— Так у вас с Баркером, типа, всё серьёзно? – со странным выражением косится Марго, отрываясь от зеркала.
— Нет. Просто дружим: я хожу в его шмотках, живу в его квартире, ем его еду…
— Окей, я поняла, можешь не продолжать, – перебила её Бейсингер с ноткой отвращения в голосе.
Скарлетт самодовольно ухмыльнулась.
— Почему ты такая счастливая? – скривилась Марго. — Меня это раздражает.
«У вас, типа, всё серьёзно?». Да, сперва этот вопрос задавали все.
Отец, кажется, наоборот был рад тому, что дочь, настолько проблемная, наконец проваливает, хоть и корчился в попытке изобразить заботу; получалось не слишком хорошо. Джулия и вовсе едва сдерживала радость.
Но стоит отдать должное: он всё же поинтересовался тем, кто такой этот Ричард и какого, собственно, чёрта Скарлетт решила к нему переехать. Большого объёма информации он всё равно не получил.
А что бы она ему сказала? Немного наркоман, немного убийца, немного бесхребетное ничтожество, которым она помыкает? О, да. Замечательно.
— Я забыла, зачем мы здесь, – Марго наморщила нос.
— По идее, я хочу забрать пару вещей… Ну, и просто глянуть, что тут изменилось за время моего отсутствия.
Скарлетт обернулась, демонстративно осматриваясь в который уже раз.
— Только быстрее. Не хочу долго торчать без дела, – снова вздыхает Бейсингер с выражением неописуемой скуки, накручивая светлую прядь на палец.
— М-м… – Гилл смотрит на свой альбом в коробке – тот самый, которым Баркер просил не светить. Слушаться Ричарда – не уважать себя. Альбом лежит на самом верху, неприкрытый ничем, дополненный новыми изображениями.
Если Рик и правда поверил в то, что она действительно хочет поменяться в лучшую сторону – презрению не будет конца. В таком случае, он – величайший глупец из всех когда-либо существовавших.
Рассказ Ричарда не удивил её. Ни на каплю. Так уж вышло: его желания и стремления она понимала раньше, чем он доходил до них самостоятельно – буквально выуживала из него, как насекомое щипцами из-под кожи. И в том, что он ненавидит себя за совершённые им убийства, и в том, что не может себя контролировать, Гилл была осведомлена давно. Было бы странно с её стороны не пойти на опережение и не начать разыгрывать очередной спектакль.
Убийства причиняют ему боль. Почему?
Ей прекрасно известно, что это – неотъемлемая часть его натуры, рефлекс, то, в чём он нуждается, чтоб поддерживать своё состояние. Чтоб окончательно не сойти с ума, ведь, в отличие от неё, Ричард Баркер глубоко болен. И это, скорее, болезнь тела, нежели психики. Скарлетт успела заметить, как меняется его взгляд в эпизоды неистовства.
Что произошло после смерти (или, вернее сказать, гибели) Бренды? Первые минуты Баркер ликовал – таким она не видела его даже под психоактивками. Но, стоило этим минутам пройти, по краям зрачков Рика поселялся… Ужас. Да, это слегка её обескуражило.
Тоска, горечь, злоба – взрывная смесь, неизбежно приводящая к боли. Не нужно было слышать, замечать, заострять внимание – хватило бы одного взгляда для того, чтоб понять: он сожалел. Да, безошибочно.
Но показал он ей это абсолютно зря. До сих пор ещё не понял, что она – лишь зеркальное отражение его внутренних пороков. Что оставалось ей кроме как вгрызться резцами в его слабейшую сторону? Намертво.
Отпустить нельзя – только притворяться, чтоб пробраться под его кожу.
— Вроде всё, – минут через пятнадцать отозвалась Скарлетт, выходя из комнаты. Только вот…
Гилл поморщилась, ощутив на себе тяжёлый взгляд Бейсингер:
— Что такое? – она вскинула бровь. — Марго? С тобой всё в порядке?
Ответом служит протяжное молчание.
— Принеси воды, пожалуйста, – тихо просит Бейсингер, продолжая смотреть в одну точку.
И, почему-то, эта просьба кажется ей подозрительной.
— Эм-м… Окей, – Скарлетт пожимает плечами. Что у неё там, блять, случилось?
