним переписку. «Вы – советский научный работник и должны нам помочь вернуть супруга на родину, – инструктировал Ольгу Берг обладатель серого китайского плаща, в которых в те годы любили расхаживать «эти». – Александр давно вас забыл, иначе не променял бы такую красивую женщину на заграницу, но он человек романтический и любит Ленинград. Давите на ностальгию, припоминайте ваши любимые уголки – ну, не мне вам рассказывать, как излагать. Мы знаем, что вы человек литературно одаренный. Мы найдем способ передать ему ваше письмо».
Бабушка, все эти годы жившая уверенностью, что ее муж погиб вместе со своей «эской», решила, что органы просто решили прощупать бывшую зэчку перед намечавшейся поездкой в Польшу на конференцию.
«И я этого Петра Петровича, или как он там представился, – рассказывала она со смехом в уже перестроечные годы, когда страх несколько отпустил, – попросила тогда об одной услуге. Присвойте, говорю, моей квартире нормальный номер. Ведь когда мне из-за границы послание придет, нехорошо получится, если его в жилконторовский ящик кинут. Придется сантехников к секретной операции подключать. Петр Петрович обещал помочь, и так меня сделали обладательницей мелового номера. Вы представляете, даже это могущественное ведомство, от которого тряслась вся страна, не смогло устроить мне нормальную цифру! Полный бардак. Не удивительно, что все развалилось».
Как бабушка и предполагала, переписка так и не наладилась, хотя она и передала куратору два письма, заполненных банальностями. В Польшу ее не пустили, вероятно, расшифровав строки «у нас дома все по-прежнему» как признак неблагонадежности, но девятка мелом осталась. Периодически ее даже подновляли жилконторовские, в генетической памяти которых осело, что эта цифра связана с делом государственной важности, за которым стоит страшный Литейный.
– А, иностранец, приехал все же. Ну, как тебе наша немытая Россия? – в голосе бабушки слышалась все та же немного высокомерная ирония, с которой она общалась с единственной дочерью и которую в последние годы перенесла на внука.
Из глубины квартиры доносился вечный Паваротти. Бабушка, ярая поклонница оперы, «сидела на патефонной игле», как сама признавалась – «добирала красоту за серые лагерные годы». На столе в гостиной лежал апрельский журнал «Дайвер», развернутый на странице с рассказом о подводном публичном доме в Шарм-эль-Шейхе и соответствующими фотографиями: красотка в акваланге призывно машет ручкой с резиновой кровати, якоря на растяжках крепят ложе к песчаному дну. Девушка прижата к кровати тяжелым водолазным поясом. Второй снимок запечатлел клиента заведения – тоже в снаряжении – который протягивает кредитную карточку толстой бандерше, восседающей верхом на каменном сфинксе. Хозяйка удерживается на месте благодаря широким резинкам пояса от колготок, концы которых, снабженные карабинчиками, крепятся к торчащим из тела сфинкса кольцам.
– Литератор, нечего сказать, – бабка брезгливо ткнула пальцем в журнал. – Дед твой стихи писал, а ты – это вот… Мать сказала, выгнали тебя за твое творчество из буржуинии.
– Выгнали, – покорно признал Юра. Во внутреннем кармане куртки лежала рецензия Министерства внутренних дел Египта на его статью, выполненная в виде красного штампа с надписью на английском о запрете въезда в страну. – Слишком они там серьезные, шуток не понимают. Тут же написано: «Первого апреля на знаменитом египетском курорте открылся подводный дом свиданий». По-моему, весь мир уже знает про «первое апреля – никому не верю»! Обычный розыгрыш…
– И что, удалось это объяснить потомкам фараонов? Если не ошибаюсь, апрель у них соответствует месяцу фар-мути, названному в честь грозной богини Эрмуты. Это период засухи, шему. Чему уж тут радоваться! Вода из Нила уходит, голод стучится в двери, – бабка подошла к книжному шкафу, возвышавшемуся до самого потолка, и, прицелившись в ряды корешков, точно вытянула «Легенды и мифы Древнего Египта». – Ты бы хоть немного просвещался, иностранец. Почитай, книжка легкая даже для вашего компьютерного поколения. Издательство «Детгиз» для среднего школьного возраста.
