Я не хотел Я не хотел… писать вам эти строки. Но кто мне в силах это запретить? Люблю. И в этом святость и пороки. Что может быть сильнее, чем любить?! Когда душа от холода стенает, Когда нет слов и сил, чтоб описать, Как сердце в одиночестве страдает, Когда не веришь в то, что надо ждать. Ты птиц не слышишь, мысли ковыряя, А солнце будто светит не тебе. И ты себя всё время упрекаешь, Но ждёшь… Порою вопреки судьбе. Мечтаешь на губах её остаться Малины ароматом, но опять Тот образ начинает отдаляться, А ты уже не в силах догонять. В один момент – отчаянье до боли, До дрожи, до стенания навзрыд… И, выпустив всю боль свою на волю, Ты тихо скажешь: «Больше не болит». Не зря Если грусть тебя гложет волчицей, Если сон не идёт тебе в ночь, Значит, время приходит влюбиться, Как в любовном романе точь-в-точь. И как звёзды не зря зажигались, Так не зря зажигаем сердца. Птицы в лужах не зря заигрались, И не зря ждём начала конца. Мы приходим, уходим и снова Расстаёмся и ждём каждый раз. И не зря надеваем оковы, И не зря слёзы градом из глаз. Мы находим, теряем, калечим Своё сердце о камни любви И любовью затем его лечим. Всё не зря, говорим, се ля ви! Как не зря просыпаемся утром, Как приходит однажды весна. И Лаура к Петрарке как будто, Словно солнце, приходит Она. Она будет тобой согреваться, Как котёнок пушистым комком. Вдруг научит тебя удивляться И проглотит тебя целиком. Она будет писать тебе письма, Ждать ответа и так же грустить. Она жизни твоей станет смыслом И не будет кривляться и льстить. Всё не зря. И пусть только минута Нам для счастья даётся судьбой, Чтоб, все карты свои перепутав, В этот омут упасть с головой! Бьёт – значит любит… Опять идёшь с опухшими глазами. Обида в них застыла через край. За этими солёными слезами — Твой мир, одной тебе понятный «рай». Пришёл под утро. «Мам, он снова пьяный. Ну всё, пока, я утром позвоню». Три тридцать, но тебе уже не странно. Ты хочешь объяснений? Объясню! Он бил её. Он много раз так делал В угаре пьяном, разум потеряв. Уйти и дать отпор ему не смела. Терпела, всю себя ему отдав. А мама сколько раз рыдала в трубку: «Ты дура? Всё бросай и приезжай!» «Ну мама, он вчера купил мне шубку. Он не плохой, ты не переживай! Пообещал, что больше так не будет. Он плакал и прощения просил. И если бьёт, то это значит – любит. Ну пьёт, так папа тоже пил». «А ты отца не сравнивай с ублюдком. Ну пил… Но чтобы руки распускать… Работал двое суток через сутки. Придёт поддатый: «Так уж вышло, мать…» «Мамуля, ты его не понимаешь». «А что, скажи, мне надо понимать? Порой ты меня, доча, удивляешь! Как можно в доме руку поднимать?! Кто просто хоть однажды замахнулся На женщину, на мать своих детей, — К семье своей спиною повернулся, Продал её за пыл своих страстей… Простить однажды (!) можно боль измены, На многое глаза закрыть и жить. А биться проще, доченька, об стену, Коль нравится с побоями ходить!» Разговор двух фиалок Однажды в разговоре двух фиалок Подслушал я историю одну, Когда одна из этих маленьких нахалок Сказала: «Я сегодня не усну. Мне Шмель, небритый толстый Казанова, Сказал, что если с розами дружить, Коль шоркнуть вас обеих (слово в слово), То станешь розой, у богемы будешь жить. Ну что ты ржёшь, безмозглая чудачка?» «Да всем известно: Шмель – пошляк и плут! Соседка Роза, эта жёлтая богачка, Мне жаловалась на него намедни тут И говорит, что он похабник и невежда, Что он там всех их переопылял, Таким, как ты, дарил безумные надежды, Тычинкой трогать брюшко заставлял». «А если правда стану жёлтой розой? Своим бутоном буду всех с ума сводить!» «И что с того, какая в этом польза? Да и не верю, что такое может быть! Моя хорошая, фиалка – это гордость, Фиалка – то изыск и красота. Я верю, что пройдёт твоя безмозглость И ты поймёшь, что это партия не та». «А вдруг и правда? – тут задумалась мала́я. — Ведь, может бабка дело говорит… В горшке отдельном прямо у окна я, И корешок в тепле, и почва не кислит. Вот прилетит – уж я ему устрою! Каков подлец! От злости вся горю! Пусть не была и раньше я святою, Но тумаком его хорошим одарю! Хоть молодая я, но много чего знаю. И чтоб меня с какой-то розой опылять!.. Уж нет, я в эти игры не играю! Себя так не позволю выставлять! Он пусть летит вон к этим… суккулентам! Там вставят так, что мама не горюй! А у меня все только по абонементу, Не хочешь в глаз тычинку – не рискуй!» Уж я не знаю, что там дальше сталось, Хоть Шмель потом в окно и залетал. Но, видимо, ему от них досталось, С тех пор его я больше не видал. |