Возвращаясь со стаканом в руке, Гилл замирает: слышит возню. Ускоряется, взлетая по ступеням вверх.
— Так что произошло? – нахмурившись, вновь спрашивает та, когда Марго делает жадные глотки.
— Ничего, – ровным тоном произносит подруга, чей взгляд не прекращает пустеть. — Так… Задумалась.
— Ты уверена? – Скарлетт присела рядом, не прекращая изучать глазами переменившееся лицо. — Всё точно в порядке?
— Да, – кивнула Марго. — Я в норме.
Скарлетт не перестаёт думать об этом даже несколькими часами позже, пока ищет чашку для кофе.
— Почему ты снова об этом спрашиваешь?
Баркер не выглядит подавленным или уставшим, как это бывает обычно. Скорее, нейтрален.
— Ты можешь не отвечать, я же не вынуждаю, – пожала плечами Гилл, зажимая кнопки кофеварки.
Рик вздыхает, сидя на барном стуле. Он подпирает голову руками, наблюдая за движениями Скарлетт.
— Тут нечего отвечать, – выдал тот. — Разве не очевидно, что факт её смерти меня не обрадовал?
Она отставляет свежезаваренный кофе в сторону.
— Ты говорил, что хотел закончить фильм, – напомнила Гилл. — И закончил.
— Ага, – мрачно проронил Баркер. — Только каких усилий мне это стоило, – он улыбнулся совсем, как в тот раз: скрывая боль за искривлёнными губами. — Изначально мне хотелось и вовсе его уничтожить. Все кадры. Распустить команду и остаться без курсовой работы. Не мог пересматривать эти фрагменты без…
— Без слёз? – вскинула бровь Скарлетт без грамма насмешки.
— Нет, – посерьёзнел Рик. — Я не плакал лет с восьми, о чём ты вообще?
— И как же так вышло?
Ричард пожал плечами:
— Не разрешали.
Как-то сухо.
— Не разрешали? – переспрашивает Гилл с таким видом, словно не расслышала.
— Угу, – Баркер угрюмо осматривает кисть, обтянутую повязкой от предплечья и до самого запястья. Стоило ли говорить о том, что перманентно ноющий шов чёрной нити кошмарно болел? Рана в ладони ещё даже не зажила до конца. Такой абсурд. — Мать. Лет с трёх мне твердила, что мальчики не плачут, а я так и не смог это перерасти. Уже разучился, наверное.
(«скоро научишься»)
— Бессмыслица, – фыркнула Гилл. — Слёзы выводят токсины и помогают уснуть.
— Скажи мне это раньше, сильных изменений не произошло бы, так или иначе. С промытыми мозгами, знаешь, информация воспринимается несколько сложнее.
— Возможно.
Кухню наполняет звук переливающейся жидкости, наполняющей чашку.
— В общем, мне было трудно, но я решил, что должен это сделать. Ради неё. И… – свет, что ложился бликами на его глаза, теперь померк. — Я смог.
Скарлетт, смотря на него, сочувственно улыбается: не обнажая зубов, без единого признака того, что Рик наблюдал в её улыбках обычно – презрения, омерзения или колкой издёвки. Улыбается до боли искренне.
(«ты опять глючишь?»)
Ричард отводит взгляд.
— Я горжусь тобой.
Его как будто бы окатывает ледяной водой, едва не пробивая на дрожь.
— Что? – с недоверием в голосе переспрашивает тот, нервно посмеиваясь.
— Рик, – Гилл плавно опускается на стул напротив, на мгновение поджимая губы вовнутрь. — Вероятно, сейчас это звучит странно.
— Но?.. – прищурился он.
— Никаких «но». Это действительно так.
Баркер ощущает, как извечно холодная ладонь, что меньше его собственной примерно в полтора раза, накрывает её. Так… непривычно.
— Полагаю, это и вправду тяжело… И я рада знать, что ты с этим справился.
Он проговаривает фразу резко, одёргивая руку:
— Не справился.
Скарлетт хмурится:
— Что ты имеешь в виду? – осторожно спрашивает она, склоняя голову набок.
— Я не справился с этим, – Рик вновь переводит взгляд стремительно чернеющих глаз на неё. Только смотрит сквозь. — У меня началась депрессия. Несколько месяцев я сидел на таблетках, от которых мозг в голове просто растекался.
